Дубравка Угрешич - Читать не надо!

• Название: Читать не надо!
• Автор: Дубравка Угрешич
• Издательство: Издательство Ольги Морозовой
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-98695-040-2

«Читать не надо!» Дубравки Угрешич — это смелая критика современной литературы. Книга состоит из критических эссе, больше похожих на увлекательные рассказы. В них автор блистательно разбивает литературные и околокультурные штампы, а также пытается разобраться с последствиями глобального триумфа Прагматизма. Сборник начинается с остроумной критики книгоиздательского дела, от которой Угрешич переходит к гораздо более серьезным темам — анализу людей и дня сегодняшнего. По мнению большинства критиков, это книга вряд ли смогла бы стать настолько поучительной, если бы не была столь увлекательной.

Дубравка Угрешич родилась и училась в бывшей Югославии. В 1993 она покинула родину по политическим соображениям. Дубравка Угрешич награждена многими престижными премиями по литературе, среди которых премия Шарля Вейонна за эссеистику (Швейцария), премия Томаса Манна (Германия, 2000), Независимая премия за иностранную литературу (Великобритания) и др.

(задняя сторона обложки)

«Чарующая россыпь увлекательных историй и блистательных экспромтов. Это необходимо прочесть. Угрешич незабываема».

Сьюзен Зонтаг, писатель и литературный критик

«Подобно Набокову, Угрешич утверждает: наша способность помнить — это источник спасения нашей нравственности».

Дусон Бэлебен, «Вашингтон пост»

«Дубравка Угрешич — одна из немногих критиков современной культуры, обладающих даром видеть сверх очевидного и талантливо описывать происходящее. Ее искренность вдохновенна и в ней нет ни капли патетики».

Кертис Уайт, писатель

---

Вот что написал мне мой друг, оказавшийся в Гватемале. Конечно, я ему не поверила, хотя после этого письма настроение несколько дней и у меня было отличное. Я живо себе представляла, как среди живописного гватемальского пейзажа (хотя в Гватемале я сроду не была) двое моих любезных читателей в белых сорочках прямо-таки благоговейно (этот эпитет особенно льстил моему сердцу) ведут разговор по поводу моей книги.

По случаю, так как мы находимся сейчас именно в новой части света, я недавно узнала, что изготовители сигар, los torcedores, принадлежат на Кубе к наиболее образованным слоям населения. Дело в том, что скручивание сигар — работа кропотливая и тяжелая, производимая вручную. Изготовители сигар сидят на скамьях, как в школе, и целый день напролет крутят табачные листья. И на Кубе существует известная традиция: нанимать чтецов, усаживать их на некотором возвышении и давать им в руки книгу и микрофон, чтобы они читали вслух. Табачники крутят пальцами табачные листья и слушают чтение.

Перед глазами встает картина: душная мастерская, тяжкий тропический зной, жужжанье мух, истекающие потом люди, сонно сворачивающие табачные листья под микрофонное журчание. В моем воображении не возникают пламенные речи Кастро. В моем воображении кубинские табачники слушают литературу. Каждая сигара пропитана людским потом и словесным ритмом, раскатистым мурлыканьем, посредством микрофона втекающим в сонное сознание слушателей.

Мои кубинские табачники вовсе не пассивные слушатели. Нет, за многие годы своей трудовой жизни они вобрали в себя самые изысканные образцы мировой литературы, их литературный вкус отточен, как бритва, они реагируют на каждое неточное слово, на каждую фальшивую ноту. Если же табачникам что-то не по вкусу, они бурно выражают свое недовольство и запускают в беднягу чтеца увесистыми сигарами.

Говорят, лучшая кубинская сигара стоит около четырехсот долларов. Я бы, например, сделала их втрое дороже. Ведь если почтенные кубинские torcedores прослушивают в течение своей трудовой жизни целую библиотеку, то это почти как если бы сигары наверчивал Джордж Стайнер[2].

Упомянув о Джордже Стайнере, я засомневалась: может ли профессор университета позволить себе кубинскую сигару? А вот Джоан Коллинз может. Она ведь автор бестселлера, почему бы ей ни раскошелиться на сигару? И, похоже, круг таким образом замыкается. Но я еще тешу себя мыслью, что литературное правосудие, хоть и дышит на ладан, все-таки еще как-то действует, сколь ни узка и ни извилиста стезя его.

Лично я решила взять дело в свои руки и хотя бы слегка помочь литературному правосудию. Признаюсь, порой я способна на некоторые измышления: что поделаешь, такова уж моя профессия. К примеру, недавно я послала письмо одному своему другу, превосходному писателю:

«Дорогой М. В.!

Месяц назад я была пару дней в Мемфисе. Зашла в известный ресторан „Аркейд“ на 540-й улице, заказала, как обычно: гамбургер с кока-колой. Официантом оказался молодой человек индейского или, точнее, апатичного вида. Поскольку своего заказа мне пришлось ждать целую вечность, я отправилась к стойке на поиски официанта. И, ты просто не поверишь, позади стойки, пристроившись на опрокинутом пластиковом мусорном бачке, этот парень увлеченно читал твою книгу…»

2000

Доброе утро

Пятачок объяснил Тигре, что он не должен обижаться на то, что сказал Иа, потому что он, то есть Иа, всегда такой угрюмый, а Иа-Иа объяснил Пятачку, что, наоборот, сегодня утром он необыкновенно весел.

Литературные сны

В литературной культуре, ориентированной на рынок, хуже всего приходится пролетариату — нам, писателям. Из всех своих коллег мне жальче всего жителей Восточной Европы, потому что сама принадлежу к этой команде с подмоченной репутацией.

Долгие годы американские и западноевропейские писатели подсмеивались над своими восточноевропейскими коллегами с их всевозможными благами: бесплатной медициной, бесплатным жильем, бесплатными домами отдыха писателей (домами творчества) и — в более редких случаях — бесплатными загородными домами (дачами). Однако сами благоразумно умалчивали о своих собственных благах: о статусе творческого работника, о стипендиях, о финансировании и фондах поддержки, о проектах, о государственном субсидировании изданий книг и переводов на иностранные языки, а также и о бесплатных домах отдыха («писательских убежищах»). Сегодня западные писатели по-прежнему располагают своими благами, в то время как восточные европейцы остались ни с чем.

Признаюсь, от этого «ни с чем» мне здорово не по себе. По ночам меня мучают кошмары, я чувствую себя до ужаса славянкой (как кто-то в сериале «Эллен»[3], помнится, воскликнул: «Мне так муторно, так тошно, так гнусно, будто я славянка какая-нибудь!»).

Скажем, приснился мне как-то громадный открытый рынок. Нас там много, огромная толпа селян, каждый продает то, что взрастил. Передо мной на прилавке лежат три жалкие свеколки. К моему прилавку подходит великий русский писатель Николай Васильевич Гоголь.

— Какая славная свекла у тебя в огороде выросла, — говорит он. — Прямо картошка, а не свекла.

Еще мне снилось, будто у меня выпадают один за другим зубы, превращаясь в томики моего будущего собрания сочинений. И зовутся томики: «Резец», «Коренной», «Клык»…

Мне снилось, будто я из какого-то племени, обитающего в сибирских лесах и будто я творю национальную литературу от истоков их письменности и до наших дней. И что свои изначальные опусы выцарапываю на дубленой шкуре северного оленя.

Мне снилось, будто я — Хорхе Луис Борхес, чудесным образом воскресший и сделавшийся зрячим; и вдруг он, шлепнув себя ладонью по лбу, превращается в Паоло Коэльо.

Как правило, сны мне снятся кошмарные. Приснилось как-то, будто я попала в плен к военному преступнику Радовану Караджичу, и он меня пытает чтением своих стихов для детей и взрослых. Даже заставляет учить эти вирши наизусть, ежедневно проверяя, насколько я в этом продвинулась.

И еще мне снилось, будто я — великий писатель маленькой страны на юге Европы, под названием Хорватия, и что президент этой страны награждает меня медалью.

— Поздравляю вас, мистер Финкелькраут[4]! — говорит президент, накидывая мне на шею ленту с медалью и в стиле коммунистических боссов смачно целуя меня прямо в губы.

— Но я вовсе не Финкелькраут! — кричу я, совершенно ошарашенная.

Никто и бровью не повел, все бурно аплодируют.

Еще мне снилось, будто я — Джоан Коллинз, что мне вручили Нобелевскую премию по литературе и что я сочиняю себе для Стокгольма ответное слово. В этом сне я вся в поту и дрожу от страха, хотя непонятно, что именно вызвало этот страх: присуждение Нобелевской премии или получение ее в образе Джоан Коллинз. Даже мысль, что мне за шестьдесят, а выгляжу я на тридцать, меня не утешила.

Однажды мне привиделось, будто я Ивана Трамп[5] и будто меня избрали президентом Международного Пен-клуба. Этот сон был уже куда приятней, поскольку сразу после моего избрания мы все отправились в ресторан «Плаза», где мои собратья по перу могли себе позволить на ланч чашку чая по 18 долларов 99 центов каждая.

Мне снилось, будто Федор Михайлович Достоевский постоянно звонит мне прямо из своей могилы:

— Ах, колежка ты моя колежка… — говорит он, вздыхая.

— Никакая я вам не коллега! Оставьте меня в покое! — кричу я.

В трубке мертвая тишина.

В моем последнем сне я была Салманом Рушди и жертвовала все свои гонорары на защиту алжирских писателей и других литераторов, которым что-то угрожает. Почему-то этот сон так меня растревожил, что я отправилась к психотерапевту.

— Может, вам просто поменять работу?

— Что значит «просто»? Перестать писать книги?

— Ну, а что? Перестройте себя заново! — посоветовал заботливый терапевт.

Я последовала его совету. Нанялась официанткой в португальский ресторан. Одна их моих товарок после работы за стаканчиком вина читает мне стихи Пессоа[6], но это единственный оставшийся у меня литературный контакт. Больше литературные кошмары меня не мучают. Мне снятся приятные, освежающие сны. Скажем, снится, будто я — официантка в одном португальском ресторане, что я просто супер-официантка, что я, летая по воздуху, обслуживаю своих посетителей. Уходя, мои посетители кидают мне чаевые, которые я непритязательно хватаю на лету под дружные аплодисменты присутствующих.

Заявка на книгу

Написание книжной заявки — самое важное в ориентированной на рынок литературной культуре. Написание заявки — это краеугольный камень. Без нее книги не будет. Именно поэтому подручное пособие «Как составить удачную заявку на книгу»[7] должно считаться Библией для всякого автора, который собирается стать «опытным игроком в нынешней жестко конкурентной индустрии книгоиздательства».