Карл Маркс - Собрание сочинений, том 5

• Название: Собрание сочинений, том 5
• Автор: Карл Маркс
• Жанр: Философия

Пятый том Сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса содержит произведения, написанные с марта по ноябрь 1848 года.

В годы, предшествовавшие февральской революции во Франции и мартовской революции в Германии, Маркс и Энгельс разработали философские основы научного коммунизма, сформулировали главные положения марксизма о всемирно-исторической роли пролетариата, о диктатуре пролетариата, определили важнейшие принципы тактики революционной борьбы рабочего класса.

---

«Возникло великое герцогство Варшавское. Место прусских чиновников заняли польские, и уже в 1814 г. почти нельзя было заметить и следа того хорошего, что сделало прусское правительство для этих провинций».

Г-н Зенф прав. «Нельзя было заметить и следа» ни крепостного состояния, ни бюджетных отчислений польских округов прусским учебным заведениям, например, университету города Галле, ни вымогательств и жестокостей прусских чиновников, не знающих польского языка. Но еще Польша не погибла, так как милостью России Пруссия снова возвысилась, и Познань снова перешла к Пруссии.

«С тех пор возобновились стремления прусского правительства улучшить положение провинции Познань».

Кто хочет узнать подробности об этом, пусть прочтет памятную записку Флотвеля 1841 года[201]. До 1830 г. правительством не было сделано ровно ничего. Во всем великом герцогство Флотвель нашел лишь четыре мили шоссейных дорог! А надо ли перечислять благодеяния самого Флотвеля? Г-н Флотвель, хитрый бюрократ, старался подкупить поляков проведением шоссейных дорог, превращением рек в судоходные, осушением болот и т. п., но он подкупал их не на деньги прусского правительства, а на собственные деньги поляков. Все эти улучшения были произведены главным образом на частные средства или на средства округов, и если кое-где правительство добавляло и свою субсидию, то это составляло лишь самую незначительную часть тех сумм, которые оно извлекало из провинции путем налогов или в виде дохода с польских национальных и церковных доменов. Далее, поляки обязаны г-ну Флотвелю не только дальнейшей приостановкой избрания ландратов округами (с 1826 г.), но, в особенности, постепенной экспроприацией польских помещиков путем скупки правительством поместий, продаваемых с молотка, и последующей перепродажи их лишь благонадежным немцам (королевский указ 1833 г.). Последним благодеянием флотвелевского управления было улучшение школьного дела. Но и это было опять-таки одной из мер опруссачения. Средние школы должны были при помощи прусских учителей опруссачивать дворянское юношество и будущее католическое духовенство, а низшие — крестьян. О действительном характере учебных заведений проболтался как-то в неосторожном порыве откровенности бромбергский регирунгспрезидент г-н Валлах; он писал обер-президенту г-ну Бёйрману, что польский язык является главным препятствием для распространения образования и благосостояния среди сельского населения! Разумеется, это так, раз учитель не понимает по-польски. — Кто же, однако, оплачивал эти школы? Опять-таки сами поляки, так как 1) большинство важнейших, но не служащих специально целям опруссачения институтов было основано и поддерживалось на частные взносы или на средства провинциальных сословных собраний, и 2) даже школы, созданные в целях опруссачения, содержались на доходы от секуляризованных 31 марта 1833 г. монастырей, а государственная казна отпустила средства лишь на десять лет по 21000 талеров ежегодно.

Впрочем, г-н Флотвель признает, что все реформы исходили от самих поляков. А о том, что величайшие благодеяния прусского правительства состояли в извлечении значительных рент, взыскании высоких налогов и в использовании молодежи для прусской военной службы, — об этом г-н Флотвель умалчивает точно также, как и г-н Зенф.

Короче говоря, все благодеяния прусского правительства сводятся к тому, чтобы пристроить в Познани прусских унтер-офицеров, будь то в качестве экзерцирмейстеров, учителей, жандармов или сборщиков налогов.

Мы не можем заниматься подробным разбором других неосновательных подозрений относительно поляков, а также лживых статистических данных г-на Зенфа. Ясно, г-н Зенф говорит с единственной целью — вызвать ненависть Собрания к полякам.

За ним следует г-н Роберт Блюм. Он, по обыкновению, произносит так называемую солидную речь, т. е. речь, которая содержит больше чувства, чем аргументов, и больше декламации, чем чувства, и которая, впрочем, как упражнение в декламации, производит, признаться, не больший эффект, чем «современное миросозерцание» г-на Гёдена из Кротошина. Польша — вал против северного варварства… если у поляков есть пороки, то это вина их угнетателей… старый Гагерн называет раздел Польши кошмаром, который тяготеет над нашей эпохой… поляки горячо любят свою родину, и нам не мешало бы брать с них пример… опасности, угрожающие со стороны России… А если бы в Париже победила красная республика и захотела силой оружия освободить Польшу, что было бы тогда, господа?.. Будем беспристрастными и т. д. и т. д.

Нам жаль г-на Блюма, но если снять со всех этих прекрасных рассуждений декламаторскую мишуру, то не останется ничего, кроме самой тривиальной болтовни, пусть даже — охотно допускаем это — болтовни широкого размаха и высокого мастерства. Даже когда г-н Блюм утверждает, что по отношению к Шлезвигу, Богемии, итальянскому Тиролю, русским прибалтийским провинциям и Эльзасу Национальное собрание, если оно хочет быть последовательным, должно было бы применить те же принципы, что и по отношению к Познани, то это такой довод, который является правомерным только в противовес бессмысленной националистической лжи и удобной непоследовательности большинства. И если он утверждает, что Германия могла бы достойным образом вести переговоры о Познани лишь с уже существующей Польшей, то мы не станем отрицать этого, но все же должны заметить, что этот единственный удачный довод в его речи уже сотни раз и гораздо лучше был развит самими поляками, тогда как в устах г-на Блюма он является тупой риторической стрелой, которая «со всей умеренностью и щадящей мягкостью» была понапрасну пущена в окаменевшую грудь большинства.

Г-н Блюм прав, говоря, что шрапнель — не довод, но он не прав — и знает это сам, — когда беспристрастно становится на более высокую «умеренную» точку зрения. Если г-н Блюм не мог уяснить себе сущность польского вопроса, то это его собственная вина. Но совсем скверно, что г-н Блюм 1) надеется добиться от большинства, чтобы оно потребовало хотя бы только отчета от центральной власти, и 2) что он рассчитывает выиграть хоть самую малость с помощью отчета тех министров центральной власти, которые 6 августа столь позорно склонились перед прусскими стремлениями к верховенству[202]. Если хочешь сидеть на «крайней левой», то первым делом надо отбросить в сторону всякую щадящую мягкость и отказаться от надежды добиться от большинства чего-нибудь, хотя бы самого пустяка.

Вообще почти вся левая, как всегда, и в польском вопросе пускается в декламации или даже в фантастические мечтания, ни в малейшей степени не затрагивая фактического материала, практической сущности вопроса. А между тем, как раз тут материал был так содержателен, факты — так разительны. Конечно, чтобы это сделать, нужно вопрос изучить, но можно, понятно, обойтись и без этого, разудалось проскочить через чистилище выборов, после чего уж ни перед кем больше не приходится нести ответственности.

К немногим исключениям мы еще вернемся при освещении хода прений. Завтра мы скажем несколько слов о г-не Вильгельме Йордане, который вовсе не является исключением, а на этот раз, в буквальном смысле слова и по понятным причинам, идет вместе с толпой.

V

Кёльн, 23 августа. Наконец-то мы покидаем, слава богу, плоские песчаные равнины каждодневной пустопорожней болтовни, чтобы вознестись на альпийские высоты больших дебатов! Наконец-то взбираемся мы на окутанную облаками вершину, где гнездятся орлы, где человек встречается лицом к лицу с божеством и откуда он с пренебрежением взирает на копошащихся где-то глубоко-глубоко внизу жалких человечков» побивающих друг друга с помощью скудных аргументов обыкновенного человеческого рассудка! Наконец-то, после схваток какого-то Блюма с каким-то Штенцелем, каким-то Гёденом, каким-то Зенфом из Иновроцлава начинается великая битва, в которой герои в стиле Ариосто усеивают поле брани обломками копий своего духа!

Благоговейно расступаются ряды борцов, и, потрясая мечом, вперед выскакивает г-н Вильгельм Йордан из Берлина.

Кто же такой г-н Вильгельм Йордан из Берлина?

Г-н Вильгельм Йордан из Берлина во времена расцвета немецкого литераторства был литератором в Кёнигсберге. В ту пору там устраивались полудозволенные собрания в «Бётхерсхёфхен»; г-н Вильгельм Йордан отправился туда, прочитал там стихотворение «Моряки его бог» и был выслан.

Г-н Вильгельм Йордан из Берлина направился в Берлин. Там устраивались студенческие собрания. Г-н Вильгельм Йордан прочитал стихотворение «Моряк и его бог» и был выслан.

Г-н Вильгельм Йордан из Берлина направился в Лейпциг. Там тоже происходили какие-то невинные собрания. Г-н Вильгельм Йордан прочитал стихотворение «Моряк и его бог» и был выслан.

Г-н Вильгельм Йордан издал затем ряд сочинений: стихотворение «Колокол и пушка»; собрание литовских народных песен, в том числе и продукт своего собственного творчества, а именно сочиненные им самим польские песни; переводы из Жорж Санд, некий журнал, — непонятный «понятый мир»[203] и т. д. к выгоде широко известного г-на Отто Виганда, который еще не столь преуспел, как его французский оригинал г-н Паньер; далее он издал перевод «Истории Польши» Лелевеля с полонофильским предисловием и т. д.