Владимир Крупин - Как только, так сразу

• Название: Как только, так сразу
• Автор: Владимир Крупин
• Жанр: Русская классическая проза

---

Россию промумукали мы сами

И еще много тезисов высказывали глобалисты. Но им резонно отвечали, что это легкое дело - кого-то обвинить в русских бедах, сами хороши. Над нами издеваются - терпим, за людей не считают - соглашаемся, и так далее. Оно, конечно, не перед кем оправдываться, кому мы скажем, что мы лучше всех, что от нас зависит спасение мира, что если Россия погибнет, то остальные погибнут мгновенно тут же, что нас не ругать, а беречь надо, кому это скажешь? Моськам и шавкам, которые за штаны цепляются? Главное, что говорят о перестройке ее первоапрельские прорабы, говорят, стискивая зубные протезы: Россия к демократии не готова. Это они говорят, естественно, с ненавистью, но мы скажем: никогда и не будет готова, вы со своими мондиализмами шахеры-махеры танцуйте, туфли папские ползите лобызать, Россия вам никогда не поддастся, ее вам никогда не покорить. - А демократов не переделать! - кричали у нас. - И не надо. Горбатого ставь к стене, все равно будет горбат, все равно не выпрямится. Так, бедные, понизу и шастают. - Например, говорят: нас грабят. Что же Россия молчит? Потому молчит, что грабят материальное, грабьте. Грабят от злобы и бессилия. - Это докладывал другой. Все они были из новеньких, я не успел их запомнить по фамилиям. - Я говорю своему внутреннему "я": поешь. Мне мое внутреннее "я" отвечает: я уже поел. И хотя я знаю, что я не ел, но я верю своему внутреннему "я". - А это уже был из наших, из прежних, один из рыжих. Тут и второй выскочил: - Есть сажатели, а есть копатели, и ты тут со своим "я" не лезь, тут сбор по кастрюльному звону, а ты со своим "я". Сажатели сажают, кого куда, копатели копают, и никаких внутренних "я". Меня за раздвоение личности дед еще в детстве выпорол. "Наноси воды в баню", а я отвечаю: "Мое "я" хочет купаться в реке". За это порют, рыжий. Ты со своим лысым окончательно булькнешь в бездну антиразума. Конечно, ты веришь, что у поэтов и революционеров одинаковые черепа, но ведь это признак сдвинутости. Надо говорить о другом. - О чем? - Мы промумукали Россию. Кто не согласен? - Все, все согласны, - загудело отделение. - Как жить дальше? - А как решим, так и будем жить, - отвечало отделение. - Но это же неправильно! - закричал я. - Как это можно надеяться на свой слабый разум? Наша вина именно в том, что мы сами решали как жить. Или нам навязывали образ жизни. Вы же видите, что теми, кто нами управляет, управляют те, кто ненавидит Россию. Где бы, какая бы ни собиралась артель, общество, любая шайка-лейка, кодла, каганат или кагал, объединение или банда, они все управляются именно разумом. Я пришел сюда именно из-за того, что здесь царство души, здесь психика, здесь душевнобольное братство. А как же не болеть русской душе? Болит. За все болит, за весь мир. Почему мы опять пятимся к тому, что осудили? Осуждать грех, - поправился я, - то, что мы обличили, а именно: бессмысленно уповать на безбожную власть... - Именно так! - подхватил и усилил мой двойник Алексей. - Там, за забором, царят дикие нравы, там произвол мысли. Мысль - оружие, оно наращивает мощь; но с ним можно сразиться. Мысль бессильна перед верой. Программа уничтожения России не должна перейти в программу самоуничтожения. Предлагаю: нарастить забор как можно выше, желательно до неба, чтобы к нам проникали только небесные вести. - Нет! - возразил я, - нет. Забор до неба - это напоминание Вавилонской башни. Напротив, предлагаю углубиться в гору разума, наделать в ней пещер и тоннелей, там жить и молиться. Изредка выходить. Эти два разных предложения - строить высокий забор или же, наоборот, закапываться в гору разума - решили обсудить по секциям, и на этом разошлись.

Вечерние новости

Вечером этого дня случилось событие: в отделение, в одну из палат, во время прослушивания вечерней программы новостей из экрана телевизора вылезла комментатор Матькова. Отряхивая с рукавов и плеч осколки кинескопа, сообщила, что решила жить у нас, что у нее всюду аппендицит, особенно в голове. В других палатах из других телевизоров лезли к нам и другие телелюди: попиковы и яшкины, анашкины и баклажкины. С трудом лезли: жидки были в коленках и вообще жидки, плечи узкие, застревали задницами. Прилезли профессиональные циники Жвакини и Сазанов. Кричали, что только у нас и можно жить, что именно здесь их поймут и оценят, что им надоело быть оплеванными, что именно здесь достигается главный идеал их жизни: жить хорошо при любых начальниках. Лезли и раскормленные пародисты, куплетисты, сценаристы, артисты разговорного жанра, граждане двух или трех стран одновременно, много их налезло, пока не сообразили выключить электричество. Но и после этого приползли коротенькие Гаврюшка и Егорка и пионер Юра Афонькин. При свечах мы решили, что места у нас хватит, пусть живут. Пусть живут, но пусть не действуют. В изолятор их - проверить на вшивость. Работать не заставлять, кормить хорошо. Наказания: первое - круглосуточно смотреть свои передачи. Наказание это назвать лечением, ибо народная мудрость гласит: чем заболел, тем и лечись. Когда же излечатся, тогда посмотрим дальше. Второе наказание - показывать документальное кино из сериала "Лопата и масоны".

Подведем итоги

Но перед их подведением не могу не записать, что не хотел бы я говорить все, что сказал, - жизнь заставляет. Отпустите меня - я буду описывать события из жизни цветов. Очень ошибаются те, кто перестает поливать цветы после того, как они отцвели. Именно тогда начинается созревание семян, надо поливать. Какая нынче торопливая погода, как бежит время: уже в конце июля цвели осенние цветы, астры не дождались даже августа, флоксы осыпались себе под ноги в начале июля, георгины отцвели и угасли так быстро, что не хочется глядеть в окно на сухие, склоненные их головки. Снег выпал рано, отяжелил еще оставшиеся цветы, и они склонились к своим могилам. Дикий виноград вскарабкался по водосточной трубе, прижался к ней, пожелтел и вздрагивает, когда внутри проносится, как снаряд, кусок льда. Печаль, печаль несут любимые мною цветы, какой же я старик, если помню пятьдесят их поколений. Как бы я хотел умереть садовником. У меня получается разводить цветы, они меня любят, я их жалею. Зима за окном, я перебираю сухими пальцами пакетики с семенами, они шепчутся со мною. Вот из тебя, милая крошка, вырастет астрочка, а какого цвета, это тайна. Если доживу, осторожно срежу и принесу любимой женщине, мы вместе зябнем в этом холодном времени, и ты, астра, согреешь нас на две недели. К делу. Подведем итоги: мы, я и мои собратья по разуму, решили, что у нас дураков не осталось, во-первых; во-вторых, Россия гибнет; в-третьих, мы объявляем правительство ненормальным по нескольким признакам: - Главный признак - постоянное вранье на всех уровнях. - Ход событий в стране стал неестественным, так как под давлением демократии исчезают естественные ценности жизни: добросовестность, порядочность, сострадательность. Они вытеснены хамством, обманом, спекуляцией, причем все это объявляется предприимчивостью. - Признак упадка - усиление низкопробных зрелищ, разврат и все разъедающая ржавчина пошлости. Но не стали мы продолжать, зачем? Свои это давно знают, а метать бисер перед свиньями, да тем более свиньями, в которых сидят бесы, к чему? Надо две вещи знать любому шишке: слишком большая строгость ведет к взрывам, но к ним же ведет и расхристанность. Могут начаться гонения, правительство уже прикормило биороботов ОМОНа, навербует опричников, выпустит на народ уголовников, кого-то убьют, кого-то посадят, кого-то загонят в психушку. А дальше что? А дальше элементарно, дальше смерть для всех, ведь даже по сто лет никому не прожить. Дальше выйдет на свободу Вася - герой очередных событий - и помочится на могилу Миши, вот и все. "Кто жил и мыслил, тот не может в душе не презирать людей", - вырвалось у классика. А я людей жалею. Любых. Боже милостивый, нет у нас ни на кого надежды, только на себя. Заблудились и опаршивели, оскотинились и изгадились в скверне грехов. И нет у меня больше никаких молений ко Господу, не смею просить, только одно: дай мне смерть христианскую непостыдную и доброго ответа на Страшном Суде. Записки кончаю: голова болит. Да как же ей не болеть...