Николай Шундик - Белый шаман

• Название: Белый шаман
• Автор: Николай Шундик
• Жанр: Советская классическая проза

---

– Ну, знаете, если вы и этого испугались, то я вам не завидую. – Чугунов поднёс чёртика к лицу Пойгина. Тот отшатнулся. – Да вглядись, вглядись, чудак-человек, это жесть. Банка консервная!

Согнув несколько раз жестяное своё сооружение, Степан Степанович сунул его в карман, не зная, что делать дальше.

– Вот ведь как вышло. Э, Степан, балда ты, я вижу, а не перевоспитатель. Вы уж меня извините. И себе и вам настроение испортил. Хорошо, что хоть на широкую публику не полез со своими дурацкими фокусами. Ч-чёрт, и балалайку не прихватил. Эх, Рита, Рита, поглядела бы ты сейчас на меня. Тоже мне маг, понимаешь ли, нашёлся. Но и чукчи мои хороши, обрезка консервной банки испугались…

А чукчи увидели в жестяном чёртике не обрезки консервной банки, а железного Ивмэнтуна. Весть о том, что Чугунов выпустил в яранге Пойгина железного Ивмэнтуна, разнеслась по всему стойбищу. Именно это пугало больше всего. Ятчоль и Мэмэль ходили из яранги в ярангу, дополняя свои жуткие рассказы всё новыми и новыми подробностями. Теперь они отказывались от славы лучших друзей торгового человека. И поскольку русский своё колдовство показал именно в яранге Пойгина и Кайти, стало быть, им и отвечать за страшные последствия, которые грозят теперь стойбищу. В рассказах Ятчоля и его жены было столько невероятного, что жителей стойбища обуял ужас. Услышав, что в яранге Пойгина гремит бубен – ударили в бубны перепуганные люди у всех остальных очагов.

Плыла луна в мглистой дымке полярной стужи, как бы выискивая в беспредельных снежных пространствах именно то тревожное место, где гремели бубны и выли собаки. Казалось, что полярное безмолвие взламывалось грохотом бубнов, как от шторма взламывается лёд в океане.

Колотил в бубен Пойгин, заунывно вытягивая осаженным голосом: «О-о-о, го-го-го, о-о-о, го-го-го!» Кайти вытирала пот на лице мужа, на которое время от времени наплывала мертвенная бледность. «О-о-о-о! Го-го-го-го! О-о-о-о! Го-го-го-го!» – не умолкал Пойгин и колотил самозабвенно в бубен. Ждать защиты можно было лишь от бубна, только от него. Кайти следила за костром. Тусклый огонёк его освещал шатёр яранги, в котором толпились тени. Кайти со страхом смотрела, как двигались тени, и ей чудился железный Ивмэнтун.

Чугунов собирался уже было улечься спать, но грохот заставил его быстро одеться. Когда он выбежал на улицу, то испытал что-то похожее на ужас: в каждой яранге гремел бубен. «Да они все тут шаманы, что ли?» Подойдя к яранге Пойгина, он осторожно открыл её вход, заглянул вовнутрь. При тусклом свете костра колотил в бубен Пойгин. Степан Степанович шагнул в ярангу, громко спросил:

– Ты что, шаманишь?

Пойгин на какое-то время замер, глядя неосмысленными глазами на русского, а когда наконец понял, кто перед ним, показал рукой на выход.

– Уходи! – прохрипел он. – Уходи отсюда. Ты обидел хранителя моего очага, ты сунул его голову в огонь. Ты выпустил в моём очаге железного Ивмэнтуна!

– Ну что ты бранишься? – попробовал было перевести разговор на благодушный, примирительный тон Чугунов, но, увидев, как снова ударил в бубен Пойгин, махнул рукой и вышел вон.

Плыла луна в раскалённой морозом небесной мгле, давились лаем собаки. Чугунов потуже завязал шарф на шее и с тоскою сказал, обжигая морозным воздухом горло:

– Эх, Рита, Рита, знала бы ты, как я опростоволосился. А ещё говорил серьёзным людям, что миссию свою понимаю…

…На следующий день Чугунов стал свидетелем события, смысл которого никак не мог понять. Пойгин разобрал свою ярангу и вместе с Кайти начал по частям увозить на нарте, в которую они сами впряглись, далеко в море. По стойбищу ходил важный, с каким-то мстительным выражением на лице Ятчоль, громко отдавал распоряжения, кое на кого покрикивал. «О, да он здесь, кажется, имеет какую-то власть, – пришёл к неожиданному открытию Степан Степанович. – Не куркуль ли он?»

Чугунов видел, что рядом с ярангой Ятчоля давно уже появилось что-то похожее не то на землянку, не то на погреб; не знал он, что это был склад, в котором хранилось немало товаров, перекочевавших с фактории. «Надо бы поинтересоваться, что у него там хранится», – сказал себе Степан Степанович, томимый подозрением, что Ятчоль совсем не тот, кем он ему до сих пор казался.

А Пойгин между тем перевозил последние остатки своей яранги в морские льды. Чугунов подходил к нему несколько раз, пытался заговорить, но тот смотрел на него отстранённым взглядом, так, будто перед ним было пустое место. Чугунов ушёл в морские льды по следу нарты Пойгина, увидел разбросанные шкуры, жердины каркаса яранги, домашнюю утварь, посуду и даже карабин, купленный недавно в фактории. «Они что, сумасшедшие? Даже новый карабин выбросили».

К той поре, когда сумерки жидкого рассвета начали гаснуть, Степан Степанович увидел, что Пойгин и Кайти на упряжке всего из четырёх собак едут прочь от берега в тундру.

– Куда они уехали? – спрашивал Чугунов у Ятчоля, с тоской наблюдая за удаляющейся нартой.

Ятчоль с бесстрастным видом сосал трубку, смотрел вслед Пойгину и Кайти и молчал. С таким же бесстрастным видом молчали и все остальные жители стойбища, наблюдавшие за уходящей нартой.

– Вы что, их выгнали?

– Пойгин шаман. Пойгин плёка, – не глядя на русского, ответил Ятчоль.

– Мы ещё посмотрим, насколько ты, голубчик, хорош. Тут что-то нечисто!

Не знал Чугунов, насколько близок он был к истине в своей догадке. Имея над жителями стойбища немалую власть, Ятчоль убедил стариков, что очаг Пойгина стал нечистым.

– Пусть он разбросает во льдах свою ярангу и всё, что в ней было. Море проснётся и унесёт осквернённый железным Ивмэнтуном очаг, и тогда стойбищу не будут угрожать несчастья от злых духов. А Пойгин должен будет навсегда покинуть стойбище Лисий хвост.

Ятчолю было важнее всего убедить в этом отца Кайти – Уквугэ. Именно он скажет Пойгину о решении всех стариков стойбища. Да, мол, так порешили старики, а не он, Ятчоль. И если Пойгин действительно белый шаман, которому дороже всего не собственная судьба, а судьба ближних, – он должен исполнить повеление стариков. Именно на это надо упирать. Если Пойгин не согласится – станет ясно, что он не белый шаман, если согласится – Ятчоль избавится от его досаждающего соседства.

Уквугэ долго думал, как ему поступить. Да, он слишком много был должен Ятчолю, к тому же не исчезла у него глухая обида на Пойгина, который увёл в своё время его дочь, сделал своей женой без всякого на то разрешения её родителей.

– Я скажу ему о решении стариков, – наконец объявил он Ятчолю. – Пусть уходит один. А дочь будет жить в моём очаге.

– Ты мудро решил, старик. Не отдавай Кайти Пойгину, – сказал Ятчоль и подумал: «Быть ей второй моей женой».

Но Кайти не согласилась оставить Пойгина. Уквугэ долго смотрел в её печальное и непреклонное лицо и сказал:

– Можешь уходить с ним, как ушла тогда, когда я запрещал тебе даже смотреть на него.

Пойгин ушёл из стойбища Лисий хвост в тундру, ушёл белый шаман, не желая, чтобы над ближними висело проклятье его осквернённого очага. Ушла с ним и Кайти. Русский долго с тоской смотрел им вслед. Что-то необъяснимо дорогое было Степану Степановичу в этих людях, и если бы он знал чукотский язык – всё могло бы кончиться, как ему думалось, совсем по-другому.

«Надо, надо учить язык, – убеждал себя Чугунов. – Поеду за двести километров на культбазу, там мне помогут».

Вечером Степан Степанович опять собрал всё стойбище в фактории. На сей раз он был задумчивым и очень серьёзным.

– Ната палалайка, париня ната! – весело воскликнул Ятчоль, желая отпраздновать победу над Пойгином.

– Балалайка – это, конечно, хорошо, – в глубокой задумчивости ответил ему Степан Степанович. – Но с балалаечкой я далеко не уеду. Нужны вещи куда посерьёзнее…

Окинув Ятчоля угрюмо-насмешливым взглядом, Чугунов вытащил из-за прилавка огромные буквы, которые он сам нарисовал на квадратных картонках, и сказал:

– Грамоте я вас, может, и не обучу. Это сделают учителя, которые скоро приедут в ваше стойбище. Но вот писать своё имя… этому я вас научу…

И опять ветер невзгод погнал Пойгина и Кайти в глубокую тундру у отрогов Анадырского хребта, куда уходили от советских порядков самые богатые оленеводы, шаманы. Оказался там и Рырка. Со злорадством встретил он Пойгина:

– Ну что, далеко ли ты от меня убежал?

– Я не к тебе вернулся, – ответил Пойгин, угрюмо разглядывая других богатеев, собравшихся в стойбище Эттыкая – Собачки.

– Не говори ему обидных слов, – миролюбиво посоветовал Эттыкай Рырке. – Все мы здесь беглецы, надо ли нам ссориться?

Эттыкай был маленьким невзрачным старичком, с голоском тоненьким, как у женщины. Но он был богат, очень богат. Пойгин знал, что, хотя у Эттыкая и была жена, всю женскую работу по хозяйству делал мужчина, которого звали Гатле – Птица. Высокий, нескладный, он ходил в женской одежде, заплетал волосы по-женски в длинные косы. Жил он в голоде и холоде, почти не бывая в пологе яранги. Пойгин знал этого несчастного человека и раньше, глубоко ему сочувствовал и никак не мог понять: почему он не снимет керкер, не обрежет косы и не уйдёт как можно дальше от мучителя «мужа», которому просто нужен был раб.