Артем Драбкин - Я дрался на танке. Продолжение бестселлера «Я дрался на Т-34»

• Название: Я дрался на танке. Продолжение бестселлера «Я дрался на Т-34»
• Автор: Артем Драбкин
• Жанр: О войне
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-46709-9

НОВАЯ книга ведущего военного историка. Продолжение супербестселлера «Я дрался на Т-34», разошедшегося рекордными тиражами. Откровенные воспоминания танкистов Великой Отечественной, воевавших на самых разных машинах — от легких Т-37 и БТ до ленд-лизовских «Матильд» и «Шерманов», от легендарных «тридцатьчетверок» до тяжелых штурмовых ИСов.

«Мы называли Т-37 «здравствуй и прощай». Он идет и кланяется. А вот БТ мы считали мощным танком — пока нас не подбили в первом же бою. Я разворачиваю машину — и вдруг удар. Мне кричат: «Прыгай!» Не помню, как выбрался. Отползаю в сторону по кювету, оглядываюсь назад — мой танк горит: снаряд попал как раз в моторное отделение…»

«У «Шермана» были свои недостатки. Из-за высокого расположения центра тяжести танк часто опрокидывался набок, как матрешка. Но благодаря этому недостатку я, возможно, и остался жив. Дело было в Венгрии, в декабре 1944 года. Веду я батальон, и на повороте мой механик-водитель ударил машину о пешеходный бордюр, да так, что танк перевернулся. Конечно, мы покалечились, зато остались живы. А остальные четыре моих танка прошли вперед, и там их сожгли…»

«Видим, из деревни на полной скорости вырывается немецкий танк, облепленный десантом так, что башни не видно. Ясно — фрицы драпают, подобрали на броню всех, кого смогли. А у нас в стволе осколочный снаряд. Ну, наводчик им и вложил! Танк он не подбил, зато дальше немец удирал совершенно голый — вся эта людская масса была сметена с брони взрывом…»

---

— Сразу вам отвечу — нет! Хотя взрослые с нами на такие темы не разговаривали, но мы с ребятами были твердо уверены, что все равно разобьем немцев. И все мои ровесники стремились попасть на фронт. Например, мой будущий сокурсник по танковому училищу Лель Валуев был вообще 26-го года, но он пошел добровольцем. Не знаю, с чем это больше связано, может быть с тем, что был еще очень молод и многого просто не понимал, но поверьте, за всю войну у меня ни разу не возникло сомнений в нашей Победе. И не только у меня, но и еще у очень многих людей. Например, я на всю жизнь запомнил стихотворение танкиста Сергея Орлова, написанное им еще в ноябре 41-го и где-то прочитанное нами в годы войны:

В машине мрак и теснота.
Водитель в рычаги вцепился…
День, словно узкая черта,
Сквозь щель едва-едва пробился.
От щели, может, пятый час
Водитель не отводит глаз.
А щель узка, края черны,
Летят в нее песок и глина,
Но в эту щель от Мги видны
Предместья Вены и Берлина.

Вот такая в нашем народе была огромная вера, что еще в самом начале войны люди писали стихи о Победе!

— Сколько вы прожили в Грозном и чем в это время занимались?

— В Грозном я прожил почти год, правда, за все это время ничего особенного или интересного со мной не произошло. Кстати, бросалось в глаза, что Грозный немцы не бомбили, видно берегли нефтепромыслы для себя.

В конце 41-го отец ушел на фронт, а в каникулы после 2-й четверти я, как и многие наши ребята, получил повестку на учебу в фабрично-заводское училище. Месяца четыре там учился на токаря по металлу, получил 4-й разряд и стал работать на заводе «Красный молот», который производил мины для 82-мм минометов. А знаете, как работали во время войны? Чуть ли не по шестнадцать часов, поэтому мы даже домой не ходили, а спали у своих станков. Так что, кроме своей работы, я почти ничего и не видел. Но мы хоть и недоедали, и недосыпали, и сильно уставали, но все равно работали очень хорошо. Например, мы с моим другом внесли рацпредложение, какое уже, правда, не помню, но оно позволило увеличить производство мин больше чем на 100 процентов. За это нам выдали большую денежную премию.

А в августе 42-го я получил повестку из военкомата, даже успел уволиться с работы, но по какой-то причине меня не призвали и разрешили доучиться в 9-м классе. Но как раз в этот период на Грозный наступали немцы, и училище было решено эвакуировать в глубокий тыл. На этот случай отец заранее договорился с командованием училища, и нашу семью вместе с училищем отправили в Среднюю Азию. Поехали через Махачкалу и Баку. Помню, как недели две ждали парохода на станции Аляты. Причем все это время жили под открытым небом и лежали на голом песке, потому что местное население отказалось нас пускать в свои дома: «Немцы придут, и вас и нас убьют…»

Наконец дождались парохода, но он оказался переполнен просто ужас как. Хорошо, капитан попался порядочный человек, и когда он увидел женщину с детьми мал мала меньше, то взял маму к себе на мостик, но мне, правда, сказал: «А ты уже взрослый. Ступай на палубу и будь вместе со всеми».

Из Красноводска нас отправили эшелоном. Но представьте себе, мои братья и сестра совсем маленькие, а воды не было, ее привозили только утром и вечером. Правда, руководство училища, чем могло, старалось помогать.

В конце концов училище привезли на станцию Усатьевскую, что в 120 километрах от Ташкента. Нас у кого-то поселили, и я устроился работать экспедитором при училище. Но тут у нас случилось горе: в одну неделю умерли сразу два моих младших брата: Саша и Володя, одному четыре года, другому год… Видимо, какая-то инфекция…

И в этот тяжелый момент я сказал маме: «Все, иду на фронт». В училище мне предложили: «Давай к нам», но я отказался: «В небо не хочу». Просто я уже насмотрелся, как курсанты бьются… Это было, конечно, нечасто, и всякий раз это считалось огромным ЧП, но все равно в небо меня уже не тянуло.

— А мама вас не попрекнула, ведь вы фактически ее оставили совсем одну? Все-таки вы были самым старшим из детей и во всем ей помогали.

— Нет, таких разговоров не помню. В общем, я услышал, что в городе Мары есть танковое училище, и решил поступать туда. Начальник конотопского училища написал мне рекомендательное письмо, но когда я приехал, выяснилось, что, оказывается, они добровольцев не принимают. Но я начал настаивать: «Отец на фронте, два брата умерли — я хочу на фронт», и меня все-таки приняли. Это было в марте 43-го.

Так как меня приняли самым первым, то сразу назначили начальником карантина. И тут сюрприз: приезжает мой приятель Игорь Чумачев. Его отец был начальником медслужбы училища, и мы с ним учились в одном классе еще в Конотопе, а потом и в Грозном. Но когда мне пришла повестка учиться в ФЗУ, ему дали доучиться в 9-м классе. Оказалось, что он тоже доброволец: «Я хочу быть танкистом!» И таких добровольцев в нашем учебном взводе было много: Лель Валуев, Володя Сергиевский, Николай Кривец, Сашка Моторин. Наш балагур Рачья, Рачик Капланян, который после войны стал народным артистом СССР, тоже, в общем, вся наша разнородная братия была едина в своем желании — мы хотим на фронт.

Мы должны были проучиться максимум полгода, и нас как раз должны были отправить на Курскую дугу, но едва ли не перед самой отправкой на фронт в училище пришли танки новой модификации Т-34–85, и нас всех оставили и начали переучивать на них. Именно поэтому нас выпустили только в начале 44-го. Присвоили звания младших лейтенантов и отправили на фронт.

— Мне бы хотелось услышать более подробный рассказ о времени, проведенном в училище. Все-таки вы в нем проучились целый год. Как вы там жили, учились, какой был состав курсантов, преподавателей? Как кормили, а самое главное — насколько хорошо вас там подготовили.

— Я считаю, что нас подготовили очень хорошо. И хотя у нас все преподаватели были только фронтовики, но я не могу сказать, что, приехав на фронт, мы оказались полностью готовыми воинами, все-таки боевой опыт нельзя заменить никакими знаниями, а он приобретается только при непосредственном участии в боях. Но вот в плане знания техники и досконального освоения всех специальностей экипажа танка нас подготовили очень хорошо.

Мы могли и наводчиками быть, и на рации работать, а уж про вождение танка я и не говорю. Помню, как-то уже на фронте мы ехали ночью, но танк что-то подозрительно сильно вилял. И когда мой самый первый механик-водитель Серафим Васильевич Февралев признался, что он в темноте из-за куриной слепоты почти ничего не видит, то я его спокойно заменил. Да и потом частенько тоже садился за рычаги. Взаимозаменяемость у нас в экипажах была полная, каждый мог подменить каждого.

А среди курсантов были как бывшие фронтовики, направленные из госпиталей, так и вчерашние школьники. Во всяком случае, вспоминая их, могу сказать, что у нас были самые разные ребята и полный интернационал. Например, вместе со мной учились армяне Рачья Капланян и Артем Захарьян, который погиб самым первым из нашего выпуска… Александр Стребков с Урала, Николай Кривец из Казахстана, Сашка Моторин из Ташкента, беспризорник, между прочим, Семен Ходжаш из крымских татар, Володя Сергиевский из Москвы, Лель Валуев из Белоруссии. Иван Куценко — украинец, наш комсорг Сергей Медведев из Молдавии, Бехкатуров — казах, но в основном, конечно, славяне.

Как кормили? Вот вы мне дали прочитать несколько интервью с вашего сайта, в которых ветераны описывают ужасы курсантской жизни в училищах, что они там чуть ли не как в блокадном Ленинграде голодали. Не знаю, скажу лишь за себя. Думаю, что нас кормили нормально, но просто и нагрузки у нас были колоссальные, ведь гоняли нас будь здоров, а ребята же все молодые, поэтому, конечно, нам казалось, что не очень. Нам не хватало, вечно ходили полуголодные, поэтому все рвались на дежурство по кухне, а по ночам еще и приворовывали с полей виноград.

— В самоволки, кстати, ходили?

— И в увольнения ходили, и в самоволки бегали. Вот, кстати, вспомнился такой анекдотический случай. В Мары помимо нашего был развернут еще целый ряд училищ, точно помню артиллерийское, пограничное и какая-то авиационная академия. Поэтому в городском парке на танцах за девушек была большая конкуренция, даже до драк доходило. И вот как-то пошли мы в гарнизонную баню, а на мосту через Мургаб нам навстречу летчики. Нас всего несколько, а их значительно больше: «Мы в небе, а вы по земле ползаете», и нас в реку с моста…

Но о водных процедурах мы там и сами мечтали, потому что туркменская жара это нечто, никогда ее не забуду… Когда нас летом выводили на полевые занятия, то мы занимались только по ночам, потому что из-за жары в 40–50 градусов броня раскалялась до такой степени, что до нее просто невозможно было дотронуться. Поэтому занятия на танках проводились только ночью. А знаете, как мы обедали в эту жару? Когда нам приносили еду, мы раздевались и прямо с котелками залезали в арыки в воду по грудь и так ели… Сырые яйца чуть присыпешь песком, так через 5 минут уже можно есть… В час послеобеденного отдыха палатки обливали водой, сами оборачивались в мокрые простыни, но уже через 15 минут все были абсолютно сухие…