Леонид Сергеев - До встречи на небесах

• Название: До встречи на небесах
• Автор: Леонид Сергеев
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-901746-09-7

Прозу Леонида Сергеева отличает проникновенное внимание к человеческим судьбам, лирический тон и юмор.

Автор лауреат премий им. С. Есенина и А. Толстого, премии «Золотое перо Московии», премии журнала «Московский вестник», Первой премии Всероссийского конкурса на лучшую книгу о животных 2004 г.

---

Как известно, литфонд и, соответственно, ЦДЛ был создан для «неимущих и пьющих» писателей, а поскольку большинство хороших поэтов и прозаиков именно таковыми и являются, то естественно, они считали ЦДЛ своим вторым домом. Действительно, там царила семейная атмосфера, к писателям относились уважительно: гардеробщики приветствовали, буфетчицы Анна Ивановна и Муся отпускали выпивку, сигареты и кофе в кредит, случалось и официанты обслуживали в счет будущего гонорара; тем, кто чересчур напивался, дежурные вызывали такси, а дебоширам грозили милицией (иногда не только грозили; но стражи порядка, как правило, подвозили дебоширов к отделению и прощались — все-таки творческие личности! Правда, время от времени при входе в ЦДЛ вывешивались объявления, кому запрещалось посещать клуб месяц или два, но это были единичные случаи).

В ЦДЛ можно было сразиться в шахматы или по телевизору посмотреть спортивную передачу, а в Пестром запросто пообщаться со знаменитостями, провести вечер с подружкой, ну и, само собой, выпить с друзьями, благо в буфете красовалось полно всякой выпивки — от «рябиновки» до «зубровки», и бутерброды были на любой вкус. Во время компании за трезвость выбор выпивки стал скромнее — только коньяки и сухое вино, но водку умные люди покупали у официантов, а еще более умные (мы, разумеется) приносили с собой.

Теперь-то все это в прошлом. С приходом к власти «демократов» Союз распался на несколько писательских кланов, издательство «Советский писатель» развалилось, поликлинику продали каким-то дельцам из Израиля, Дома творчества остались в «ближнем зарубежье», коттеджи в Переделкино скупили «новые русские». От бывшего достопамятного ЦДЛ тоже мало чего осталось: часть Дома сдали в аренду коммерческим фирмам, из холла устроили «зоологический музей» — повсюду шкуры медведей, чучела туров, крокодилов (и это в Доме гуманистов!), Пестрый зал превратили в кафе «Записки охотника», Большой зал — в кинотеатр, где по три раза в день крутят боевики, а в ресторане цены взвинтили так, что не подступишься — там теперь гуляют новоиспеченные бизнесмены (по вечерам улицу Воровского заполоняют «мерседесы» и «ауди»).

Кстати, раньше всякие богатые мафиози липли к нам, хвастались перед своими девицами знакомством с писателями, теперь эти «денежные мешки» над нами смеются. Теперь в ЦДЛ охранников больше, чем писателей — понятно, «новых русских» надо охранять, ведь у них постоянно «передел», «разборки».

От всего ЦДЛ писателям оставили только подвальный буфет, но и тот закрывают в восемь часов. Конечно, важно не где сидеть, а с кем (с друзьями и скамья в сквере уютное местечко, и дешевое вино кажется коньяком), но все же в знаменитом Пестром была особая атмосфера, и не только семейственность — там витал дух великих предшественников и это обязывало подтягиваться. Теперь мало кто из писателей ходит в ЦДЛ; большинство стали нищими и сидят по домам; крайне редко встречаются, чтобы выпить по рюмке, вспомнить старые времена. Теперь можно с горечью сказать: «Прощай ЦДЛ!». Судьба нашего родного Дома, оскорбленные и униженные писатели — это в миниатюре судьба всей страны; «демократический» ураган повсюду оставил после себя опустошение, обломки.

Стоит сказать еще несколько слов о Союзе писателей. В отличие от ЦДЛ, где я провел долгие (и, наверно, лучшие) годы, сам Союз, повторюсь, остался для меня каким-то непонятным монстром. Он находился в двух шагах от ЦДЛ — занимал соседний особняк, в который можно было попасть через подвальный переход, да еще размещался на верхних этажах ЦДЛ; плюс к этому — имел особняк на Комсомольском проспекте и где-то (кажется на набережной) какое-то строение. До сих пор не могу понять саму структуру бывшего Союза — разницу между Союзами писателей СССР, России и Москвы. Получалось, что мы состояли сразу в трех Союзах, что ли? И зачем нам выдавали билет члена литфонда (как будто мало писательского удостоверения?), и пропуск в поликлинику, а во времена «перестройки» еще ввели карточку члена «писательского клуба»?

Собственно, вся эта мешанина меня никогда не интересовала, а сейчас и подавно, просто представляю, сколько секретарей и всяких замов грели руки на своих должностях, тем более, что существовали еще какие-то вспомогательные объединения, вроде Групкомов литераторов и драматургов, и отдельно, для избранных, где-то на Цветном бульваре — Пенклуб (в нем, кстати, наряду с хорошими писателями, также пребывали всякие скандальные писаки, вроде бездарного истерика Ткаченко, пошляка Вик. Ерофеева или разных особ, пишущих про «оргазм» и про всех, с кем спали).

Но вернусь в середину семидесятых годов. Почти все мои друзья литераторы вступили в Союз писателей на год-два раньше меня; некоторые из них уже успели ухватить славу за хвост и вцепились в нее довольно крепко, ну а я, поскольку иллюстрировал их книжки, немного примкнул к этой славе. Ко времени моего вступления мои друзья успели побывать во многих Домах творчества, поездить в командировки, а кое-кто и получить квартиры — эти последние и посоветовали мне подать заявление в жилищную комиссию.

Я жил с матерью, младшим братом и сестрой (инвалидом первой группы) в шестнадцатиметровой комнате. Кроме нас в квартире проживали еще две семьи. Что это была за жилплощадь? Первый этаж, дощатые полы, по которым бегали мыши, газовая колонка; за окнами грохотали товарняки окружной железной дороги, а в подъезде круглогодично не давали прохода комары — как шутили жильцы, «стояли насмерть». Столом нам служил требующий ремонта кабинетный рояль «Шредер» (надеялись когда-нибудь его починить, но так и не починили); мать с сестрой спали на тахте, мы с братом кидали монету — кому укладываться на раскладушке, кому на полу под роялем. Так мы ютились четырнадцать лет. И вот друзья, узнав про все это, надавили на меня, чтобы я немедленно подавал заявление. Года полтора я тянул, считал неудобным сразу же клянчить жилье, тем более что работал в библиотеках, домой приходил только ночевать, а чаще ночевал в мастерских художников или у случайной подружки. Потом все-таки написал заявление и спустя год меня вызвали в жилкомиссию. Мое заявление зачитали после приблизительно таких:

«Я член Союза с (указан стаж лет десять), живу с женой в двухкомнатной квартире крайне стесненно, поскольку пишу исторические романы и имею большую библиотеку, необходимую для работы. К тому же, у нас очень шумный район, что не способствует творчеству. Прошу выделить мне однокомнатную квартиру под рабочий кабинет. Желательно в тихом месте».

«Я член Союза уже двадцать лет. Имею трехкомнатную квартиру, в которой, кроме меня, проживает жена и взрослая дочь, которая вот-вот выйдет замуж. Прошу вместо моей квартиры предоставить мне две двухкомнатных».

Заявление драматурга Мишарина (представительного, чванливого типа с барскими замашками, уверенного в своей исключительности):

«У меня умерла жена и я не могу находиться в своей квартире. Прошу предоставить мне другую и большую».

И вот в это, если можно так выразиться, — зажравшееся окружение — попала моя записка: «Прошу предоставить любую комнату, в любой квартире, в любом районе». Когда его зачитали, члены комиссии засмеялись:

— Сейчас дадим ему комнату, а через пару лет он женится, потребует квартиру… Надо сразу давать квартиру.

Мне выписали смотровую на однокомнатную квартиру в новом доме на Олимпийском проспекте. У меня перехватило дыхание, дрожащим от счастья голосом я сказал, что согласен на квартиру без всякой смотровой. Так в сорок два года я наконец заимел собственное жилье.

При ЦДЛ для всех желающих были курсы иностранных языков и детская танцевальная студия; решили организовать еще изостудию. Мазнин порекомендовал меня. Вначале я струсил и отказался, но поразмыслив, решил попробовать провести один сезон… и вот уже двадцать пять лет как занимаюсь этим увлекательным делом. До последнего времени занятия с детьми были для меня, без преувеличений, праздником, особенно когда наваливались неприятности; дирекция ЦДЛ щедро снабжала нас всем необходимым, под выставки выделяла фойе, а для их обсуждения — Большой зал. Но теперь, при «диком капитализме», все изменилось: у изостудии отняли шкафы, где хранились наши материалы и рисунки, мольберты и гипс поломали во время ремонта Дома; теперь краски и кисти родители покупают сами. Да и дети теперь другие, для них компьютерные игры интересней всякого рисования. Как-то выхожу из метро, около книжного киоска женщина говорит ребенку:

— Давай купим тебе книжку.

— Нет мам, лучше жвачку.

Раньше изостудия ломилась от любителей рисования, теперь ходят пять, от силы семь, учеников. Ради них и продолжаю занятия.

В Домах творчества я был всего два раза… по одному дню. Первый раз — лет двадцать назад поехал в Планерское. Мне достался замечательный номер, вокруг благоухали цветники, погодка стояла — лучше нельзя придумать, но во всем Доме творчества я не увидел не только приятеля, но и просто знакомого, — осмотрел все столы во время обеда — восседал совершенно не литературный люд (в основном обслуга ЦДЛ, литфонда, врачи поликлиники, родственники писателей). Это обстоятельство резко ухудшило мое настроение. «Ладно, — подумал, — познакомлюсь с какой-нибудь симпатичной одинокой женщиной».