Томас Элиот - Избранное. Том I-II. Религия, культура, литература

• Название: Избранное. Том I-II. Религия, культура, литература
• Автор: Томас Элиот
• Издательство: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН)
• Жанр: Критика
• Год: 2004
• ISBN: 5-8243-0514-5

В нашей стране известна главным образом поэзия Т. С. Элиота (1888–1965), крупнейшего англо-американского поэта, лауреата Нобелевской премии (1948). В этой книге он впервые представлен в России целостно как мыслитель-социолог, философ культуры, литературный критик, то есть адекватно масштабу его личности, дарования и социальной значимости. В книгу вошли ранее не публиковавшиеся в России переводы основополагающих для него работ — Идея христианского общества (1939), Заметки к определению понятия «культура» (1948), эссе о Вергилии, Данте, Макиавелли, Паскале, Гёте, Бодлере, Э.По, Э.Паунде, английской литературе — от Шекспира, Донна, Драйдена до Суинберна.

Книга посвящается памяти Андрея Сергеева, переводчика поэзии Т. С. Элиота

---

Начало Второй мировой войны продемонстрировало полный утопизм его "идеи христианского общества", как и идеи единства европейской культуры. Он прекратил издание своего малотиражного, но авторитетного литературно-общественного журнала "Критерион" (1922–1939), пропагандировавшего идею единства Европы, ориентированного на европейский форум и печатавшего авторов разных взглядов (включая коммунистов).

После войны Элиот не участвовал в публичных празднествах по поводу капитуляции Германии и Японии: будущее не вызывало у него оптимизма. Позиции победителей казались ему зыбкими; не внушали доверия ни внешняя политика Англии и США, ни намерения России. Германия и Япония, на его взгляд, лишь довели до кризиса болезнь, поразившую современную цивилизацию, но их поражение не исцелило эту болезнь, она просто приняла иные обличья в других странах. Тем не менее он по-прежнему верил в то, что спасение человека — в сохранении традиции, религиозной и культурной. Свою точку зрения по этому вопросу он изложил в работе "Заметки к определению понятия "культура"" (1948) и продолжал популяризировать свои идеи в стихотворных драмах.

"Заметки…", написанные после мировой войны, когда уже всем стало очевидно, к чему пришли европейские государства (Россия и Германия), отказавшиеся от христианства, — в известной мере продолжение "Идеи христианского общества". Но теперь он пишет о единой "христианской культуре" с многообразием национальных, региональных культур и исходит из того, что религия и культура — основы жизни народа, причем в определенном ракурсе и религия, и культура — это весь образ жизни народа, от рождения до смерти.

Свою теорию традиции он развил теперь в теории культуры, представляющей собою сложную систему, имеющую разные уровни и формы (человек, социальная группа/класс, социальные и профессиональные элиты, общество в целом, взаимозависимые центральная и периферийные культуры, региональные культуры), взаимодействующую с религией, политикой, обусловленную системой образования, географическими факторами. Однако он не претендовал на полноту объяснения феномена "культуры" (отсюда название — "Заметки…") и писал о невозможности полного, исчерпывающего понимания того, что такое традиция или культура, как невозможно полностью понять образ жизни человека или народа.

На этом этапе культура для него — явление преимущественно органическое, т. е. непроизвольно возникающее и формирующееся в ходе исторического процесса; вместе с тем он замечает, что нужно "выращивать" современную культуру из старых корней.

Культура для Элиота не "надстройка" в виде "высокой культуры", "особой" и "осознанной", а "структура", основа, фундамент жизни всего общества; это формирующийся в исторической протяженности образ мысли, чувства, поведения, уклад жизни многообразной и целостной общины, или общества, развивающегося из прошлого через настоящее в будущее; это форма совместной жизни, основанная на принципе целостности, объединения, а не разделения. Крайне важные источники этой целостности — язык и литература. Но ни одно общество, ни одна подлинная демократия, замечает он, не может существовать без различных культурных уровней, при этом у Элиота нет аксиологических критериев: градация культурных уровней не означает у него превосходство одних над другими; высшие обладают не большей и лучшей культурой, а более осознанной и специализированной. Чем выше уровень цивилизованности общества, тем разнообразнее уровни культуры, и для сохранения преемственности культуры этих разных уровней необходимы семейные группы, продолжающие из поколения в поколение вести свой, традиционный образ жизни. Семья — первейший орган передачи и сохранения культуры. При отсутствии этих "условий культуры", на его взгляд, едва ли возможна высокая цивилизация.

Примечательна полемика Элиота с немецким социологом Карлом Манхеймом, в 1933 г. эмигрировавшим в Великобританию, где он стал профессором Лондонской школы экономики. В отличие от Манхейма, считавшего идею "класса" иллюзорной, демагогической, а неизбежным существование "элит", и в условиях "массового общества" видевшего во внеклассовой интеллигенции гаранта сохранности демократии и культуры, Элиот убежден: что для сохранения культуры необходимо существование классов, в том числе и "высшего класса", иначе нарушается система преемственности, продолжаемости культуры. Оценивая элиты как профессиональные группы, он сознавал преимущества "элитарного общества", ориентированного на ранний профессиональный отбор и воспитание, но в видел в такой культивируемой элитарности — угрозу для культуры как естественной, исторически, веками формирующейся "традиции". Он находил слабое утешение в надежде на то, что общество будущего предложит смесь элитарности и классовых различий, основанных на сохранении интересов института семьи как основы общества.

Довольно неожиданно суждения "консерватора" Элиота о неблаготворном воздействии исчезновения высшего класса на культуру одобрил "социалист" Джордж Оруэлл в рецензии на "Заметки к определению понятия "культура""[941]. Разделяя негативное отношение Элиота к элитам К. Манхейма, Оруэлл счел оправданными сомнения Элиота в способностях и возможностях элит быть такими же хранителями и передатчиками культуры, как социальные группы, классы — в прошлом. Оруэлл даже упрекнул Элиота в недостаточно острой критике "элит" и, видимо, имея в виду советский вариант "коммунизма", заметил, что общество, руководимое элитами, "может очень быстро закостенеть", ибо члены элит склонны избирать своими последователями себе подобных[942].

Позиция Элиота сохранительная: он хочет уберечь все особенности европейского общества, способствовавшие, на его взгляд, существованию, а порой и расцвету культуры: семья, классовая структура, профессиональные элиты, региональное деление и т. д. Как и прежде, он защищает идею многостепенно расчлененного общества, в котором каждый человек наследует свою меру ответственности по отношению к государству и обществу, соответственно положению в нем, при этом у каждого класса, каждой социальной группы свои обязательства. Он понимал, что классовая система несправедлива, однако идею всеобщего равенства считал утопической и, кроме того, таящей в себе опасность всеобщей безответственности. Так же и идею демократии, основанную на всеобщей равной ответственности, он расценивал как гнет "для добросовестных людей и распущенность для всех остальных". Более того, он был убежден, что культура и всеобщее равенство противоречат друг другу. В конфликте, напряжении, существующем между различными компонентами общества и культуры (между религией, политикой, классами, профессиями, регионами и т. д.), Элиот видел стимул для творчества и развития, при условии ненарушения единства, составляющего основу многообразия культуры. Таким образом, культура или традиция требует равновесия бессознательного и осознанного, единства и плюрализма с тем, чтобы сохранять желаемое равновесие эволюции, непрерывности с необходимым изменением. В сущности он защищал идею исторически сложившейся, функционально (с точки зрения культуры) оправданной иерархии.

* * *

Слово "культура" Элиот повторяет как заклинание. Культура для него — спасение, преодоление хаоса, "смысл", "спасательный круг" в мире зла.

В своем "культуропоклонничестве", продиктованном, возможно, как и вера, "страхом перед хаосом" прежде всего человеческой природы, он далеко не одинок в XX в.

"Культуропоклонником" был, например, О. Мандельштам. С Элиотом его объединяло толкование времени как исторического феномена и как таинственного метафизического процесса, основанного на триединстве прошлого, настоящего и будущего, вера в абсолютное духовное начало, существующее над временем, "тоска по мировой культуре", признание "прогресса в искусстве бессмыслицей", отношение к языку как основе смысла и красоты поэзии, системе, определяющей склад мышления, уровень культуры народа, человека и общества. Примечательно, что Элиота высоко ценила А. Ахматова. В "Поэме без героя" довольно много реминисценций из его стихов, переклички с ним. Она использовала в качестве эпиграфа к "Решке" начало его поэмы "Ист Коукер" — "В моем начале мой конец". И часто повторяла — "Humility is endless" — "смирение бесконечно" — строки из той же поэмы. "Четыре квартета" ей подарил Борис Пастернак вскоре после войны.

Элиот, подобно Ахматовой и Мандельштаму, верил, несмотря на полемику с символистами, романтиками, в способность слова создавать реальность более подлинную, чем действительность. Внимание к слову, к традиции диктовало и особое внимание к цитате (теория заимствований у Элиота, "цитатность" — у Мандельштама). Они снижали возвышенный романтический образ поэта, выступая как представители не "храма", а "цеха" поэтов. Христианство и античность для них — фундамент европейской культуры, морали и особенностей мировосприятия европейца. Сходно их понимание Данте, что заметила и Н. Мандельштам: "Читая "великого европейца"… он [Мандельштам. — Т.К.] входил в самую суть европейской культуры и поэзии…"[943]. Она находила черты сходства у Элиота с Мандельштамом в понимании слова как Логоса и "совпадения" с Ахматовой, как, например, в стихотворении "Но я предупреждаю вас, что я живу в последний раз…", объясняя это общностью их миропонимания, их принадлежностью "к христианской культуре в период ее глубочайшего кризиса, столь же ощутимого на Западе, как и у нас"[944].