Михаил Пришвин - Дневники 1923-1925

• Название: Дневники 1923-1925
• Автор: Михаил Пришвин
• Издательство: Росток
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-94668-052-3

Настоящий том представляет собой второе издание книги М. М. Пришвина «Дневники. 1923–1925», изданной в 1999 г.

---

На земле желто везде, лист прел, деревья серые, кое-где только трепетал на сером золотой клочок. В это время счастье пройти краем ярко-зеленой и разукрашенной жемчугом не сходящей росы озими, да еще хорошо забраться в еловую заросль, тут при сером-то небе да желтой траве зеленым самоцветом обрадует елочка да таким медовым ароматом пахнет от земли…

Под елью стоит хорошая сухая муравьиная республика. Хозяева-муравьи убрались куда-то в глубину на зимние квартиры. Я подумал, оглянулся и сел на республику, как в кресло…

Провизор Аким Владиславович, самый любезный и добрый человек в нашем городе, но как охотник, с точки зрения птиц, зайцев и лисиц, самый злой: он летом стреляет птиц самой мелкой, губительнейшей дробью, а осенью зайцев и лисиц самой крупной, почти картечью. И какой же он жадный до охоты! С весны наделает столько зарядов мелкой дроби на птиц, что осенью много остается и приходится переснаряжать патроны с мельчайшей дроби на крупнейшую. Этой осенью, переснаряжая патроны, Аким Владиславович, провизор, аккуратнейший человек, все-таки ошибся, одна мельчайшая дробинка застряла в патроне и легла под крупным зарядом между пыжом и стенкой патрона. И вот эта случайная мельчайшая дробинка, называемая «дунец», потому что дунул — и она, как пыль, улетела, — эта дробинка решила судьбу одного зайчика. Было это осенью в конце октября на углу Багулина леса, где из частого елового подсада в поле выходит зеленая лесная дорожка. В ельнике на зеленой моховой кочке лежал очень крепко заяц, довольно уже большой, мартовский, пестрый, как кошка: лапы и уши побелели, грудь, брюшко, а бока серые. Дробинка в лапку, прикинулось болеть, лапа затянулась, [получилось] — копыто, чудовище! Характер — прячется: ходит густелью и западает.

Собирать материалы Багулинского леса: все местное сюда.

Сегодня еду в Москву. Охота за червонцами. «Прожектор» — 5; «Журналист» — 7,5; «Красная Нива» — 4,5; «Огонек» — 3; «Н. Москва» — 10; «Турлукан» — 5. Итого 35 чер., 1 — подоходный налог 10 = 25.

С «Журналиста» через месяц: 7,5 + за книгу в три листа: 15 = 22,5.

Итого ресурсы — 475 руб. — Ноябрь и Декабрь проживу. В Декабре готовить новое.

Сговориться с «Зарей Востока». Извлечь из «Охотника» очерк.

30 Октября. Москва. Там была тишина, над желтой некосью бурела недобитая листвой ольха… Здесь писатель А. Соболь вспрыснул себе под кожу морфию{95}.

«Дело» тов. Седова. Он прекрасно себе усвоил все деловые приемы «подполья». Кружковщина состояла в том, что такой-то «вождь» набирал себе из молодежи шайку и пользовался ею. Добровольное рабство. Вождь презирал личность своих рабов, потому что выше личности было «дело», и дальше пошло в том же роде: вождь + вождь + вождь — с + с + с: союз вождей. Личность, частное лицо исчезло из сознания. Дурак просто рубил личность смаху, топором, умный — коварством (устранял). В этом и есть безделье делового времени (пропускается сам работник).

½ 11-го — «Журналист», 11 — Оргбюро, 12 — «Н. Москва», ½ 1-го — Насимович, 2 ч. — «Прожектор», «Нива», «Известия», 3 ч. — «Огонек», «Заря Востока»… ½ 4-го — «Журналист». Обед.

Получено 175 р.

«Журналист» 100

«Прожектор» 50

«Красная 80

Нива» 30

________

435

400 р.

1 Ноября. 11 черв. — Фин. — «Охотник», 1 черв. — «Огонек», 2 черв. — Солянка, от 4-х — «Журналист», «Заря Востока».

В «Огоньке» еврейский гам, друг друга рвут на части, и все это вокруг Любови Соломоновны перед столом с картинками. Я поклонился Любови Соломоновне, она подала мне руку, и только хотел я сказать ей о своем деле, как вдруг через меня и через всех очень резко закричал ей, подходя, какой-то брюнет:

— А я вам говорю!

— Нет, нет! — закричала Любовь Соломоновна.

Он ей рассказывает, жестикулируя, она смотрит по сторонам, взгляд ее встречается со мной, кивает мне головой и второй раз подает мне руку.

— Нет, нет! — кричит Любовь Соломоновна. — Я вам покажу, я вам сейчас докажу.

Она роется в картинках, роется, роется, что-то вспоминает, глаза ее встречаются с моими и она… в третий раз подает мне руку.

Взбешенный, я показываю молодому человеку свой кулак и в том же общем тоне резкой отдельности, перебивающей общее дело, кричу:

— Смотрите, смотрите!

— Что вы хотите сказать?

Я говорю:

— Это институт вежливости.

И еще раз показываю волосатый кулак.

По программе было с Кузнецкого Моста перемахнуть из «Охотника» в «Огонек» в Богоявленский пер. и, получив там 3 черв, за маленький рассказ, зацепив тут «Зарю Востока», идти к Никитским воротам, пообедать у Александра Ивановича, и в «Журналист». Но, приближаясь… встречаю Всеволода Иванова.

— Вы из «Охотника»? — спрашиваю.

— Из «Охотника», а вы из «Огонька» и в «Охотник».

— Из «Огонька» и на Кузнецкий.

— Так, так, так…

И я попал опять на Кузнецкий.

Шум? Ветер? Нет, это автомобили и трамваи гудят.

В «Охотнике» — гонят все, и волка… Ну да, это очень важно, и волка. Клыки кабана.

У многих в Москве есть прекрасные квартиры, многие бедные, но уютно, тепло и сухо. У меня сырая дыра, вроде дворницкой, куда я приезжаю торговать своим товаром. Но я не завидую. Никогда!

У меня на этот счет своя философия, впрочем, всем не обязательная. По-моему, все зависит от вкуса, от начальной заправки, если кто привык ходить в лакированных башмаках, тот так и будет этого достигать и достигнет (не говорю о неудачнике). Так если бы заправка у меня была адвокатская, так и у меня бы сейчас квартира была, хотя, может быть, я сам и не был бы адвокатом, а сидел в Кожтресте.

Я живал и в Париже — все было. Но моя заправка, основное: хижина. Люблю слушать ветер в трубе и оставаться тем, кто я есть. Ничего не устроив возле себя, только было бы тепло переночевать. Я беру устроенное: лес, поля, озера. Лес, [перо], собаки. В городе я добываю деньги и, добыв, увожу в деревню: там я счастлив, пока у меня остается в кармане 1 р. 75 к.

Так вышло на днях: я убил лисицу, это два червонца, но не сразу. У меня же теперь два рубля. Лисицу будет продавать жена, это ей, я еду в Москву охотиться за червонцами.

Общежитие Союза писателей, мой угол. Жорж — сила: подоходный налог. Поэт Клычков… Соболев — охотник.

5 Ноября. Откуда у нас взялась бедность? Надо это узнать, чтобы судить русского человека, потому что все пороки его идут от вековечной бедности. Пороки несомненные, бесчисленные, и при порочности желание быть хорошим до того напряженное, что при малейшем упреке русский человек становится на дыбы: самолюбие его болезненное, заостренное.

При малейшем промахе в деле нового неопытного человека русские люди издеваются над ним, смеются зло, уничтожающе, что хоть провались.

Все хорошее русского человека сберегается в глухих местах, в стороне от цивилизации, но это при малейшем соприкосновении с цивилизацией прокисает.

Притом это страшно талантливый народ, если судить по тому, чего он достигает в своем гении. В России обыкновенному хорошему человеку невозможно жить от талантов беспутных людей, ничего не признающих, кроме себя.

Бывает в русской деревне, только не в глухой, отдаленной от города, где всегда есть хорошие натуристые люди, а в соседней деревне вблизи провинциального городишка, нападает убийственная тоска и такое состояние духа, какое испытывают люди, болеющие манией преследования: тогда, кажется, висит над тобой стена, и, ткни ее пальцем ребенок, она вся обрушится на тебя и задавит. Да так вот и ходишь, так и живешь, все время подумывая, как бы на тебя ни с того ни с сего не свалилась стена. Но что самое ужасное — это видеть на каждом шагу, убеждаться повседневными фактами в том, что в этом состоянии естественно живут все кругом, и их лица, их движения, их вечный вопрос «откуда ты?» — и потом подробное выспрашивание — все исходит из этого страха к человеку, как бы тот не спихнул стены.

Слушать ежедневные рассказы, как обошлись свои же граждане с бедным земляком — невыносимо. Вот старуха 65 лет взодрала своими руками пустырь, и, когда земля стала мягкая, человек, наблюдавший пахоту старухи изо дня в день, заявляет: «Это моя земля!» — и отбирает у старухи землю. Он собирает урожай, другой, а когда земля, отдыхая, зарастает, он больше не пашет ее…

Или вот башмачник Мишка с молодой женой и ребенком живет в передней и за нее платит 10 рублей: ободрали!

…И рядом чаяние… где-то непременно есть хорошая, настоящая Россия. Выход из этих верных, но противоречивых настроений — разум, исследование, в простом слове…

Прасковья-жилица.

Деревня Максима Горького.

Чем глуше деревня, тем люди натуристей, чище, а управление хуже: на глухие места людей не хватает. И чем ближе к городу, тем жители мельче душой, но зато в управлении можно встретить людей и очень порядочных(?), во всяком случае, опасливых, потому что чуть что, можно и в город обратиться, а там непременно заступятся.