Афанасий Коптелов - Возгорится пламя

• Название: Возгорится пламя
• Автор: Афанасий Коптелов
• Издательство: Худ.лит.,
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1969

О годах, проведенных Владимиром Ильичем в сибирской ссылке, рассказывает Афанасий Коптелов. Роман «Возгорится пламя», завершающий дилогию, полностью охватывает шушенский период жизни будущего вождя революции.

---

— Ну, а учитель? Что же он?

— Я не заметил, куда он исчез в тот день… Иногда встречаемся на улице. Поповское влияние не выветрилось. Это не вдруг. И не так-то легко. Поп, как положено, преподает «закон божий». Но учитель есть учитель. Как бы там ни было, а от него останется в деревне след.

— Знаешь, Володя, — Надежда прислонилась щекой к его плечу, — я тоскую по школе. Часто вспоминаю нашу питерскую воскресно-вечернюю… С какой бы я радостью…

— Считай, что у тебя уже есть ученик.

— Да… Но мне бы к детям. Сейчас бы…

Пламя угасло. Они набрали сухих хворостинок и, положив в костер, сели плечом к плечу.

— Когда-нибудь сварим здесь обед? — спросила Надежда.

— Обязательно сварим. Утиный суп! Я научился.

— А приедет в гости Марья Александровна… твоя мама, — поправила себя Надя. — И мы все, — две мамы и мы с тобой, — сюда…

Владимир обнял ее. Она, не договорив, положила голову ему на плечо.

Они долго молчали. И не слышали ни шума леса, ни птичьих голосов.

5

В воскресенье 10 мая они сидели в маленькой горнице за письменным столом, друг против друга.

По-разному поскрипывали их перья: одно — быстро и порывисто, чтобы успеть за молниеносной мыслью, другое — медленно, плавно и по-учительски ровно. Они писали прошения исправнику о том, что им необходимы удостоверения или выписки из их «статейных списков», где указано время и место рождения, а также отмечено самое необходимое для венчания — «холост», «девица».

Владимир уже сложил свое прошение вчетверо, а Надежда не написала и половины.

— Закончишь — запечатаешь, — сказал он, взял лист почтовой бумаги. — Сейчас — маме.

— И я напишу. Обещала — в день приезда, а вот уже трое суток, как мы здесь. Даже неловко.

— Не волнуйся, Надюша. Почты-то все равно не было.

Слегка склонив голову к левому плечу, Владимир писал:

«Приехали ко мне наконец, дорогая мамочка, и гости… Я нашел, что Надежда Константиновна высмотрит неудовлетворительно — придется ей здесь заняться получше своим здоровьем».

Крупская, закончив прошение, тоже принялась за письмо:

«Дорогая Марья Александровна! Добрались мы до Шушенского, и я исполняю свое обещание — написать, как выглядит Володя. По-моему, он ужасно поздоровел, и вид у него блестящий сравнительно с тем, какой был в Питере… Увлекается он страшно охотой, да и все тут вообще завзятые охотники, так что скоро и я, надо думать, буду высматривать всяких уток, чирков и т. п. зверей».

За пером Владимира бежали слова:

«Ужасно грустно только, что ничего хорошего о Мите не привезено!»

Он перевернул листок, и Надя, взглянув на него, продолжала чуть быстрее:

«Володя остался очень неудовлетворен моими рассказами о всех вас, нашел, что этого очень мало, а я рассказала все, что знала».

Помня, что Мария Александровна порывается приехать к ним, они, не сговариваясь, повели речь об этом. Надя написала:

«Дорога в Шушу совсем неутомительна, в особенности, если нет надобности сидеть в Красноярске, а еще сулятся, что с июня месяца пароход будет до Шуши. Тогда будет и совсем хорошо. Так что если вам удастся выбраться сюда, то ехать будет ничего себе. А в Шуше очень хорошо, на мой взгляд, лес, река близко».

И Владимир тоже не забыл рассказать о дороге:

«От Минусинска до Шуши 55 верст. Рейсы здешние пароходы совершают неправильно: расписания нет, но вообще раз установится навигация, — вероятно, будут ходить более или менее правильно и без экстраординарных проволочек. Очень и очень бы хотелось, чтобы тебе удалось сюда приехать, — только бы поскорее выпустили Митю».

На секунду оторвавшись от письма, Владимир подпер щеку рукой, задумался. От Москвы до Красноярска — десять дней да тут еще — дня четыре. Мать может успеть к свадьбе!

И опять склонясь над листом, продолжал писать:

«Да, Анюта спрашивала меня, кого я приглашаю на свадьбу: приглашаю всех вас, только не знаю уж, не по телеграфу ли лучше послать приглашение!! Н.К., как ты знаешь, поставили трагикомическое условие: если не вступит немедленно (sic!) в брак, то назад в Уфу. …мы уже начинаем «хлопоты»… чтобы успеть обвенчаться до поста (до петровок): позволительно же все-таки надеяться, что строгое начальство найдет это достаточно «немедленным»…»

Пока он отыскивал конверт да надписывал адрес, Надежда вывела последнюю строчку: «Ну, целую всех, Марку Тимофеевичу и Дмитрию Ильичу мой поклон», — и вложила письмо в тот же конверт.

6

Однажды во время завтрака Надя напомнила:

— Володя, я жду, когда ты дашь мне свои «Рынки»[1].

— Когда отдохнешь.

— Правильно, — подхватила Елизавета Васильевна. — Вы лучше идите-ка в лес. Погуляйте. Тебе, Надюша, надо поправиться.

— Вы все — об одном и том же. Как сговорились. Да я чувствую себя великолепно. И никакой мне отдых не нужен.

— Выпей вот еще. — Мать хотела пододвинуть свой стакан молока дочери, но Владимир удержал ее руку:

— Зачем же свой? — Он вышел в кухню к Варламовне и вернулся с полной кринкой. — Вот добавочное.

Надя, смеясь, прикрыла ладонью пустой стакан:

— Себе наливай. И маме еще…

— Нет, нет. — Он пытался приподнять ее руку. — Начнем с тебя.

— Если дашь рукопись.

— Хорошо. Но ты будешь только читать. А переписывать — позднее. Когда по-настоящему отдохнешь. Договорились? Вот и отлично.

Они перешли в соседнюю горницу, и Елизавета Васильевна закрыла дверь. Владимир за своим письменным столом склонился над книгой Веббов, перевод которой нужно было закончить к августу.

Надежда, получив первую главу «Рынков», села на стул у открытого окна. Начала читать неторопливо, как бы подчеркивая наиболее значительные места. Но уже на второй странице остановилась и, поворачиваясь к столу, скрипнула стулом.

— Володя! — заговорила вполголоса. — Извини, что отрываю…

— Пожалуйста, пожалуйста, Надюша. Придирайся к каждой странице, к каждой строчке, к слову…

— Может, я ошибаюсь. Но мне показалось… Вот у тебя написано: «При натуральном хозяйстве общество состояло из массы однородных хозяйственных единиц…» Дальше в скобках: «(патриархальных крестьянских семей и феодальных поместий)»… А почему бы не вспомнить о пресловутой общине? Ты же всегда о ней…

— Пожалуй, ты права. Дай-ка сюда.

Взяв листок, он между строчек добавил три слова: «примитивных сельских общин».

— Продолжай с той же строгостью.

— А ты представь себе, что я — самая рядовая читательница и со всей этой премудростью знакомлюсь впервые. Да я и в действительности…

— Ну, ну. Не прибедняйся, Надюша.

— Это, Володя, правда. Тебе я могу сознаться — иногда самой себя стыдно: до сих пор не читала «Коммунистического манифеста»! Как-то все не удавалось раздобыть.

— Понятно. И краснеть, моя милая, не от чего. Совершенно не от чего. Мы-то знаем: не так-то просто заполучить «Коммунистический манифест». Даже в Питере. Прочтешь здесь. Правда, у меня только на немецком.

— Даже лучше. Мне — для практики в языке.

— Вот, вот. Будет двойная польза. Возможна и тройная, — Владимир подчеркнул эти слова энергичным жестом, обрадованный тем, что вовремя припомнил самое важное, — если ты Оскара познакомишь с «Манифестом». По две-три странички в день. А потом возьметесь за «Капитал». Постепенно ты поможешь ему избавиться от всей этой блажи, внушенной волостным писарем!

— Это, Володя, нелегко.

— Конечно, трудно. Но необходимо.

— А русский язык?

— Ты — учительница и сумеешь все совместить… Да, — спохватился Владимир, глянув на свои листы. — Я тебя перебил. Ты еще что-то хотела сказать.

— Только одно: перед тобой — неподготовленная читательница. А уж ты…

— Буду разъяснять, а в рукописи править. Я, Надюша, с первых шагов, с первых своих строчек ставил основной целью — писать так, чтобы понял каждый рабочий. Во всяком случае, к этому стремился и стремлюсь. А насколько удается — не знаю. Писать популярно — это трудно. Очень трудно. Ну, читай дальше.

Они снова углубились в тексты.

Однако тишина была недолгой. И первым заговорил Владимир:

— Наденька, взгляни сюда. Никак не дается. Сразу два незнакомых слова, в словаре — по нескольку значений.

Надежда подсела к нему, и они склонились над книгой Веббов, перелистали англо-русский и русско-английский словари. Потом Надежда отыскала те же строки в немецком переводе, который у Владимира во время этой работы всегда был под рукой, и сложную фразу наконец-то удалось разгадать.

И опять в горнице стало тихо. Только поскрипывало перо да шелестели перевертываемые листы, мягко и тихо — книжные, жестко — рукописные.

Через некоторое время Надя, отложив рукопись, выпрямилась на стуле: