Станислав Олефир - Колымская повесть

• Название: Колымская повесть
• Автор: Станислав Олефир
• Жанр: Современная проза

---

Воспоминания бабе Мамме приятны, по душе ей и мое удивление. Она даже отложила скребок и подвинулась ко мне. Чуть полюбовалась медалями, задержала взгляд на мне, чему-то улыбнулась.

А я сижу и пытаюсь представить, как она охотилась на медведя. Ну, хорошо. Если рядом несколько хороших лаек, а в руках карабин или винтовка — летом этого зверя не так трудно убить даже бабе Мамме. Главное, чтобы не подвели собаки, и не отказало оружие. А берлога? Одному там никак не справиться.

Здесь на Севере на залегшего в берлогу косолапого охотятся совсем не так, как в Приморье или Сибири. Там к медвежьей утайке подходят, вернее, подкрадываются хорошей компанией и очень осторожно. Ружья наготове, чехлы с ножами сдвинуты на живот, в потных ладонях зажаты запасные патроны. Шаг, другой сделали и остановка. Где? Что? Даже дышать стараются потише, а уж о том, чтобы закашлять — не может быть и речи. Малейший шорох, и зверь с грозным рычанием выскакивает из берлоги, чтобы наброситься на охотников.

Колымские медведи покидают берлогу неохотно, и их промысел напоминает у эвенов обычную работу. Конечно, очень опасную, но им-то к опасностям не привыкать. И рождаются, и живут, и умирают в тайте.

К берлоге эти охотники идут смело, я бы даже сказал, весело. Курят, разговаривают, смеются или спорят. Ружья за плечами, патроны в рюкзаках или прицепленных к поясу кармашках — мунгурках. Наготове только топоры да веревки. При этом, ни о медведе, ни о предстоящей охоте не упоминается и словом. Нужно всем видом показать, что у этих людей совершенно другая цель. Мол, идут строить кораль для оленей или искать сбежавший откол. Случается, в подтверждение захватят даже связку уздечек или что-нибудь другое, не имеющее к охоте на медведя никакого отношения.

Пришли и сразу за дело. Один копается в снегу, разыскивая заткнутое травой и мелкими ветками чело, так охотники называют вход в медвежью берлогу. Другой забрался на крышу и ходит по ней без всякой опаски. Третий рубит лиственницу поближе к берлоге. И по-прежнему гомон не утихает ни на минуту. Опять смеются, опять между делом вспоминают всякие истории. Бывает, даже схватятся побороться. Весело!

Наконец вырубили и подтащили к берлоге пару крепких лиственничных жердей, крест-накрест закрыли ими чело, привязали эти жерди веревками к другим деревьям и всей гурьбой полезли наверх. Нужно узнать, здесь ли медведь? Для этого в крыше берлоги проделывается небольшое отверстие, в которое бросают снежный комок. Если комок зашевелился, значит, медведь дома и можно начинать охоту.

Интересуюсь у бабы Маммы, приходилось ли ей добывать медведя в берлоге?

— Много раз приходилось. Шесть, нет, восемь раз добывала, — говорит баба Мамма, улыбается, закрывает глаза и качает головой. — Один очень большой был. Мясо на трех упряжках два раза вывозили. Сало белое. Он, когда урожай на кедровые шишки, только их и кушает. Потом мясо и сало вкусно пахнут.

— И вы тоже влезали на берлогу и бросали этому медведю снег на спину? — удивляюсь я.

— Не-е, — возражает моя собеседница. — Я так никогда не делала. Я брала разрезанную палку, вставляла в берлогу и вертела. Вот так вертела. Потом палку выньмешь и смотришь — есть на ней шерсть или нет. Если шерсть есть, значит, медведь в норе сидит. А снега я никогда не бросала. Палка лучше…

ЖИВИ, КАК МУХАЛА

Утром проснулся от холода. В яранге никого нет. Даже шкуры свернуты. Через выкрашенные корой ольховника шкуры пробиваются солнечные лучи. Откуда-то доносится жужжание динамки, то и дело заглушаемое смесью русских, эвенских и корякских слов. Это бригадир Коля разговаривает по рации. Возле печки горка «петушков» и мелких щепок, заготовленных с вечера дедом Кямиевчей. Извиваясь ужом, прямо в спальном мешке подползаю к печке и развожу огонь. Скоро на разлившееся по яранге тепло явился Остычан — тот пес, с которым я сражался за место у печки. Обнюхал меня, подошел к «своей» шкуре и хлопнулся на нее, словно ему вдруг подрубили все четыре лапы. Следом за Остычаном пришла баба Мамма. Ответила на мое приветствие, поинтересовалась, не очень ли замерз ночью, и сообщила, что во второй половине дня к нам будет вертолет. Сначала он завезет горючее на Крестики, потом полетит в первую бригаду за мясом и по пути забросит нам продукты. В первой бригаде у бабы Маммы очень больная сестра, которая скоро умрет. Сейчас нужно готовить ей посылку: оставшуюся после вчерашнего бутылку водки, индийский чай, сигареты «Стюардесса» и пойманную мною рыбу. Из объяснения бабы Маммы получается, что только наша посылка может спасти ее от верной гибели.

Первая бригада это та, что расположилась у Новых Озер. Уж не обматерившая ли меня Акулина и есть сестра моей хозяйки? Что-то не похоже, чтобы она собиралась умирать, — подумал я, но вслух этого не сказал, вспомнив, что дед Кямиевча пропил у нее все консервы и половину оленя.

Баба Мамма выставила на столик разогретую оленину, но есть так рано не хочется. Выпил две кружки чая и начал готовиться на рыбалку. В этот раз готовлюсь основательно. Уложил на нарты две оленьи шкуры, ружье, топор, рюкзак с котелком и продуктами. Конечно, все это можно утащить на себе, но нарты мне нужны вместо скамейки. Сидеть у лунки на корточках — занятие утомительное. А нарты — в самый раз. Можно даже вздремнуть.

Еще вчера обратил внимание на то, что ближняя к стойбищу промоина образовалась на перекате, и кое-где из воды выглядывают камни. Если бы резиновые сапоги и хоть какая-нибудь лопата, можно добыть на приманку ручейников. Спрашиваю у бабы Маммы, нет ли резиновых сапог и лопаты? Та молча выслушала меня и, не сказав ни слова, отправилась к сваленной под, лиственницами куче вещей. Долго копалась там, наконец, принесла новехонькую лопату и сапоги с длинными голенищами. Мне сапоги тесноваты, но на носок обую.

В который уже раз удивляюсь здешним женщинам. У нас на Украине как? «Вы не скажете, где здесь магазин? — А зачем вам магазин?» Здесь же вздумай я приделывать к этим вот нартам мотор или парус, баба Мамма без всяких расспросов взялась бы мне помогать.

….Минувшей ночью в промоине побывала выдра. У кромки льда темнеет цепочка ее следов. Зверек выбрался из воды, обследовал ком вмерзших в лед водорослей и возвратился в промоину.

Прежде всего, во мне живет охотник. Лишь увидел след выдры, сразу прикидываю, в каком месте лучше всего насторожить капкан, где положить камни, чтобы выдра не вильнула в сторону, где вморозить потаск?

Переобуваюсь в резиновые сапоги и, опираясь на лопату, забираюсь в промоину. Все-таки, выдра не зря облюбовала этот перекат. Почти в каждой лопате, выброшенных на лед мелких камней попадаются ручейники, поденки, веснянки и даже бычки подкаменщики. Набрал полный котелок воды, устроил прямо среди промоины и бросаю в него добычу. Иначе на морозе ручейники замерзнут и их не наживить. Набросал горку камней и песка на лед у одного края промоины, перешел к другому, и сразу же на лед села оляпка. Чуть покачалась на тонких ножках и принялась выбирать, оставленных мною без внимания козявок. Все-таки добывать корм со дна промоины ей не так и легко, иначе так смело возле меня бы не вертелась.

…Возле проруби, из которой я вчера таскал хариусов, тоже побывал гость. Ворон. Склевал пропитанный сукровицей снег, прогулялся вдоль берега и улетел. На снегу остался едва приметный оттиск его широких крыльев.

То ли переменилась погода, то ли причина в чем-то другом, но даже на ручейников сегодня клевало плохо. К тому же попадались одни хариусы-недомерки. Такого добра у нас возле поселкового моста можно натаскать сколько угодно. Я уже, было, решил, что возвращусь в стойбище почти без улова, но вдруг дернуло так, что оторвало мормышку вместе с ручейником. Торопливо меняю леску, привязываю тройник и наживляю бычка подкаменщика. Лишь опустил живца в воду, как клюнул полуторакилограммовый ленок. Следом вытащил еще четырех, притом один килограмма на три.

То ли последний ленок поднял подо льдом слишком сильную бучу, и вся рыба сбежала в другую яму, то ли это была вся стая, но больше, как я ни старался, не клюнуло ни разу. Но все равно здорово! Даже летом такая рыбалка редкая удача.

В другой раз от такого везения я готов был бы обнять весь мир, а сейчас сижу, словно обворованный. Так же нам везло, когда мы вместе с Тышкевичем и Мягкоходом ехали на Ханрачан. Пересекая Иншару, кальмар поднял волну и вместе с водой выплеснул на берег крупного хариуса. Мы бросились к плесу, а там дно серое от рыбы. Как мы тогда рыбачили! Как восторгались друг другом, и какими благожелательными были! А сейчас Тышкевич коченеет в росомашьей петле, Мягкоход «полирует нары» в следственном изоляторе, а я забился в оленеводческую бригаду и не знаю, что дальше делать.

Вспарываю снежно белое брюхо у самого крупного ленка и оставляю его внутренности возле проруби. Это для ворона. Ворон не то, что прожорливая чайка. Ему подачки не нужны. С вороном делятся! Как с братом! Так учил меня гольд Кеша.