Николай Носов - Иронические юморески

• Название: Иронические юморески
• Автор: Николай Носов
• Жанр: Публицистика
• Год: 1969

К ЧИТАТЕЛЮ

Книга «Иронические юморески» известного писателя Н. Н. Носова составлена из литературных этюдов, или, как их принято теперь называть, эссе, в которых автор свободно высказывает свои мысли в форме раздумий, размышлений о жизни, не связывая себя привычной формой рассказа, очерка или фельетона. Нужно ли заботиться о чистоте своей речи, как относиться к родителям, как воспитывать маленьких детей (своих и чужих), как заниматься самовоспитанием, как читать книги и даже как их писать, кого следует считать мещанином и т. п. — вот вопросы, которые затрагивает автор в своей книге. Юноша и девушка, вступающие в жизнь, молодой воспитатель найдет в книге много полезного для себя.

---

А когда Лялечка очутилась наконец на школьном дворе с массой других мальчиков и девочек — и таких маленьких, как она, и побольше, и совсем больших, — ее увидела тетенька с веселым улыбающимся лицом и сказала:

— Ну, иди-ка, иди сюда. Ты ведь первоклашка, я вижу.

— Я первоклассница, — с достоинством ответила Лялечка.

Тетенька засмеялась:

— Ну, первоклассница или первоклашка — это же Есе равно, глупенькая. Пойдем, я покажу тебе, где первоклашки строятся.

И она, взявши Лялю за ручку, отвела ее туда, где собирались самые маленькие ученики и ученицы, и велела, чтоб все они построились парами. Потом пришел какой-то высокий дяденька (а он был директор той школы) и, изобразив на своем лице широкую улыбку, спросил:

— А это ваши первоклашки, Ирина Дмитриевна?

— Мои первоклашки, — широко улыбнулась Ирина Дмитриевна.

— Ну, ведите, — милостиво разрешил директор.

И все маленькие ученики и ученицы, все, кто впервые пришел в этот день в первый класс, взявшись за ручки, двинулись к дверям школы.

И мы не знаем, что там было дальше.

Знаем только, что, когда Лялечка вернулась домой и все с радостным изумлением бросились к ней и закричали: «Вот пришла наша первоклассница!» — Лялечка угрюмо насупилась и сказала, что она вовсе не первоклассница.

— Кто же ты? — удивились все.

— Первоклашка.

— Первоклашка?!

— Первоклашка!

Ее милые пухленькие губки, которые самой природой, казалось, были созданы только для того, чтоб смеяться, как-то не по-детски дрогнули. Она бросила на пол свою любимую сумку.

— Не пойду больше в школу! — сердито сказала она.

И слезы закапали из ее удивительных голубых глаз.

Вот не вру, честное слово! Детишки ведь глупенькие и часто плачут по каким-нибудь совсем пустяковым поводам.

На этом с лирикой разрешите покончить и перейти к другим, более прозаическим вопросам.

2

Недавно иду по улице. Навстречу две девушки. Одна говорит другой:

— А Маринка-то наша, знаешь, со своими предками поссорилась.

Эта фраза сперва как-то проскользнула мимо моих ушей, а потом меня словно толкнуло.

«Предки! — подумал я. — Так они же, как бы это сказать, давным-давно перемерли все! Как могла Маринка поссориться с мертвецами, от которых, может быть, уже и костей не осталось?»

Я, конечно, тут же сообразил, что речь в данном случае шла не о предках в прямом значении этого слова, а об обыкновенных родителях, самых простых, так сказать, но горячо любимых и уважаемых папе и маме, которых девушки в силу установившейся среди них традиции называли условно предками.

В следующий момент меня уже беспокоила мысль, почему я не понял этого сразу. Ведь я не раз встречал это слово на страницах так называемых молодежных повестей и романов, молодые герои которых изъясняются не иначе как на так называемом молодежном жаргоне.

«Видно, однако ж, что к чему уже привык глаз, к тому еще не привыкло ухо, — догадался я. — Вот буду почаще слышать такие слова в жизни (хотя бы в той пропорции, в какой они встречаются в литературе) и попривыкну. Может быть, и сам начну называть себя предком. Или конем. Чего не бывает на свете! До всего можно дойти».

Могут сказать, что такие милые словечки произносятся в шутку. Да ведь в каждой шутке есть доля правды. Родители и на самом деле близки к тому, чтобы стать в некотором роде предками. Называя родителей так, пусть даже в шутку, молодой человек как бы заранее хоронит их, начинает думать о них как о чем-то уже неживом, отжившем, несуществующем, мертвом. Ему поначалу, может быть, и самому больно и неприятно так думать о своих родителях, то есть о самом святом и близком, что есть у человека в жизни, но понемногу он привыкает наплевательски относиться к подобным мыслям, а заодно и к подобным понятиям. А тут еще в модном романе прочтет он, как этакие хорошие симпатяги с элегантной небрежностью бросают это слово направо и налево: «прэ-эдки». Ему ведь тоже хочется симпатягой быть. Этаким бесшабашным удальцом, острословом, которому сам черт не брат, а не то что какие-то там папа с мамой.

Или вот конь еще. Разве не остроумно отца с конем сравнить? Ведь конь, он кто? Разве конь не тот, кто работает на нас, возит нас на своем горбу? Раз так, то и отец — конь. А может быть, еще и осел! Чего там стесняться! В древние времена один древний грек сказал другому древнему греку: «Я назвал тебя добрым отцом, потому что не знаю имени почетнее». Молодец, древний грек! Чужого человека отцом назвал. А этот родного отца зовет лошадью. Вот уж, как говорится, ради красного словца не жалеет ни матери, ни отца.

Сказать по совести, такого даже как-то жалко становится. Отец у него уже не отец, а конь или предок, друг— не друг, а корешок или кореш, приглянувшаяся девушка — вовсе не девушка, а чувиха или шмакодявка. Как ее и полюбить, если она шмакодявка? Может быть, поэтому он и не пытается любить, а создает теорию о том, что никакой любви нет, а есть, дескать, одно физиологическое влечение, вроде как у собаки. Если он заметит, что девушка неравнодушна к нему, то не поступит с ней благородно, как какой-нибудь там Евгений Онегин. Он-то уж не упустит того, что плывет в руки, «будь спок»! Но так как не все человеческое еще в нем убито, то и он может влюбиться. Влюбившись же, начнет строить все отношения с подругой на полном подчинении ее воли своей. Если же встретит с ее стороны отпор, то начнет беситься, приходить в раж и выворачиваться наизнанку. И наоборот. (Наоборот в том смысле, что так может вести себя и особа противоположного пола).

Просто удивительно, до какой степени этот так называемый молодежный жаргон может влиять на мысли и чувства молодого человека, на его общественное самосознание. Вернее было бы сказать, что он сам, этот жаргон, является выражением определенного самосознания, миропонимания. В действительности, термин «молодежный жаргон» неточно отражает суть самого понятия, так как далеко не вся молодежь употребляет эти унижающие человеческое достоинство слова, а только какая-то ее часть, которую объединяют определенные (эгоисти* ческие) взгляды на жизнь, на общество, на человеческие взаимоотношения, на труд (вспомним такие уничижительные словечки из этого лексикона, как «ишачить», «трудяга» и др.).

Хотелось бы поспорить с теми, кто так усердно доказывает, что в употреблении подобных слов ничего страшного нет, кто говорит молодому человеку, заболевшему жаргонной коростой, что это-де ничего, что это-де у тебя от молодости, что это-де у тебя пройдет с возрастом, и ты будешь, как все.

А что такое «как все», позволительно было бы спросить? Разве все такие, как все? Черта с два! Все разные!-

3

Однажды прихожу в школу. Передо мной ученик четвертого класса, или, как его принято теперь именовать, четвероклашка. (Теперь уже успели появиться не только первоклашки, но второклашки, и третьеклашки, и четвероклашки. Скоро, должно быть, и десятиклашки появятся. Быть четвероклашкой, вероятно, обидней всего — на четвероножку похоже.)

— Ну как, — спрашиваю, — у вас в классе идет учение?

В школе всегда стараюсь говорить «учение», а не «учеба». Педагогам почему-то не нравится это, на мой взгляд, вполне хорошее и нужное слово, и они предписывают заменять его всюду словом «учение». (Всякие «клашки» — это им ничего, а вот «учеба» — плохо).

Ученик говорит:

— У нас в классе шесть отличников и десять хорошистов.

— Ого!

Мое восклицание относится, впрочем, не к приведенным цифровым показателям, а к этому неожиданному для меня слову. Я все же стараюсь не обнаружить своей отсталости в области языка.

— А ты как учишься?

— Я хорошист, — не без гордости заявляет он.

«Видать, ребятишки сами изобрели это слово, — думаю я. — Если пятерочники — это отличники, го четверочники — хорошисты. Не называть же их хорошниками! Еще нелепее будет».

Попадаю на педсовет. Там учительница с вполне благообразной педагогической внешностью так и сыплет: «В таком-то классе столько-то отличников и столько-то хорошистов, в таком-то классе столько-то…» и т. д.

«Ну, — думаю, — у ребят подхватила… а может быть, учителя сами придумывают такие словечки для внутришкольного, так сказать, употребления?»

И вдруг: «Подростковый возраст… Ребята подросткового возраста… Дети, вступая в подростковый возраст…» Сначала никак не могу понять, почему это словосочетание так активно не нравится. Потом замечаю, что здесь два однокоренных слова подряд — масло масляное! Теперь можно не сомневаться, что тут не ребячье, а чисто педагогическое творчество. На кой леший ребятишкам такое понятие, как «подростковый возраст»! Они и без него проживут!

Ухожу с педсовета и уже в коридоре слышу, как одна учительница предлагает другой отправиться вместе куда-то.

— Сейчас не могу, — отвечает другая. — Мне еще в девятом «А» провести задушевку надо.