Станислав Олефир - В краю танцующих хариусов. Роска

• Название: В краю танцующих хариусов. Роска
• Автор: Станислав Олефир
• Издательство: Гидрометеоиздат
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1988
• ISBN: 5-286-00084-3

Книга представляет собой сборник рассказов-миниатюр о природе Колымы. В каждом из рассказов происходят удивительные встречи — то с медведем, то с паучком, то просто с каплей росы. Читателю открывается уникальный, практически неведомый живой мир северо-восточного таежного края.

В книгу включена и небольшая повесть «Роска», главный герой которой — росомаха.

---

Подложил дров, проверил, как греется вода, и даже почувствовал приятный озноб от предстоящего купанья. Но рассиживаться некогда. Прикрыл поплотнее дверь и бегом в избушку, мяса в ящике, конечно, нет. Роска спокойно лежит возле сетки, словно она здесь ни при чем. Бросаю кусок побольше, поправляю протянутую к дверце веревку и отступаю за порог. Там затаиваюсь и в приоткрытую дверь наблюдаю за Роской.

Она с минуту лежала без движения, затем поднялась, облизала себе бок и, прихрамывая, направилась к ящику. Чуть постояла у входа, наклонилась и исчезла в нем. Дергаю за веревку и, услышав, как сработала защелка, бегу в избушку. Росомаха рычит, бьется о стенки, но ничего страшного. Ящик изнутри обшит матрацем, поранить себя она не сможет. На всякий случай обвязываю новое Роскино жилище веревкой, затем вытаскиваю его за порог.

В калитку, которую я проделал в загородке, ящик, конечно, не прошел. Пришлось отрывать доски. Потом попробовал установить их на место, но в потемках чуть не отшиб пальцы и решил оставить это занятие до утра. Пусть Роска посидит пока что в ящике. Так она лучше пообвыкнет на новом месте, а то начнет носиться по загородке и разбередит себе рану.

Даже в предбаннике стоит такая жара, что сразу же по спине, побежали струйки пота. В самой же бане даже дышать горячо. Забираюсь на полок, но долго выдержать не могу. Хватаю ковшик, сую его в бочку с холодной водой и обнаруживаю, что она пустая. Косари пробили в дне дырку, чтобы сливать остатки воды, я поленился проверить заглушку, и теперь вся вода ушла в камни.

Отыскиваю ведра и совсем раздетый, проваливаясь глубоко в снег, бреду к Фатуме. Можно было бы идти тропинкой, но напрямик гораздо ближе. К тому же раскаленное тело почти не чувствует холода, стынут лишь подошвы да еще почти мгновенно смерзлись волосы на голове. Бедная выдра, если она все еще наблюдала за мной из своей промоины, наверное, с перепугу пошла на дно.

Утром, лишь подхватился, сразу к навесу. Там уже сидят два ворона. Не из той ли компании, у которой я вчера отобрал оленя? Хотя вряд ли. Тем я оставил еды на всю неделю.

Из ящика доносится недовольное рычание. Но толчков или там ударов не слышно. Значит, немного пообвыклась, и вообще в темноте звери ведут себя спокойнее.

— Доброе утро, Роска! Как спалось? — говорю росомахе, какое-то время стою у ящика, словно ожидаю ответа, затем начинаю приколачивать оторванные ночью доски. Все росомахи хорошо лазают по деревьям, поэтому мне пришлось устроить вдоль загородки козырек из широких досок. Вчера в потемках я все сломал, теперь приходится устанавливать на прежнее место.

Наконец все готово. Рядом с ящиком куча сена и две миски. В одной рыба и мясо, в другой теплая вода. В дальнем от ящика углу за ночь надуло целый сугроб снега, но я не стал его убирать. Со снегом все выглядит более естественно. Закрываю поплотнее калитку, тяну за веревку, и дверца открывается. С минуту Роски не было видно, я уже хотел окликнуть ее, но тут она высунула голову, затем медленно, готовая в любое мгновенье нырнуть обратно, ступила на припорошенные снегом доски. Я думал, сейчас Роска начнет метаться в поисках выхода, она же немного постояла и, прихрамывая, направилась к сугробу. Подошла, обнюхала, хапнула снег ртом и вдруг принялась кататься по нему. Она то ложилась на спину и возилась так, часто загребая в воздухе лапами, то переворачивалась на бок и извивалась, словно хотела втереть весь снег в свою шерсть, то терлась о сугроб затылком или шеей.

Какой ужас! Наверное, Роска страдала от грязи, которую развела под моей кроватью, но ничего сделать не могла. А я не сообразил набросать туда снега, считая, что ей достаточно еды и питья.

Как часто мы берем на себя смелость думать, что знаем мысли и желания животного, а потом обнаруживаем, что ошиблись. Помню, как-то собрались мы съездить «дикарями» на Азовское море. Лето, жара, продукты пропадут за один день, а нам нужно прожить в палатках недели три, а то и четыре. Решили взять с собой живых кур, держать на привязи возле палаток и по надобности варить из них бульон. Купили в совхозе почти за бесценок десять выбракованных леггорнов. Несутся, мол, отвратительно, сами — одни кости да перья, вот зоотехники и решили, что держать их не к чему. Привезли куриц к морю, вытаскиваем из корзины, а они, очумелые после автобусной тряски, со связанными ногами и крыльями, лежат на боку и хватают ракушки. Мы их, значит, привязываем веревками, таскаем туда-сюда, они же на все это никакого внимания — знай клюют.

Утром просыпаемся, а у палаток прямо на этом ракушняке лежит четыре яйца, на другое утро уже шесть, на третье — все десять. С тех пор и пошло — как день, так десяток. И на глазунью, и всмятку поесть хватало. Оказались такие несушки — куда с добром. Мы на них потом у местных жителей свинины выменяли. А эти «специалисты», видишь ли, выбраковали!

Я не стал маячить у загородки и поспешил к своей избушке. Там в первую очередь выбросил за порог кровать и сетки. Завтра же нагрею побольше воды и отпарю так, что не останется и следа. Затем принялся выскребать мусор. Росомахи очень аккуратные звери, и туалет у них в строго определенном месте. Даже в такой тесноте Роска сумела сохранить совершенно чистый и сухой угол. Здесь мне в голову и пришла замечательная мысль. А что, если взять и разбросать все это у отметок, оставленных Роскиным соседом? Пусть знает, что Роска жива и уступать своей территории никому не собирается. Неплохо было бы еще и пригрозить ему, но как это делается у росомах — даже не представляю. Медведи — так те наносят царапины на деревья выше царапин соперника. Мол, видишь, как высоко достаю — значит, крупнее тебя и сильнее, уходи, мол, подобру-поздорову. Один захудалый, но довольно хитрый топтыгин приспособился ставить свои отметки, влезая на корягу. Подтащит ее к дереву, заберется повыше и всех медведей таким способом переплюнет. Потом уберет ту корягу в кусты, чтобы ни у кого, значит, не возникло подозрения. Медведи клевали на такую удочку и обходили этого заморыша десятой дорогой.

У навеса жизнь бьет ключом. К воронам присоединились две кукши, кедровка, стайка синиц и поползень. Чуть в стороне на вершине лиственницы дремлет ястребиная сова. Она тоже явилась на птичий гам, но ничего интересного для себя пока что не нашла и, пока суд да дело, решила прикорнуть.

Роска стоит у загородки, сунув нос в щель между досок. Вид у нее вполне нормальный, а вот ходит она плохо. К тому же у нее, наверное, мерзнет выстриженный Демьянычем бок. Роска лижет то место, иногда просто прислонит к нему нос и на какое-то время замрет. То ли греет его, то ли утоляет таким способом боль.

Смотрю на все это минут двадцать и возвращаюсь в избушку. Там я уже навел полный порядок. Все отскреб, отмыл, притащил из соседней избушки новую кровать и бросил под нее охапку лиственничных веток. До приезда Шуриги буду жить в бригадирской, затем возвращусь сюда. В Шуригиной конторе хоть и просторнее, но ее трудно натопить, к тому же она стоит совсем в стороне от Фатумы и из окон, кроме бочек с соляркой да пары механических граблей, ничего не видно.

Приготовил обед, еще раз заглянул к Роске и, прихватив ведро с собранным под кроватью мусором, отправляюсь отваживать Роскиного соседа.

Шурига

На второй день явился Шурига. До наледи он добрался на тракторе, перебрел ее, переобувшись в резиновые сапоги, и так, с валенками под мышкой, явился в Лиственничное. На широком, чуть приплюснутом его лице выражение брезгливости и недовольства. Вместо «здравствуйте» бригадир еще с порога принялся читать мне мораль. Сначала выговорил за не сброшенный со столовой и мастерской снег, затем поинтересовался, с какой стати я лазил к цистерне с бензином, и наконец спросил, почему я даже не попытался устроить какую-нибудь переправу через наледь. Ему, видите ли, «пришла мысля», что если положить на лед чурки и придавить сверху жердями, то можно ходить по наледи не переобуваясь.

Я внимательно гляжу на Шуригу и молчу. Нужно потерпеть и дать выговориться ему до конца. Его хватит минут на десять, не больше. К тому же в резиновых сапогах у него замерзли ноги, а если начнешь переобуваться, то ты уже как бы не начальник, а просто заглянул погреться.

Неожиданно Шурига споткнулся на полуслове и подозрительно уставился на меня. С минуту так разглядывал, словно видел впервые, и наконец спросил:

— Обожди-ка, а с какой это стати ты сюда переселился? Приезжал кто-нибудь?

Я согласно киваю головой и говорю как можно безразличнее:

— Были здесь одни из Магадана. Хариусов наловили целый ящик, ну и останавливались на ночь.

В глазах Шуриги мелькнули искорки любопытства. Он тоже заядлый рыболов, но спесь не дает признаться в этом. Как-никак начальник — и вдруг такое! Голос его тишится, близорукие глаза исчезают за узкими щелочками: