Майкл Чабон - Союз еврейских полисменов

• Название: Союз еврейских полисменов
• Автор: Майкл Чабон
• Издательство: Амфора. ТИД Амфора
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-367-00642-1

Увлекательный ироничный роман о вымышленной колонии еврейских иммигрантов, которые пытаются обрести Землю обетованную за Полярным кругом.

В одном из отелей американского города Ситка, штат Аляска, выстрелом в висок убит талантливый шахматист. Расследование дела поручено двум неразлучным друзьям — детективам Меиру Ландсману и Берко Шемецу…

---

— Меир, Берко.

Штора дребезжит на ветру. Дверь санузла нараспашку, там темно. Альтер Литвак исчез.

Ни в шкафу, ни в душевом отсеке. Бина вздергивает штору. Раздвижная стеклянная дверь открыта, как раз позволяет войти и выйти. Они вылезают на крышу, оглядываются, шарят за запертой надстройкой системы кондиционирования воздуха, обходят водонапорный бак, влезают под брезент, берегущий от осадков складные летние стулья. Выглядывают за карнизы. Размазанный по асфальту силуэт Литвака отсутствует. Возвращаются в пентхаус отеля «Блэкпул».

Посреди койки лежат блокнот, ручка и раздолбанная зажигалка «Зиппо». Ландсман подбирает блокнот и читает последнюю запись.

Я ее не убивал она была хорошим парнем

— Украли, сволочи, суки вонючие, — равнодушным голосом констатирует Бина. — Спецназ сучьих Штатов, одного с ним хозяина моськи.

Бина связывается со своими людьми внизу. Никто никого и ничего подозрительного не заметил, ни группы чумазых аварийщиков, ни автоматчиков с гримом на мордах, ни свисающих со всяких тарахтящих в воздухе кофемолок тросов и веревочных лестниц.

— Падлы, — Бина подпускает в свою речь чуток жару и лоскутки американской лексики. — Осквернители Библии, fucking Yankee motherfuckers.

— Language, lady, jeez! Сударыня, что за выражения!

— Yeah, whoa, take it easy, there, ma'am! Но-ну, таки спокойно, спокойно, дама!

Некоторое количество американцев в костюмах, слишком много, чтобы Ландсман сразу смог оценить их численность, штук, скажем, шесть, умудрились протиснуться в предбанник литваковской спаленки. Крупные, недоедание им явно не знакомо; аккуратные, очень любят они свою работу. На одном грязно-оливковая накидочка и скромная улыбочка под волосами злато-серебристыми. Без пингвинового свитера Ландсман его с трудом узнает.

— О'кей, ребята, — говорит человек, название которого должно быть явно Кэшдоллар. — Давайте все попытаемся успокоиться.

— ФБР, — роняет Берко.

— Почти попал, — кивает Кэшдоллар.

41

Следующие сутки Ландсмана маринуют в снежно-белой комнате с молочно-белым ковром на седьмом этаже федерального здания Гарольда Айкса на Сьюард-стрит.

Шесть человек с посконно-мужественными экранными именами киношных подводников обреченной киносубмарины сменяются попарно, отрабатывают четырехчасовыми сменами. Один из них афро, еще один латино, остальные поросячье-розовые жвачные гиганты с прическами астронавтов, не то скаутских вожатых-педофилов, подростки-переростки с полированными церковно-приходскими манерами. Время от времени Ландсман чует в каждом из них дизельное сердце полисмена, однако сбивает с толку южный языческий гламур. Ландсман напускает дыму, но они нащупывают его и загоняют в угол.

Никто ничем не угрожает, не пытается запугать. Обращаются к нему по рангу, имя произносят так, как он его предпочитает слышать. Когда Ландсман старается увильнуть, запудрить мозги или запирается, мрачнеет, они принимают вид терпеливых школьных учителей. Вопросы Ландсмана встречают уничижающим молчанием, как будто тысячи галлонов воды с пожарного самолета обрушивается на него это молчание. Не упоминают ни о детективе Шемеце, ни об инспекторе Гельбфиш. Ни тем более о таинственном исчезновении мосье Альтера Литвака. Кто такие Мендель Шпильман и Наоми Ландсман, они вообще не имеют представления. Знать они хотят, что знает Ландсман — или полагает, что знает — об участии США в уничтожении Куббат-ас-Сахра, об инициаторах, исполнителях и жертвах этого акта, о связанных с ними лицах. Они не желают, чтобы Ландсман знал, что они сами что-то обо всем этом знают. Сами они обо всем этом не имеют ни малейшего представления. Они настолько хорошо натасканы, что Ландсман лишь в середине второй смены осознает повторяемость вопросов. На разные лады перепевают они две дюжины вопросов, инвертируют их и перефразируют, подают под разными углами. Плетут сочетания, как из основных ходов шести шахматных фигур, вплетая их в нейронную мозговую сеть. Ландсмана регулярно пичкают ужасным, с позволения сказать, кофе и от часа к часу черствеющим сливочным печеньем, абрикосовым да вишневым. В один из перерывов его сопроводили в комнату отдыха и предложили отдохнуть на диване. Закрыв глаза, имитируя сон, Ландсман сразу узрел надвигающиеся на него мотострелковые цепи кофе и печенья. Пора возвращаться в снежно-молочность допросной камеры, к белому шуму стен, к кофейно-абрикосовому шерри, к винилу под задницей и ламинату под носом… Под носом…

— Детектив Ландсман…

Открыв глаза, Ландсман видит черные разводы на коричневом ламинате столешницы. Скула его онемела от давления твердого пластика. Он поднимает голову, оставляя на поверхности стола лужицу слюны. Липкая нить между губой и лужицей растягивается, лопается.

— Эхькь, — кряхтит Кэшдоллар.

Он вынимает упаковочку бумажных платочков и запускает по столу к Ландсману, мимо открытой коробки печенья. Кэшдоллар напялил новый полупердон золотистой вязаной шерсти с замшевым передом, замшевыми пуговицами, замшевыми нашлепками на локтях. Восседает он на металлическом стуле прямо, четкий узел галстука, гладко выбритые щеки, голубые глаза подчеркнуты мудрыми морщинками. Прическа отсвечивает золотом фольги внутренней упаковки «Бродвея». Улыбка лишена энтузиазма и жестокости. Ландсман стирает безобразие с лица и со стола.

— Вы не проголодались? Выпить, может быть?

Ландсман не возражает против глотка воды. Кэшдоллар вынимает из левого кармана куртки бутылочку минеральной воды, кладет ее на стол и запускает по маршруту, проложенному платочками. Не так уж он молод, Кэшдоллар, но что-то юношески серьезное осталось в том, как он нацеливает бутылку, как поступательным движением ладони запускает ее вращение, как провожает ее взглядом, лишенный возможности дополнительно откорректировать курс. Ландсман шипит колпачком, отпивает глоток. Минеральная вода… Не слишком он ей рад.

— Работал я на одного парня, — говорит Кэшдоллар. — На моего предшественника. Он то и дело вставлял в разговор всякие словечки. Среди нашего брата привычка распространенная. У нас кто из военных, кто из экономистов… Народ держится за привычные словечки, фразочки. Шибболеты. Еврейское слово, вы, конечно, знаете. Книга Судей, глава двенадцатая. Точно есть не хотите? Я вам чипсов принесу. Или лапши разогрею, у нас здесь микроволновка есть.

— Нет, спасибо. Лучше про шибболеты.

— Этот парень, мой предшественник, время от времени выдавал: «Мы сказку рассказываем, Кэшдоллар». — Голос Кэшдоллара, когда он изображает бывшего начальника, становится более солидным и менее просторечным, чем его природный гундосый тенорок. Более напыщенным. — «Сказку сказываем, Кэшдоллар. Больше ничего бедным мудозвонам не надо». Только он не говорил «мудозвонам».

— Ваш брат, — стремится уточнить Ландсман. — Это те, кто устраивает взрывы в святых местах мусульман? Устраивает новые крестовые походы? Убивает женщин, которые летают на своих крохотных самолетиках и время от времени пытаются выручить кого-то из беды? Стреляют в затылок беззащитным бедолагам? Извините, я только хотел уточнить, чем занимаются люди с шибболетами.

— Прежде всего, детектив, мы никаким образом не причастны к гибели Менаше Шпильмана. — Он произносит еврейское имя Шпильмана на американский манер. — Меня это убийство так же шокировало и озадачило, как и всех остальных. Я никогда с ним не встречался, но наслышан, что был он личностью незаурядной, замечательных способностей, и нам без него, как вы можете понять, только хуже. Курить хотите? — Он вынимает непочатую пачку «Уинстона». — Я знаю, вы заядлый курильщик. Прошу. — Сигареты и спички следуют по накатанной трассе через стол.

— С вашей сестрой сложнее. Поверьте, мне очень жаль ее, мне жаль, что так получилось. Хоть вам от этого не легче, я приношу свои извинения. Ваша сестра — прокол того парня, на которого я работал, моего начальника. Он за этот прокол заплатил. Не жизнью, конечно, — Кэшдоллар обнажил свои крупные квадратные зубы, — как вам бы хотелось, но заплатил. Он ошибся. Он ошибся и в ряде других случаев. И в своей ключевой фразе он тоже ошибся. — Кэшдоллар качает головой. — Не мы рассказываем историю.

— А кто?

— История рассказывает нас. С начала времен. Мы часть этой старой сказки. И вы, и я.

Книжка спичек украшена рекламой едальни «Хогейтс Сифуд», Вашингтон, округ Колумбия. На углу Девятой и Мэйн-авеню, Юго-Запад. Тот самый ресторан, перед которым пьяное такси поставило точку в жизни Энтони Даймонда, главного противника пресловутого Аляскинского акта.

Ландсман чиркает спичкой.

— И Иисус? — спрашивает он, глядя сквозь пламя картонной полоски.

— И Иисус.

— Я против Иисуса ничего не имею.

— Очень хорошо. Иисус прекрасный парень. И он не стремился к убийствам, к разрушению к причинению вреда. Куббат-ас-Сахра — прекрасный памятник архитектуры и истории, ислам — почтенная религия, если не считать того, что она исходит из неверных начальных посылок. Хорошо, если находится мирный путь. Но если без этого не обойтись? Иисус это понимал. «Кто обидит одного из малых сих, уверовавших в меня, лучше ему навесить жернов мельничный на шею и утонуть в глубинах моря». Кажется, так. Слова Иисуса. Он мог быть и крут, когда понадобится.