Тадао Сато - Кино Японии

• Название: Кино Японии
• Автор: Тадао Сато
• Издательство: Радуга
• Жанр: Культурология
• Год: 1988
• ISBN: 5–05–002303–3, 0-87011-507-3

В книге известного кинокритика Тадао Сато дается обзор истории развития японского кинематографа и его современного состояния. Особенностью научного метода Сато является анализ явлений кино в тесной связи с общекультурными традициями и историей японского общества.

---

Ее младший брат Кийти однажды вечером идет вместе с Нобуо на праздник, устроенный по соседству. Впервые в жизни у него есть карманные деньги, которые оба мальчика могут потратить, как им вздумается. И как раз в то время, когда они решают, что на них купить, Кийти обнаруживает, что он потерял монеты, вывалившиеся из дырки в кармане. Чтобы как-то компенсировать потерю для своего друга, он приводит его к себе на лодку, где демонстрирует акт жестокости: он обливает спиртом живых крабов и спичками поджигает их. Нобуо жалко несчастных крабов, и он, стремясь избежать этого зрелища, ползет вдоль борта, как вдруг видит через окошко мать друга, занимающуюся своим ремеслом. Внезапно поняв, почему с Кийти всегда обходились так презрительно, потрясенный Нобуо мчится домой. Выражение страдания на лицах детей проститутки, когда они смотрят ему вслед, как бы говорит: «Так теперь и ты будешь смеяться над нами?» На следующий день, когда Нобуо приходит в себя, он обнаруживает, что лодка покинула свое место. Он бежит за ней вслед, но она уходит все дальше, как бы отвергая его. Невысказанный вопрос: «И ты будешь избегать нас?» — останется с Нобуо навсегда, так же как и в сердцах зрителей.

Почему лучшие японские фильмы о детях такие грустные? Быть может, из-за авторитарности японского общества — и в прошлом, и в настоящем — и необходимости с ранних лет воспитывать в детях умение переносить гнет этого авторитаризма. Возможно также, что прощение ребенком проступков родителя есть одно из прекраснейших выражений буддийского духа сострадания.

Режиссеру Кохэю Огури, после большого успеха этого фильма, понадобилось четыре года, чтобы создать в 1984 году новый — «Для Каяко». Это также прекрасная работа, где рассказывается об унижении и его осознании. Фильм представляет собой историю любви молодого корейца — члена малой этнической группы, дискриминируемой японцами, — и японки, приемной дочери в смешанной корейско-японской семье. Приемная мать резко против того, чтобы ее дочь выходила замуж за корейца, и ее вмешательство, так же как и собственные сомнения девушки, приводит к тому, что все рушится.

Огури избегает изображать специфические моменты дискриминации корейцев в Японии. В результате у фильма сложилась плохая репутация среди тех, кто ожидал увидеть картину, содержащую социальную критику. Вероятно, Огури посчитал излишне легким демонстрировать и порицать японский расизм. Японцы знают о фактах дискриминации корейцев в Японии, но не хотят знать о их страданиях. Огури изображает ту красоту духа, которую выработали в себе мужественные многострадальные корейцы, терпевшие дискриминацию. Он показывает с большой силой именно то, что японцы не желают видеть. Фильм «Для Каяко» — одна из лучших картин последних лет.

Мицуо Янагимаги

Большинство японцев исповедуют и буддизм, и синтоизм. Синто, одна из разновидностей поклонения природе, практикующаяся весьма широко и в Азии, и в Африке, является формой пантеизма, согласно которому боги населяют горы, реки и т. п. Японское кино иногда затрагивало проблемы, имеющие отношение к буддизму, но редко касалось синтоизма. Когда Япония встала на путь модернизации, японское правительство, с целью противопоставить нечто западной цивилизации, старалось придать возможно больший авторитет фигуре императора и провозгласило различных региональных божеств из синтоистского пантеона высшими предками императорской династии. Таким образом, критическое отношение к Синто стало приравниваться к критике императорской системы и превратилось в табу.

Поскольку в основе своей Синто — поклонение природе, разорять природу означало противостоять богам. Сейчас, когда сельское хозяйство Японии достигло высокой степени механизации, эксплуатация природы приняла огромные масштабы — и началось движение в защиту окружающей среды. В прямой связи с этим движением у определенной части кинематографистов возник интерес к синтоизму, который не был темой кино со времен создания реакционных милитаристских фильмов военного периода.

Фильм Мицуо Янагимати «Химацури» («Праздник огня», 1985) — последнее по времени произведение, вызвавшее горячие дебаты по поводу скандального, шокирующего обращения с синтоистскими идеями. Янагимати начинал с документальных фильмов; первую художественную картину — «План девятнадцатилетней давности»— он снял в 1979 году. В дальнейшем внимание привлекла его картина 1982 года «Прощание с землей». В «Химацури» рассказывается о Кумано, родных местах Янагимати, недавно признанных священными для Синто. История многих расположенных там храмов прослеживается на протяжении более двух тысяч лет: по преданию, именно оттуда боги стали населять горы и море. Ныне же этот район быстро превращается в индустриальный. В «Химацури» ставится вопрос: «Что есть для японца последнее прикосновение к природе?»

Ее защитником выступает сорокалетний лесоруб Тацуо (роль исполняет Кинъя Китаодзи), который заявляет, что обладает способностью общаться с богами. Он утверждает, что главным божеством его горы является богиня, с которой он состоит в интимных отношениях. Однажды, когда дождь заставляет прервать работу на горе, он берет с собой в море нескольких своих молодых товарищей. Когда их лодка начинает приближаться к храму, стоящему на берегу, он, совершенно обнаженный, становится во весь рост на носу лодки. В окружающих сумерках кажется, что ворота храма ярко сияют. Лодка медленно приближается к красным храмовым воротам, и он бросается в воду — навстречу богам. Эти безмолвные и мертвые воды считаются священными, и купаться в них запрещено. Тацуо нарушает запрет и ныряет в воду. В то же мгновение она наполняется рыбой, и он понимает, что богиня с благосклонностью принимает его.

Эти режиссеры изображают неустойчивость, лежащую в основе кажущейся стабильности Японии.

Для зрителей это может показаться слишком вольной, излишне смелой трактовкой, но, строго говоря, Тацуо действительно самоуверен. Рассматривая этого человека как неиспорченное дитя природы, создатель фильма сконцентрировал свои усилия на «картинном» его изображении.

В конце фильма Тацуо предпринимает шаг, который следует назвать безмерно эгоцентричным. Когда волна модернизации дошла и до этих отдаленных мест, возник план превратить местность в зону туризма, а район бухты — в парк на воде. К семье Тацуо обращаются с предложением продать землю. Тацуо знает, что, если план будет реализован, место в единый миг превратится в царство вульгарного стандарта и он уже никогда не сможет почувствовать это особое единство с горами и морем. В один прекрасный день, когда вся семья собралась, чтобы обсудить ситуацию, Тацуо вынимает дробовик и убивает всех, а затем и себя.

Финальная сцена, очевидно, содержит аллюзию самоубийства Юкио Мисимы. Точно так же как Мисима лишил себя жизни с невообразимым хладнокровием, Тацуо с поразительным, непостижимым спокойствием проводит свое уничтожение. Себя он убивает на ступенях перед семейным алтарем, построенным в стиле, необычном для большинства японских домов. Подчеркнутая пропорциональность элементов этого сооружения, очевидно, повторяет модель синтоистского храма, и это позволяет предположить, что Тацуо принес семью в жертву богам.

Является ли это способом, посредством которого Тацуо требует реставрации богов, точно так же как Юкио Мисима — восстания армии ради укрепления мистического авторитета императора? Однако Тацуо не просит богов о покровительстве своей нации; все свои надежды он возлагает на традиционно устроенную богами для японцев жизнь в соответствии с чистотой природы. Этот неожиданный финал, таким образом, следует отличать от националистического призыва Мисимы к людям восстановить позиции богов.

Последние кадры показывают нам священные воды, которые осквернены вылитым в них каким-то негодяем бензином. В свете заката на голубом море он отливает красным. Сцена прекрасна и поразительна, однако нет нужды говорить, что эта чудовищная красота есть пророчество разрушения, безусловно наступающего на нашу планету.

Синдзи Сомай

На Международном кинофестивале 1985 года в Токио большое внимание привлек конкурс молодых кинематографистов, поскольку был утвержден приз в полтора миллиона долларов для финансирования нового фильма победившего режиссера. Из всех стран мира было представлено более пятисот фильмов режиссеров, родившихся после 1945 года, из них для показа на фестивале было отобрано шестнадцать. На церемонию присуждения приза были приглашены семь членов жюри из разных стран, которые решили разделить призовую сумму: 500 000 получил Петер Готар из Венгрии за фильм «Время застыло», 250 000 — Али Озгентюрк за картину «Лошадь» и 750 000–японский режиссер Синдзи Сомай за фильм «Клуб Тайфун».