Юрий Арабов - Орлеан

• Название: Орлеан
• Автор: Юрий Арабов
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011

---

Улица оканчивалась бензозаправкой. Рядом чернела старая железнодорожная одноколейка, заросшая травой. Справа была какая-то стройка. В кассе никто не сидел. Рудик с сомнением вытащил заправочный пистолет из колонки, потрогал пальцем его дуло и не нашел на нем следов бензина.

— По-моему, здесь уже давно не заправляют.

— Пойдем с этой Навалочной, — посоветовала ему Лидка. — А то нам навалят. Начистят так, что костей не соберешь.

Но Рудик был непреклонен. Может, он втайне хотел, чтоб ему навалили, а может, как гончая, взял след. Он обогнул кирпичную коробку, где располагалась касса, зашел с торца и поманил Лидку пальцем. Дериглазова увидела обшарпанную дверь, рядом с которой висела вполне официальная вывеска — такие вешают у дверей министерств и ведомств: «Экзекуции. Моральный и материальный аспект. Тренд. Роуминг».

— Вот видишь. Оказывается, все легально. Они еще и моральный роуминг втюхивают. Просто незаменимые люди.

— А почему у них на двери буква «М»? — обратила внимание Лидка.

В самом деле, на единственной двери, ведущей в фирму, была прикреплена эта во всех смыслах сомнительная буква.

— Просто здесь раньше была уборная, — предположил Рудик. — Они сняли это помещение, чтобы меньше платить за аренду. Логично?

— Логично… — откликнулась парикмахерша. — А может, сюда только мужикам можно?

Белецкий пожал плечами:

— Сейчас проверим. Но они, наверное, закрыты…

Тронул дверь. И оказался неправ: она податливо провалилась под его рукой, потому что была незапертой.

Рудик и Лидка вошли в предбанник. Люминесцентная лампа в вышине мигала, освещая прозекторским светом один старый писсуар в нерабочем состоянии, который был обмотан захватанным целлофаном.

— Я оказался прав, — пробормотал Рудольф Валентинович.

Он задумчиво заглянул в писсуар, как будто хотел обнаружить в нем ответы на терзавшие Лидку вопросы. Но увидел внутри лишь многолетнюю ржавчину. Ему вдруг пришло в голову, что писсуар похож на чью-то забытую душу, не определенную ни в ад, ни в рай и томящуюся в безразличном антидуховном хаосе без надежды на муку или просветление.

Он взялся за ручку из поддельного золота и открыл еще одну дверь, уже дорогую, обделанную пластиком и деревом, указывавшими на то, что моральные экзекуции с респектабельным оттенком производятся именно за ней.

В легком офисном кресле сидела женщина лет тридцати, которая кормила грудью довольно крупного младенца. Голова его была непропорционально большой, толстые и, как показалось Белецкому, сильные ножки были загнуты дугой, почти соприкасаясь друг с другом ступнями. Перед ними стоял включенный телевизор, внутри которого бесновались помехи — то ли передачи давно кончились, то ли был включен какой-то пустой канал, под стать люминесцентной лампе в коридоре мигавший и заливавший кабинет веселым мертвенным светом.

— К тебе можно, дорогуша? — спросил женщину Рудик как мог развязно, ибо убедил себя, что тайны никакой не было, а был всего лишь общественный туалет, наскоро переделанный под офис, пустой телевизор и оставленная мужем кормящая мать.

Однако последняя оказалась довольно странной. Она кого-то сильно напоминала, но Рудольф Валентинович, обладавший энциклопедическими познаниями, не стал разбираться с аллюзиями в своей собственной голове и вымел их прочь азартом от возможного выяснения отношений.

— Да вы не стесняйтесь, кормите. Детей я не люблю, я с ними часто имею дело, — успокоил Рудик кормящую мать. — А зачем вы смотрите по телевизору помехи? Какой в этом толк?

— Мы используем его как осветительный прибор, — ответила женщина. — Кроме того, у нас принято медитировать на помехи. В них при желании можно разглядеть именно ту передачу, которая вам нравится, а не ту, которую показывают насильно.

— Не понял, — пробормотал Рудольф Валентинович, неожиданно наливаясь внутри некорректным гневом. — Какая здесь медитация?

— А японский сад камней? — нашлась кормящая мать. — Вы смотрите на маленький камень и переноситесь, к примеру, на Тибет или в затомис Небесной России. Правда, церковь это осудила, — сказала она самой себе. — Торквемада за медитацию сжигал на костре. И правильно делал.

— Ну это когда было, — по возможности беспечно поддакнул ей Рудик. — Сколько веток нужно было наложить, чтобы спалить какого-нибудь несчастного йога. У нас-то в Орлеане и деревьев почти нет.

— А керосин? — нашлась секретарша. — Про керосин-то вы и забыли.

— Слушай, не гони, — брякнула Лидка, потеряв терпение. — Она же гонит тебе, гонит! — воскликнула она Белецкому. — Ты разве не видишь?

— Я знаю, — согласился хирург. — И я уже заторчал.

— И отчего ты торчишь? — с подозрением спросила парикмахерша.

— А оттого, что каждый должен нести свой крест, — пробормотал Рудольф, переживая в голове какую-то потаенную мысль. — Но я не люблю носить тяжести.

— Нужно тренироваться, — посоветовала ему кормящая мать. — Кладите на плечи тяжелый камень, когда идете на работу.

— Ну все, хватит! — вышла из себя Лидия. — Ваш экзекутор ко мне пристает, вы поняли? Я его порву на куски, если не прекратит, вы поняли? Буду рвать, терзать и ломать, вы поняли?

— Погоди, — прервал ее Рудольф Валентинович. — Давай прозрачнее. Культурнее давай… А это что за тварь? — спросил он вдруг.

До него только сейчас дошло, что кроме секретарши в офисе находился какой-то загадочный зверь, который сидел в клетке за телевизором и время от времени просовывал сквозь прутья свою рыжую усатую морду.

— Это камышовая кошка, — сообщила секретарша. — Звать ее Гиневра.

— И чем вы ее кормите?

— Человеческими жертвами. Но чаще рыбой. Или мясным фаршем из кулинарии. Она олицетворяет беспокойную совесть, которая дает себя знать даже у отпетых подлецов. Клетка — это ребра. Гиневра — невидимая хищная субстанция, а клыки… Видите эти ужасные клыки? Они будут грызть вашу плоть изнутри и не успокоятся, пока не прогрызут насквозь.

— Ну, это уже фантазии, — отмахнулся Рудольф Валентинович. — У подлецов нет совести. А души тем более. И вообще… Он в своем уме… ваш экзекутор?

— Конечно, нет, — согласилась кормящая мать. — Но хочется верить, что ум у него когда-то был.

На это Гиневра, олицетворявшая совесть, посмотрела на посетителей недовольным взглядом и повернулась мордой к стене.

— В общем, у нас к вам дело. Ваш сотрудник решил, наверное, провести роуминг и начал приставать вот к этой бедной убогой женщине… — И Рудольф Валентинович показал на Лидку, лицо которой перекосило от возбуждения и гнева.

— Я голову проломлю, если не отстанет, — пообещала бедная убогая женщина, не уточнив, правда, кому именно.

— Прикрой хайло, — ласково, с высоты своего авторитета посоветовал ей хирург. — Нам не надо никаких роумингов, дорогуша, — проворковал он секретарше, не намереваясь выпускать разговор из-под своего контроля. — Кстати, что означает роуминг в вашем случае?

— Мы только начали работать, — ушла она от ответа. — Все вопросы к руководству.

— Но все-таки?

— Ну… бывает телефонный роуминг, знаете?

— Ну и?..

— А у нас морально-нравственный.

— А кому он сейчас нужен… морально-нравственный? — опять вонзилась в разговор Лидка.

— Пока не нужен. Но мы исходим из законов рынка. Во всем мире спрос рождает предложение, согласны?

— Согласен, — кивнул Белецкий.

— Но в России наоборот. У нас предложение рождает спрос.

— Ну и дальше что?

— Мы предлагаем истязания по морально-нравственной части. И надеемся, что это будет востребовано обществом.

— Но угрожать-то зачем? — рявкнула Лидка. — Про смерть угрожать зачем?

— А морально-нравственное и есть смерть, — сказала кормящая мать. — Для многих. А для вас уж точно.

— Истязания… — задумчиво повторил Рудольф Валентинович. — От этого, наверно, можно получать наслаждение. Как у маркиза де Сада или Мазоха. Вы ведь сюда клоните, верно?

— Я никакого Мазоха до сих пор не получила, — опять встряла в разговор Лидия Павловна.

— Еще получишь. Я тебе объясню, как это нужно делать, — пообещал хирург.

— Речь не про то, — не согласилась с ними секретарша. — Но если вам хочется наслаждаться и хлестать себя по сусалам, то ради бога…

— Ты хочешь хлестать себя по сусалам? — спросил Рудик у Лидки строго.

— У тебя чего, крышу снесло? — И Дериглазова покрутила указательным пальцем у своего виска. — Не ожидала от тебя такой гадости.

— В общем, кончайте с этим, — сказал Рудольф кормящей матери по возможности твердо. — Мазоха мы и сами подымем. А морально-нравственного нам не нужно. А то мы милицию позовем.

Здесь младенец заволновался, зашевелил ножками и как-то печально застонал. Начала мотыляться и Гиневра. Она просунула морду сквозь прутья и стала их ожесточенно грызть.