Алексей Меняйлов - Россия: Подноготная любви.

• Название: Россия: Подноготная любви.
• Автор: Алексей Меняйлов
• Издательство: Крон-Пресс
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1999
• ISBN: 5-900889-67-Х

«Скажу вам по секрету, что если Россия будет спасена, то только как евразийская держава…» — эти слова знаменитого историка, географа и этнолога Льва Николаевича Гумилева, венчающие его многолетние ис­следования, известны.

Привлечение к сложившейся теории евразийства ряда психологиче­ских и психоаналитических идей, использование массива фактов нашей недавней истории, которые никоим образом не вписывались в традици­онные историографические концепции, глубокое знакомство с теологи­ческой проблематикой — все это позволило автору предлагаемой книги создать оригинальную историко-психологическую концепцию, согласно которой Россия в самом главном весь XX век шла от победы к победе.

Одна из базовых идей этой концепции — расслоение народов по пси­хологическому принципу, о чем Л. Н. Гумилев в работах по этногенезу упоминал лишь вскользь и преимущественно интуитивно. А между тем без учета этого процесса самое главное в мировой истории остается не­понятым.

Для широкого круга читателей, углубленно интересующихся пробле­мами истории, психологии и этногенеза.

---

Угодник Ростопчин не стеснялся при свидетелях называть Кутузова, победителя Наполеона, "старой кривой бабой". И засыпал его письмами с требованиями генерального сражения, изложенными в совершенно хамской манере. Стоит ли удивляться, что Кутузов ему не отвечал? Он уже достаточно пожил на свете, чтобы не спорить с имбецилами. Бесполезно, и даже опасно. Кутузов не стал спорить с императором Александром I (Варроном) под Аустерлицем и по его приказанию начал бой, который невозможно было не проиграть - ведь впереди был величайший из гипнотизеров эпохи, пусть даже с войском, численно в полтора раза меньшим.

Хамил Кутузову и разгромленный под Аустерлицем Александр I "и всю жизнь за глаза обзывал Кутузова "комедиантом" и "плаксой".

Вообще говоря, фигуры на игральной доске обширных пространств России группировались совершенно отчетливым образом. С одной стороны - Кутузов и рекрутские солдаты, ненавистные двору, которые смеют не соглашаться даже со своим императором, не говоря уж о его холуях типа графа Ростопчина и адмирала Чичагова (об "историческом" поступке последнего - в следующей главе); а с другой стороны - субвожди: сам император Александр I, граф Ростопчин, адмирал Чичагов и многие им подобные.

Всем троим Наполеон премного обязан. В сущности, если бы он был игроком достаточно честным, то за психоэнергетическое послушание и, как следствие, моря напрасно пролитой русской крови должен был бы выплатить солидные гонорары.

Александру I Благословенному - за Аустерлиц, за множество напрасно убитых русских рекрутов, за слезы Кутузова.

Графу Ростопчину - за спасение части наполеоновской армии в Москве.

Адмиралу Чичагову - за спасение старой гвардии Наполеона на Березине.

Об этом "подвиге" адмирала следующая глава.

Глава одиннадцатая. "ЧУДО" НА БЕРЕЗИНЕ

Чичагов вошел в историю по одной единственной причине - из-за своего откровенно странного поступка у переправ через реку Березину.

Почти полностью лишившийся армии Наполеон, впервые в своей жизни перешедший на бег, окруженный четырьмя сохраненными Кутузовым русскими армиями, должен был при попытке переправиться через Березину быть захвачен в плен или уничтожен.

Но тому помешало "чудо".

Молдавская армия (название не по национальному составу, а по месту основной дислокации) под командованием адмирала Чичагова, захватившая и разрушившая мосты через Березину и тем отрезавшая путь к спасению Наполеона, "вдруг" по желанию своего командующего совершила странное действие. Армия Чичагова, способная по численности, по духу и по благоприятным внешним обстоятельствам не только остановить, но и самостоятельно уничтожить последние боеспособные части Наполеона, вдруг по приказу Чичагова уходит с пути Наполеона в сторону, причем при отходе даже не поджигаются приготовленные к уничтожению десяток мостов через притоки Березины.

Оставленный крошечный арьергард с двумя легкими пушками был буквально сметен первым же слаженным орудийным залпом (артиллерия Наполеона поражала своей прямо-таки неземной слаженностью залпов, причем из сотен удаленных друг от друга стволов, - ну как тут не вспомнить слаженное мигание мириадов светлячков?!).

Наполеон, естественно, переправляется и, спасенный, продолжает бег.

Армия же Чичагова возвращается и, вступая в бой с задними рядами отступающих, уничтожает значительное число наполеоновцев.

История, в рамках суверенитизма, что и говорить, странная.

Или предательская. Всю свою последующую жизнь Чичагов, эмигрировавший к "внутренникам", пытался оправдаться, что он не трус и не предатель, а просто "ошибся".

Историки делятся на тех, кто Чичагова оправдывает, и тех, кто осуждает.

Те, кто осуждает, говорят, что Чичагов - придворный лизоблюд и, в сущности, дурак, а дурак он потому, что он - суверенная, так его и разэдак, личность - совершил ошибку в ситуации, с которой бы справился даже нижний чин.

Те же, кто Чичагова оправдывает, говорят, что-де адмирал Чичагов, суверенная личность, просто ошибся, хотел как лучше - но ошибся. С кем не бывает?!.. Ведь он же исправился! Ведь это факт, что именно Молдавская армия под командованием Чичагова в операции при Березине убила наибольшее число наполеоновцев. Иными словами, ошибся - пропустил Наполеона, а исправился - поубивал свидетелей позорного бегства Наполеона.

Но с точки зрения теории стаи Чичагов как индивид отнюдь не суверенен, что следует хотя бы из того, что он, придворный лизоблюд, расшаркиваясь на балах и угадывая желания государя императора, смог стать адмиралом, - такие не ошибаются.

Чичагов у Березины вовсе не ошибался и не исправлялся, а в обоих случаях исполнил желания пространственно ближайшего к нему в тот момент императора, тем более, что ближайший был сверхвождем.

То, что Наполеон очень хотел вырваться из России - очевидно. В создавшейся у Березины ситуации спасти Наполеона могло только исчезновение с пути его отступления армии Чичагова (то, что Наполеон этим галлюцинировал, - доказательств предостаточно, в частности, сохранились воспоминания очевидцев "чуда") - Чичагов и отошел.

Остается доказать, что Наполеоном владело и другое желание - он хотел смерти свидетелей, могущих уличить его в бездарности (неудачливости) в Русской кампании, в том числе и ненавистных с детства французов.

Что ж, правду говорить легко и приятно.

***

Кунктатор Кутузов дело свое знал туго.

После Бородинского сражения он отлынивал от генеральных сражений, к которым его понуждали со всех сторон, и, внешне оставаясь спокойным и рассуждая о скорой победе, заготавливал, однако, зимнюю одежду для своего войска и следил за действиями уроженца теплой Корсики.

Стояли последние дни осени. Не корсиканской. А русской. За которой начинаются такие морозы, которые на Корсике и не снились. Кутузов наблюдал и старательно тянул время - делая вид, что обдумывает предложения присылаемых Наполеоном в Тарутинский лагерь парламентеров, и не боясь за медлительность в "обдумывании" прослыть дураком или кунктатором.

В немногих уцелевших домах, преимущественно каменных дворцах сгоревшей Москвы, как всегда во всех подобных случаях, войско сверхвождя на его глазах пожирало само себя. С каждым днем оно слабело и численно убывало - не только из-за взаимных убийств во время дележа награбленного, не только от смертей с перепоя, но от одной только близости с национальным (на все времена!) героем Франции.

Сначала Наполеон надеялся, что русские капитулируют - немедленно; если им недостало Бородинского сражения, в котором они потеряли больше людей (пятьдесят тысяч против сорока только на самом поле сражения, да и из раненых выжили далеко не все), то для ускорения готов был преподать им еще одно генеральное. Но русские не капитулировали. И в сражение не втягивались.

Потом Наполеон стал предлагать подписать не капитуляцию, а мир - но на условиях, милостиво им предложенных.

Но дни шли, а депутаций не было. Тогда Наполеон сам стал одного за другим слать парламентеров к Кутузову. Парламентеры, вернувшись рассказывали о трогательных разговорах, которые вел с ними Кутузов: о хорошей погоде, о женщинах - о, эти милые плутовки! - о туманных намеках, что скоро - да-да, скоро! - будет нужный результат в переговорах, бесконечные же проволочки объяснялись дальностью пути до Санкт-Петербурга, где находился государь император Александр Павлович. Время шло, но ничего определенного не произносилось.

Кутузов тянул время, видимо, с удовольствием; само небо, похоже, приняло сторону русских - стояли настолько теплые солнечные дни (ну, просто небывало приятные), что и французы, и немцы, и поляки с евреями (а в армии Наполеона было очень много евреев) во главе с императором умилялись и говорили, что, вопреки рассказам о холодах Московии, солнце здесь всегда яркое и теплое.

Наполеоновская армия таяла, хотя сражений не было. Наполеон невольно сравнивал богатую Москву с богатой Капуей (в которой истаяла одна из армий Ганнибала) и, раз зацепившись, наверняка вспоминал - не мог не вспоминать - и об изводившем победоносного Ганнибала Фабии, который, правда, свой лагерь устраивал не в трех переходах, как Тарутинский, а в виду у сверхвождя. Но раз Наполеон оставался в Москве недвижим, значит, очевидно, подобные сравнения, предвещающие недвусмысленный конец, от себя гнал.

Историки исписывают многие страницы, пытаясь объяснить причины столь убийственного для войска стояния в Москве. Эти историки, заученно величая Наполеона не "самонадеянным ничтожеством" (что следует хотя бы из этого московского стояния), но гением, не могут сообразить, что Наполеон гений только - выражаясь конкретно-научным языком Фрейда - в анально-накопительской системе ценностей. Устроитель идеальных иерархий, "внутренник", - в критическом мышлении он был все-таки слабоват.