Николай Крылов - Сталинградский рубеж

• Название: Сталинградский рубеж
• Автор: Николай Крылов
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Прочитав телеграмму, я не сразу нашелся что сказать. Кажется, такой же была и первая реакция Гурова, Пожарского, Камынина, с которыми Лопатин советовался еще до того, как телеграмма была составлена.

Решиться на то, что через несколько дней стало неизбежным, тогда было еще не так просто. Уйти самим с донского рубежа? Оставить Калач, где стойко держалась бригада Ильина?.. Но нельзя было закрывать глаза на то, что теперь противник угрожает нашим войскам, остающимся у Дона, не столько с фронта, сколько с фланга, а может обойти их и с тыла. Возможна ли устойчивая оборона армии в целом, если ее правое крыло, оттесненное от Дона, останется на среднем обводе, а левое - на внешнем, донском, и резервов, чтобы надежно перекрыть разрыв между ними, по-прежнему не будет? Предложение Лопатина означало, что на центральном участке фронт приблизился бы к Сталинграду километров на тридцать. Но не означало ли оно также единственную возможность стабилизировать фронт обороны на тех рубежах, где это в сложившейся обстановке было реальным?

Поразмыслив над всем этим, я сказал командующему, что с содержанием телеграммы согласен. Его предложения представлялись разумными, дальновидными. К такому же мнению пришли Гуров, Пожарский, Камынин.

Но командующий фронтом уже ответил на просьбу об отводе нашего левого фланга отказом, потребовав продолжать активные действия по восстановлению положения на правом. В Ставке же посмотрели на дело иначе. Оттуда поступила в Сталинград утром 25 августа телеграмма (до армии она не дошла, поскольку нам и не предназначалась), где говорилось: "...Следовало бы отвести Лопатина на следующий обвод, восточнее Дона, а также и 64-ю армию, отвод надо произвести скрытно и в полном порядке, чтобы он не превратился в бегство. Надо организовать арьергарды, способные драться до смерти, чтобы дать отойти частям армий..."{2}

Тем временем до Москвы дошло донесение Лопатина, в котором излагалось решение, принятое во исполнение требований командующего фронтом о наступательных действиях правофланговыми дивизиями - 87-й и 35-й гвардейской (принятое, добавлю, еще до того, как командарм узнал из моего доклада, что от 87-й дивизии Казарцева, рассеченной прорывавшимся противником надвое, в полосе нашей армии остался один малочисленный полк).

Не знаю, могло ли это донесение быть понято как отказ от просьбы разрешить отвод левого фланга армии. Но в другой телеграмме Верховного Главнокомандующего, посланной в Сталинград в тот же день, содержались такие слова: "...утреннюю директиву об отводе 62-й и 64-й армий на восток можете считать необязательной"{3}.

Решение, таким образом, было оставлено за командованием фронта. Через сутки, в ночь на 26-е, Лопатин вновь поднял вопрос об отводе с Дона хотя бы двух дивизий - 399-й и 131-й, и уже не на средний обвод, а на промежуточный рубеж между ним и Доном. Генерал-полковник Еременко не дал "добро" и на это. По-видимому, он продолжал рассчитывать, что ожидаемый успех контрударов с севера решительно изменит обстановку.

Что конкретно дал бы более ранний отход на средний обвод, гадать не стану. А в какой обстановке в ночь на 31 августа пришлось отходить основным силам армии, читатель, думаю, уже может себе представить. Окружения между Доном и Волгой и сопряженных с ним потерь в людях и тяжелой технике большинству наших частей все же удалось избежать. Но - не всем.

Приказ об отходе касался, конечно, и бригады Ильина, продолжавшей удерживать Калач. Однако связь с Ильиным вновь прервалась, и с позиций у Дона он снялся на сутки позже, следующей ночью. Бригада и приданные ей подразделения укрепрайона имели в строю 530 человек и пять исправных орудий. Уйти из Калача им удалось незаметно для противника. А потом, в силу сложившихся обстоятельств, бригаде пришлось вести бои на промежуточных рубежах в качестве армейского отряда прикрытия. В районе Карповки полковнику Ильину были подчинены остатки других частей, и его группа вновь проявила отменную стойкость, задержав здесь вражеские танки.

Все усилия направлялись на то, чтобы закрепиться на среднем обводе, и уже возникали опасения, что не везде это удастся. И вот в этой сложнейшей обстановке было решено сделать одно, по-своему неотложное дело, не имевшее прямого отношения к боевым задачам дня.

Командарм потребовал справку о числе курсантов Орджоникидзевского училища, находящихся у нас в строю. Оказалось, что их было около ста двадцати человек.

- Ну вот что, - сказал Антон Иванович Лопатин нам с Гуровым, - хватит им воевать рядовыми. Давайте выведем сегодня же всех этих ребят из боя и прикажем начальнику училища произвести досрочный выпуск. Командиры взводов нам нужны позарез, и более подготовленных, чем эти, сейчас вряд ли получим. Да и просто в долгу мы перед ними за все, что они уже сделали.

Выпуск произвели в деревне Ежовка. Кадровики армии распределили командирское пополнение по дивизиям. Вместе с выпускниками училища звание младшего лейтенанта было присвоено сержанту Петру Болото - знаменитому уже бронебойщику, будущему Герою Советского Союза.

Ночь на 2 сентября была по-осеннему ненастной, с моросящим дождем. На нависших над степью облаках багровели отсветы дальних пожаров.

Несколько часов назад противник захватил станцию Басаргино в полосе 64-й армии, вновь создав острую угрозу ее и нашим тылам. После этого командующий фронтом и оказался вынужденным приказать обеим армиям занять оборону на внутреннем сталинградском обводе. Войска 62-й отводились на рубеж Песчанка, Алексеевка, Гумрак, Городище... Другими словами - на ближние подступы к городу.

Офицеры связи разъехались по дивизиям с написанными от руки перепечатывать было некогда - боевыми распоряжениями о том, кому какие позиции надлежит занять к утру. Основная задача формулировалась для всех одинаково: не допустить прорыва врага в Сталинград.

В группу полковника Ильина, находившуюся дальше всех от нового рубежа, посылать письменное боевое распоряжение было бесполезно: если бы кому-то и удалось благополучно добраться до Карповки, на это ушло бы слишком много времени. Проводной связи с Ильиным, конечно, не было. Но разговор с ним обеспечили радисты.

Услышав в наушниках голос полковника, я осведомился о его "здоровье". Из ответа явствовало, что положение группы сносное и что свои позиции, занятые сегодня после отхода из Калача и сохраненные при отражении танковых атак, она удерживает. Но оставаться там, фактически в тылу у немцев, было уже незачем. Я передал Ильину приказание командарма - свернуть все "хозяйство" и двигаться на восток, прямо к Дубовой балке. Такой маршрут представлялся наиболее надежным.

Настал час вновь сниматься с места и штабу армии. На сей раз он перемещался в район пригородной больницы - примерно в четырех километрах от центрального массива жилых кварталов Сталинграда и километрах в семи от Волги.

Мы не теряли надежды, что противника еще удастся остановить за чертой города. На это настраивал и только что разосланный по частям приказ войскам Юго-Восточного фронта от 1 сентября - приказ-воззвание, обращенный ко всем бойцам, командирам и политработникам. Военный совет фронта призывал их к беззаветной храбрости и стойкости в борьбе с зарвавшимся врагом. "Враг должен быть и будет разбит на подступах к Сталинграду", - говорилось в приказе.

Но как бы ни хотелось верить, что до боев в самом городе дело не дойдет, не думать об этом было уже нельзя. В штабе армии стали держать под рукой наряду с другими картами и план Сталинграда - кто поручился бы, что он не понадобится?

И той же ночью Военный совет армии принял решение произвести рекогносцировку местности в определенной части города. Она поручалась командирам двух танковых корпусов (в них были объединены подразделения шести танковых бригад и некоторые стрелковые части), которые в случае необходимости заняли бы там оборону. Командир 23-го танкового корпуса А. Ф. Попов получил приказание отрекогносцировать центр Сталинграда от Мамаева кургана до Царицы, командир 2-го танкового корпуса А. Г. Кравченко Баррикадный район.

* * *

Перечитывая сейчас, по прошествии почти трех десятилетий, штабные документы, где все это зафиксировано, и переносясь мысленно в те трудные дни далекого сорок второго года, я испытываю двоякое чувство.

С одной стороны, обстановка, сложившаяся под Сталинградом в первых числах сентября, представляется еще более грозной и неблагоприятной для нас, и это объясняется прежде всего тем, что мне сейчас известно о ней гораздо больше, чем тогда. Однако по той же причине, а также, наверное, и потому, что есть вещи, которые вообще виднее издалека, итоги тяжелых боев между Доном и Волгой вызывают уже не только горечь и боль.

Да, остановить врага на дальних подступах к Сталинграду мы не смогли. Борьба переносилась к стенам города, а за его северной окраиной гитлеровцы прорвались уже к самой Волге. Но, преодолев шестьдесят километров междуречья, враг был (хоть и не сознавал еще этого) так же далек от поставленной им себе цели, как и шесть недель назад, когда он выходил к большой донской излучине. Кому теперь не ясно, что значили эти недели для конечного исхода Сталинградской битвы?