Михаил Пришвин - Дневники 1920-1922

• Название: Дневники 1920-1922
• Автор: Михаил Пришвин
• Издательство: Московский рабочий
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1995
• ISBN: 5-239-01647-X, 5-239-01845-6

В 1920–1922 гг. М. М. Пришвин жил в основном в Смоленской губернии, был школьным работником, занимался организацией музея усадебного быта. Он пристально анализирует складывающуюся новую жизнь, стремясь «все понять, ничего не забыть и ничего не простить». Наблюдения этих лет стали основой повести «Мирская чаша» (1922).

Первая книга дневников М. M. Пришвина (1914–1917) вышла в 1991 г., вторая книга (1918–1919) — в 1994 г.

---

К. вышел за поэтом из редакции, успокоил его словами и, кажется, дал ему денег из своих. Притом К. об Аросифе отзывался хорошо, видел в его ответе силу, идею, а не просто бесчувственность. Аросиф при другом случае ему говорил: что, разделяя себя в чувстве жалости к отдельным людям, нельзя сделать ничего большого, никакого дела, что это он отсек от себя.

Вопрос: кто из этих людей поступил более достойно, К. или А.?

Жалость к несчастному побуждает одного просто помочь ему, а другого опоясаться мечом на борьбу с тем, кто обидел этих людей. Одни утоляют свою любовь к человеку в настоящем, другие откладывают свою действительную помощь до победы над самим источником зла, по пути теряя, может быть, и память о реально несчастном человеке и превращая его в принцип «пролетария всех стран».

Кто из них достойнее?

Я думаю, что помощь человеку есть дар, особая способность так поступать, чтобы правая рука не ведала, что делает левая{153}. Принципиальная милостыня — низший сорт милости: филантропия, а принципиальная филантропия — социализм, в котором освободителю несчастного совсем уже и нет дела до несчастного в настоящем времени, и он гонит его даже вон.

Ясно, кто достойнее, К. или А., но почему же К. не возмущается изуверством А., рассказывая, а, напротив, чувствует даже к нему почтение. Почему К. не хочет видеть в А. злодея, поработителя человека, а просто пропускает его идти вперед? Не потому ли, что вообще добрый человек личен и не может быть принципиальным, что, может быть, в деле любви к человеку всякий принцип, всякое обобщение, как обезличение, есть путь зла. Такое толкование согласно с душой К., русско-буддийской, не христианской, но Алпатов при разговоре с мещанином увидел, во-первых, что он ничего не знает, хотя учился в университете, во-вторых, что он ни одному человеку не сделал добра, хотя страдал целый год в одиночке за человечество. Мещанин так ему прямо и сказал: «Вы все это делали для себя».

18 Октября. Микитов рассказывал много интересного о Ремизове: драма Ивана Сергеевича (это драма начинается со времен Адама), у Ремизова человек ушел в писатели, и когда он проявляется в этой области — хорош человек! а в жизни остается дрянь. Очарование Микитова кончилось, и вопрос ему стал: писатель вообще хуже человека. Но так все просто: специализация всякая поглощает человека, ограничивает его, гениальный человек есть всегда ограниченный человек (гибельное состояние для Микитова-писателя).

Микитов громадной силы медведь и выработал себе манеру держаться, как сильный, твердый и храбрый, между тем я никак не могу отделаться от мысли, что он трус и даже его нынешняя философия «не простить» — философия труса.

Для юношей. Перепела. Орел. Леди. Волчки <2 нрзб.>. Первые земледельцы. В краю непуганых птиц. <1 нрзб.>.

Талдом, брюхо

— Нет ли у вас чистого деготьку?

— Что тебе надо?

— Что надо?

— Куда ты прешь?

— Куда я пру? К вашей милости, товарищ.

— Какой тебе милости?

— Чистого деготьку?

На дроф охотился в степях вот как: <не допис.>…

24 Октября. Раньше купец сам на резиновых шинах едет, а поджилки трясутся, и как не трястись! его нажива на большом поле, а на фунтах какая-нибудь четверть копейки, теперь на фунт норовят пять нажить, и риску нет никакого: день пролежит, не торгует и выгадал — чего ему бояться, его сама судьба богатит.

Новые купцы, кто новые купцы? Щучка — был трактирный слуга, теперь торгует колониальным товаром и налога платит 1 ½ миллиарда. Лихобор кто был? Кто был Лихобор — последний человек, прощелыга, осколепок, подзаборная рвань, а теперь свой ларек держит — миллиардом ворочает, оно конечно, подсчитать его миллиард — на прежние деньги восемьдесят рублей всем товарам цена, а все-таки стоит человек на своих ногах, и самый последний человек, а первый человек сидит, картошку жует и все робеет, вот тут-то и весь гвоздь: прежний первый человек запуган, трус.

Но вот что удивительно: тот прежний последний-то человек, он, кажется, и должен бы благодарить правительство, как не благодарить: два фунта конфет продал, пусть ему даром дают, и нет, тоже не согласен, и все кричит и ругается, не согласен! Настоящая сказка о золотой рыбке{154}.

Русь.

— Ну как же так: выходит, что если правильных людей нет, правильной жизни, то кто же установит ее и будет хорошо?

— У нас тут, по нашей местности, а Россия велика: я про <1 нрзб.> наши дела говорю, а вся Россия из этого не выходит и не складывается. Нельзя и про нашу местность.

Никола Сидящий.

В лесу срезали елку. При ударе о землю дерева из дупла вылетело несколько пчел: поняли <1 нрзб.>, что это улей. Дупло заткнули, вырезали колоду. Проходил Михайло Никанорыч и купил себе пчел на развод за три рубля. Наутро он прислал за ульем на лошади свою девочку Ксюшу. Полесники навалили колоду на телегу и наказали девочке, чтобы она затычку, Боже сохрани, не трогала. А девочка, как только отъехала, и вынь затычку, вылетела одна пчела и щелк девочку в щеку, пока она оправилась, другая вылетела, и третья и тоже на девочку. Бежать скорей, а пчелы и ну выбираться и всем роем выбрались и прямо на потную лошадь. Как хвать Буланка — колеса во все стороны, и от телеги на дороге одни щепки остались. Лошадь не нашли, и только уже, когда выпал зазимок и замерзла вода, увидели, из омута торчит лошадиная нога: оказалось, Буланка забежала в омут от пчел и утонула.

Отец все попрекал девочку, что через глупое свое любопытство погубила его лошадь, а соседи попрекали отца, что он девочку несмышленую послал за ульем. Кто виноват?

Показался опять на моем горизонте Пяст, теперь в рыжем пальто, широком, как халат, оттого что выдрана подкладка и вата для детей его. Дети у Пяста! И Пяст был государственным подрядчиком по доставке картофеля, возил картошку в Москву, пил самогон. Пяст — романтик.

Что такое романтик? Это поэт, принимающий поэтическое слово как дело, как жизнь. Поэтому романтик всегда стоит у порога трагедии. Это детство, продленное в юность, и юность, сохраненная в мужестве. Это вера в достижение невозможного. Множество людей, коснувшись этой стихии, потом вздыхают всю жизнь, другие злобятся на обман — скептики, сатирики, третьи (обезьяны) иной природы и, не зная никогда этого чувства, делают свое дело.

В богатырях земли бессознательно живет это чувство, как невскрытый подземный пласт плодородия лежит под цветами луга…

27 Октября. Если будет на земле правда и красота, то будет ли существовать искусство?

И если Бог сойдет на землю и люди будут жить просто по Божьи, то зачем нужна будет религия?

Понятно, почему диктатура пролетариата преследует религию, душит искусство, — потому что социализм (в теории) вмещает в себя и Бога, и красоту, и правду.

Я один из тех странных русских писателей, которые искусство свое <пропущ.> самой жизнью.

Страх создает крайнее возмущение: страх, воспитанный с детства. Нельзя же человеку с детства самого раннего чувствовать, что за ним кто-то следит, кто-то присутствует угрожающе во всей святыне его самости. Приходит пора выпрямиться и послать все к черту, и Бога, и царя, и родину, — все, разом решительно все. Да почему иной тихий, робкий на все и застенчивый человек, когда вскипает, вдруг на дыбы подымается и рушит вокруг себя дом свой, жену и детей выгоняет на улицу: так он мстит, так естественный в нем человек пробуждается, вольный и могучий в своей дикой самости, как река судоходная, нет, неправда, что слаб, так тебе и всю жизнь суждено прожить в слабости: всякий слабый может метнуться, и даже больше самого сильного.

Так раннее детство, как ручеек, началом большой реки представляется: хочет вода бежать по-своему, а нет! вот он на пути стоит черный бог — не туда, не так! и повертывай, а там другой устроился и тот — заворачивай! там третий — повертывай! и вот коленами, дугами, как змея, вертится ручей, с другим встречается — вместе пошли, с третьим — вместе пошли, и вот не ручей, а река прямо бежит, хороня под собой (камнями?) все, что раньше богами казалось.

Сколько баранку ни верти — колеса не сделаешь. Козла на крышу! Расшивай, Ванька! Сухая ложка везде рот дерет (о взятке).

2 Ноября. Без всяких зазимков вдруг, небывало, сразу напал глубокий снег, его осадило дождем и мороз сильно сковал, так что стало, как в Рождество, в Октябре.

С. Р. говорила, что ей жутко за людей, как их захватила зима, и предчувствия ей говорят, что в эту зиму быть беде. А так разумом раскинешь, так все укрепляется власть.

Деньги, однако, быстро, катастрофически падают.

Трагедия Стаховичей: уехали из Ельца в Париж, сын поступил в ресторан, дочь раздавило метро, Ольга Ивановна пишет, что готова каждый камень в Ельце целовать. Трагедия этих людей, что они «порядочные» и не могут выйти из круга своих условностей, но главное, что эти условности (хорошие) считают чем-то абсолютным, т. е. беда не в том, что они не бросают этих условностей (и не надо бросать), а что считают это за абсолют.