Ихара Сайкаку - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Ихара Сайкаку
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1974

Судьба произведений японского писателя XVIII в. Ихара Сайкаку необычна. Они были широко популярны среди его современников, но спустя столетие феодальное правительство Японии внесло их в список «запрещенных книг», ибо стремление к свободе, сила свободного чувства, которые воспевал Сайкаку, противоречили устоям феодального государства.

Созданные Сайкаку «повести о бренном мире» и «повести о любви» ломали традиции, установившиеся в японской прозе. Бережливые отцы семейств и искусные жрицы любви, чистые сердцем девушки и беспутные молодые гуляки, трудолюбивые ремесленники и сметливые приказчики — весь этот пестрый мир теснился у порога литературы, и Ихара Сайкаку раскрыл для него страницы своих произведений.

---

И события, о которых повествуется в «Рассказах из всех провинций» и «Непочтительных детях», каждый раз привязываются к определенной местности, несут специфические черты, присущие ее быту.

В творческом наследии Сайкаку есть и произведения, рисующие жизнь самурайства. Круг зрения Сайкаку поистине широк, однако его устремления были еще шире. «Есть на свете корабли, и вот за день можно преодолеть сто ри, за десять дней — тысячу ри по открытому морю, и тогда все тебе доступно, — говорит Сайкаку. — Но от плавания по узенькой канаве вокруг нашего дома, которую можно прыжком перескочить, проку мало: если не постараешься добраться до «острова сокровищ», не услышать тебе стука волшебного молотка, что чеканит деньги, да звона монет на чашках весов» («Вечная сокровищница Японии»).

Это высказывание Сайкаку знаменательно. «Узенькая канава», о которой он говорит с таким пренебрежением, — это Сэто, Внутреннее море Японии, а «остров сокровищ» — Нагасаки, единственный из портовых городов страны, имевший право в период изоляции Японии вести широкую торговлю с иноземными купцами. Но, думается, не следует понимать здесь Сайкаку буквально, хотя речь и идет как будто лишь о характерном для торгового сословия желании свободной торговли, несущей быстрое обогащение.

По-видимому, правильнее будет почувствовать в этих словах писателя намек на то чувство стеснения и угнетения, которое должна была вызывать у Сайкаку, как и у других выдающихся людей его времени, искусственная изоляция страны, невозможность увидеть и узнать широкий мир, лежащий за ее пределами. И только ли деньги имел в виду Сайкаку, говоря об «Острове сокровищ»? Вся направленность его произведений, весь дух его творчества заставляют нас придать этим словам писателя более широкий смысл.

Ведь семнадцатый век это начало того пути, который вел Японию к новой исторической эпохе. Сайкаку прошел по нему дальше многих своих современников. Он поднялся на тот перевал, по одну сторону которого остается средневековое мышление человека, а по другую начинается преодоление этого мышления в науке, философии, литературе и искусстве.

Е. Пинус

Двадцать непочтительных детей Японии

В наши дни молодые ростки бамбука ищут не под снегом, как Мо-цзун, а в зеленной лавке; карпы Ван-сяна — в рыбном садке.[7] Узы привязанности меж родителями и детьми не должны быть чрезмерны, но все ж каждому, пусть и не усердствуя в молитвах более принятого, следует прилежно трудиться и, прикупая всякую всячину на заработанные деньги, исполнять свой долг по отношению к родителям. Так жить велит обычай в нашем мире. Однако редко кто живет по этому обычаю, а вот дурных людей много. И всяк сущий в этом мире, если неведом ему путь сыновней почтительности, не избежит наказания Неба. Свидетельств тому немало: я исходил всю страну, и стоило прислушаться да приглядеться, как открывались мне многие преступные деяния дурных детей. Истории о них собраны, вырезаны на досках, и да послужат они поощрению достойных детей этого мира.

Показное благополучие в нынешней столице, или Ссуда для гульбы по злачным местам Киото

Много в мире способов добыть хлеб насущный. Если стать у западных ворот храма Киёмидзу и окинуть взором столицу, увидишь — склады у домов так блестят в лучах утреннего солнца, будто на заре снег выпал посреди лета. И как символ изобильного царствования, и ветер не шелохнет веткой сосны, и журавли играют в облаках. Некогда в столице насчитывали девяносто восемь тысяч домов, во времена Нобунага это было, а ныне она разрослась беспредельно, даже бамбуковые заросли вдоль вала оказались в черте города. Ремесел разнообразие великое, а домов много, над каждым утром и ввечеру вьется дымок. «Домов много — значит, друзей много», — гласит поговорка, и чем бы ни занимался человек в столице, он не пропадет. Одни рисуют на бумажных полотнищах Бэнкэя в полном воинском снаряжении на мосту Годзё, другие по вечерам бродят вдоль улиц, размахивая руками, точно нащупывая дорогу, и возглашают: накопали, дескать, целебных насекомых, морочат голову родителям, что пекутся о своих детях. Иные носят с собой рубанки и заново обстругивают потемневшие кухонные доски, да за каждую получают три мон, и за малую и за большую равно. Есть люди, которые в один вечер зарабатывают двенадцать мон, читая заупокойные молитвы под удары гонга. За устройство всего необходимого для роженицы — ложа и изголовья — берут семь бу серебром за семь ночей. Когда наступает время толочь рис для моти, за ступку берут днем три бу, а вечером два бу. За котелок для варки лекарств берут десять мон за семь дней. Если наняться чистить канаву да принести грабли, бамбуковую метлу и мусорную корзину, получишь за один кэн всего лишь мон, а садовник, если принесет садовые ножницы да подстрижет деревья любого сорта, может заработать пять бу. За каждую привитую веточку взымают по бу, плотник за два часа работы получает шесть бу серебром. Некоторые греют воду для омовения и продают по шесть мон. Бывает, сдают напрокат на все лето бамбуковые шторы, и прямо, кажется, что сквозь эти шторы проглядывает бережливость горожанина, стремящегося по возможности обойтись вещами, взятыми напрокат. Да, если не лениться и не жалеть рук и ног, то проживешь не хуже других.

Здесь, в столице, в конце четвертого квартала улицы Симмати в доме за ладными решетками, за воротами, украшенными гербами из трех листьев плюща, благополучно жила семья из пяти человек. Несведущие могли бы подумать, что это дом лекаря, а на самом деле Нагасакия Дэнкуро жил вкладами в злачные места Киото. Существует пословица: «Всякой речи верь лишь наполовину!» Этот же человек никогда не говорил ни слова правды. К примеру, в первый день нового года, когда все становятся на год старше, он говорил: «Как вы помолодели!» — и так вплоть до последнего дня последнего месяца года лгал не переставая. Однако, когда нужда возьмет за горло, и такой человек может сгодиться.

В третьем квартале Муромати в старинном, почтенном семействе жил юноша, которого в кварталах развлечений знали под именем Сасароку. Дело, конечно, молодое, однако Сасароку превзошел пределы дозволенного, растратив на любовь с женщинами и мужчинами все деньги, полученные от отца семь лет тому. И хотя он точно знал, что у родителя, ушедшего на покой, имеются кое-какие сбережения, но пока он не мог распоряжаться этими деньгами, а бросить разом гульбу тоже был не в состоянии.

Прознав от кого-то о Нагасакия Дэнкуро, Сасароку пришел к нему и попросил тысячу рё под условие, что после смерти отца он вернет в два раза больше. Недаром велика столица, находятся люди, готовые и в таких обстоятельствах ссудить деньги… Нагасакия послал приказчика, чтобы узнать возраст должника. Сасароку был собою хорош, но теперь он изменил прическу и оделся победнее. Ему было только двадцать шесть, но приказчику он сказал, что ему тридцать один год, набавив себе пять лет. Приказчик удивился — ведь в мире обычно радуются молодости, но сказал, пристально глядя на Сасароку:

— Да уж сколько бы вам ни было, дело-то в вашем батюшке. Выходит, что ему всего лет пятьдесят.

— Я появился на свет, когда отец был уже в почтенном возрасте, ему под семьдесят, — возразил Сасароку, однако приказчик не поверил.

— Я недавно видел, как ваш батюшка сидел в лавке и торговался из-за батата, а однажды довелось мне оказаться неподалеку, когда он хлопотал, приказывая собирать доски, упавшие утром с крыши во время тайфуна. Судя по всему, здоровье у него отменное. Никак непохоже, чтобы в ближайшие десять—пятнадцать лет с ним приключилась беда. Потому мы затрудняемся дать вам ссуду под его смерть, — сказал он.

— Вы очень ошибаетесь! У отца давно уже случаются круженья в голове, к тому же с возрастом он полнеет день ото дня, а это непременно ведет к удару. Ну проживет еще года три, самое большее — пять. Если вскорости отец не умрет, то и на этот случай я приготовился. Прошу вас, не отказывайте мне, — уговаривал он приказчика, а многочисленные дружки Сасароку в один голос твердили:

— Мы тоже считаем, что старик долго не протянет. Мы только потому и прислуживаем этому молодому господину, что с часу на час ждем кончины его папаши. Да мало ли как еще можно порешить дело, не дожидаясь срока!..

— Ну что ж, тогда составляйте долговую расписку, — заключил приказчик и на том откланялся.

По сути говоря, обязательство вернуть сумму в два раза больше полученной означало, что Сасароку в течение трех дней после смерти отца должен был выплатить две тысячи рё. На две тысячи он и написал расписку. Месячных процентов положили один моммэ с каждого рё, и за год набегало изрядно. Из суммы в тысячу рё было удержано двести, Сасароку получил только восемьсот, однако и из них Нагасакия, как было у него в заводе, вычел сто рё комиссионных, двадцать рё наградных уплатили приказчику и двести без процентов дали двоим соседям, приглашенным свидетелями, помимо того, часть денег пошла домовладельцу в уплату за печать, на общий налог за сделку, на пиршество по случаю удачного завершения дела и другие траты. Под конец, когда Сасароку распечатал сверток с деньгами, то из занятой тысячи рё на руках у него осталось лишь четыреста шестьдесят пять. Многочисленные прихлебатели наперебой принялись его утешать.