Юрий Иваниченко - Разведотряд

• Название: Разведотряд
• Автор: Юрий Иваниченко
• Жанр: О войне
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-9533-5514-8

Со странным человеком свела судьба старшего лейтенанта Александра Новика во время одного из рейдов во вражеский тыл. Даже и не думал он тогда, что вместе с этим вызывающим сильные подозрения Яковом Войткевичем им придётся готовить захват фашистского штаба, а потом и вовсе разыскивать тайную базу немецких подводных лодок…

---

Разведки смежных стран всегда работают друг против друга. Вот только стратегия и тактика этой работы сильно различаются в зависимости от политической составляющей, или — отношений между соседями.

Такой размах и такая направленность работы немцев могла означать только одно: они готовят нападение и уверены, что весьма скоро смогут оккупировать, по крайней мере, западные области Украины и, можно предположить, Белоруссии.

Зима 1941 г. Ровно

— Слушай, Войткевич, ты соображаешь, что несёшь?

Голос капитана госбезопасности был непривычным. Без жёсткости, без всегдашних высокомерия и самоуверенности посвящённого в некие тайны, недоступные простым смертным. И выглядел он паршиво: красные, воспалённые глаза, землистый оттенок лица, какая-то дряблость. Даже кисти рук с застарелыми ссадинами на косточках чуточку подрагивали.

— Алексей Трофимович, — сказал Войткевич как можно мягче. — Не обдумав всё как следует, я бы вас из Управления не вытащил.

— То, что вытащил — это правильно, — мрачно кивнул капитан и размял, не закуривая, папиросу. — В Управлении нашем и стены имеют уши. Не ровён час, услышал бы кто, как ты оспариваешь мудрые решения — и к стенке поставили бы прежде, чем в твоём спецзадании разобрались.

«Ты бы меня и поставил, — подумал Яков Осипович. — Упреждая, так сказать, возможную прослушку».

Но вслух сказал только:

— Ничего я не оспариваю. Если вам так больше нравится, думайте, что эти мудрые решения доведены до масс и до вас затем, чтобы не сорвать нашу подготовку к войне и не спугнуть противника. А всё, что надо, там, в Кремле, уже давно поняли. Вот только никакой мудрости не хватит им, чтобы понять, что в одной дальней-далёкой области назрел момент обезвредить вражью агентуру, а то вся подготовка пшиком пойдёт.

Для конспиративной встречи куратора с оказавшимся самым ценным агентом забираться далеко не требовалось. Встретились, по договорённости, на восточной окраине города, так называемом Грабнике, на старом христианском кладбище.

Листья на деревьях и кустах давно облетели, могилы присыпало пушистым снегом; видно было всё вокруг — от западных ворот, где прикорнула к стене пустой (обезлюделой чекистскими стараниями) часовенки директорская «эмка», до пролома в южной стене, за которым поблескивала синим округлым боком конфискованная у какого-то неблагонадёжного, ныне, наверное, покойника, «Татра-87». Никто не смог бы подойти незамеченным ближе чем на полторы сотни метров — а с такого расстояния не то что услышать, и разглядеть толком ничего нельзя. И всё же капитан сказал шёпотом, предварительно посмотрев по сторонам:

— Думаешь, я не докладывал?

— Думаю, что докладывали, — кивнул Войткевич. — И думаю, что услышали что-то не слишком приятное.

— Вот именно. И во второй раз выслушивать не собираюсь.

«Потому что второй раз может оказаться и последним», — мысленно сказал Яков за капитана госбезопасности.

— И не надо мне советовать подать рапорт наверх! — неожиданным фальцетом воскликнул Алексей Трофимович. — Потому что тогда меня точно шлёпнут. Ты не знаешь, что у нас творится…

— Догадываюсь, — как можно спокойнее сказал Яков. — Хотя бы по тому, что всё сотворённое здесь органами в последнее время — по большому счёту, во вред нашему делу.

Наверное, не стоило это говорить. У капитана даже рука дёрнулась — выхватить пистолет… Но сдержался Алексей Трофимович. И не потому, что знал: Яков Осипович тоже вооружён и реакцией обладает отменной.

— Это тебя наши закадычные враги так просветили? — не столько злым, сколько усталым голосом после паузы спросил капитан.

— Немчура-то? — хохотнул Яков. — Нет, они не теоретизируют. По крайней мере, в моём присутствии. А вот морды довольные-предовольные. И дома присматривают — где и кто апартаменты себе обустроит. Слышал краем уха, что здесь, в Ровно, даже резиденция гауляйтера Украины окажет честь расположиться.

— Слышал я тут, — вроде бы без особой связи с предыдущим, устало сказал капитан госбезопасности, — что наш Персек самому жаловался: подаём, мол, заявку на истребление двадцати тысяч врагов народа, а нам утверждают, только девять… Тысяч.

— Сочувствую, — после паузы отозвался Войткевич.

— Кому ты сочувствуешь, Везунок? — Спросил Алексей Трофимович, потому что реплика Войткевича могла относиться, по его разумению, минимум к трём направлениям.

Но Яков Осипович говорил о четвёртом.

— Нам сочувствую. Коммунистам.

— Эк хватил, — только и поёжился, будто ветром хлестнуло, Алексей Трофимович. — Месяц как в партию из кандидатов приняли, а уже на все высоты заглядываешь? Шею свернуть не боишься?

— Много набирается охочих до моей шеи, — невесело усмехнулся Войткевич. — И те, кто врагов множит, и сами эти враги, которые размножаются так, что и десятой доли не переловишь, и новые «друзья» закадычные, для которых «коммунистишен мит юден» — уже приговор. Вы мне скажите, Алексей Трофимович, реально — что делать будем?

— Когда, как ты думаешь, они начнут? — вопросом на вопрос ответил капитан.

— Думай, не думай, а по всему, что видел и слышал — скоро. Весной, наверное. Или в начале лета…

— Жаль…

— Не сам же придумал — наслушался уже от них. Да и видел много, когда по периферии мотался. И Бреннер проболтался… Не провокация — война будет.

— А ты в курсе, сколько мы силищи сюда нагоняем?

— Сила — это когда все драться и хотят, и могут. Вот с той стороны, помянёшь моё слово, так и получается. А у нас — не так… Очень уж многим сала за шкуру залили…

По лицу Алексея Трофимовича трудно было понять, удивлён ли он небывалой, не принятой в их кругу откровенностью или просто болезненно задет словами Войткевича.

— А немцы с австрияками, когда в Империалистическую здесь стояли, — продолжил Яков, — чисток не устраивали. Нормальные тогда оккупанты были, на идеях не свихнутые…

— Жаль, что не узнаю — прав ли ты.

Наверное, целую минуту оба молчали. Даже остановились на едва протоптанной дорожке между безымянных — снег припорошил надписи — могил.

Наконец Войткевич не выдержал, переспросил:

— Так что делать-то будем?

— О себе подумай, коммунистишен мит юден, — с непонятным ожесточением бросил Андрей Трофимович и, не прощаясь, крутнулся на каблуках и отправился к пролому.

Чуть позже побрёл к восточным воротам и Войткевич. Прошёл уже полпути и посмотрел направо.

Ни капитана. Ни его машины. Никого. Только ряды заметённых снегом могил.

20 июня 1941 г. Ровно

«Пора» — совершенно чётко прозвучало в сознании Якова. Будто неведомый, но категорически-требовательный голос раздался в предутренней тишине.

В комнате уже совсем светло — двадцатое июня, начинается летнее солнцестояние, самые длинные дни и самые короткие ночи.

Спит жена, свернувшись калачиком, спит дочка, прижав к щёчкам розовенькие кулачки.

Войткевич быстро и бесшумно собрался.

Верная лемкивка Маша, тем не менее, услышала и к тому времени, как свежевыбритый Яков выбрался из ванной, подала кофе и бутерброды.

«Пора» относилось не только ко времени сборов перед дальней — не один час езды — дорогой. Пора было закончить дело, помочь в котором определённо никто уже не мог, а вот помешать — сколько угодно. И оттягивать неизбежное было просто невозможно. И так этот невероятно тихий рассвет можно было считать подарком судьбы.

Уже два месяца прошло с того дня, когда, позвонив по служебному телефону в тот самый отдел Управления, Войткевич напоролся на чужой и неприятный голос. И разговаривающий с кавказским акцентом оперативник тут же принялся напористо выяснять, кто это звонит, по какому делу, с какого телефона и почему это только Алексей Трофимович может помочь, если дело государственной важности.

Означать это могло только одно: Алексей Трофимович арестован, арестован внезапно для него самого — хотя давно ожидал он ареста и, возможно, готовился к нему.

Если бы прошёл простой перевод по службе, хоть с повышением, хоть по горизонтали — он бы непременно оповестил Войткевича и «передал» бы его новому куратору. Или, в самом крайнем случае какой-то сверхсрочности и тайны, вызвал бы Якова второй осведомлённый, начальник Управления, и свёл бы с новым куратором.

Вскоре после того звонка (а Войткевич, мгновенно среагировав, не назвался, не «раскололся», не дал ни одной наводки и, поскольку звонил с уединённого телефона-автомата, имел все шансы остаться неузнанным) состоялся предпраздничный актив, на котором коммунистам-активистам представили нового начальника областного управления НКВД — ничего не сказав о судьбе предыдущего.