Михаил Пришвин - Дневники 1923-1925

• Название: Дневники 1923-1925
• Автор: Михаил Пришвин
• Издательство: Росток
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-94668-052-3

Настоящий том представляет собой второе издание книги М. М. Пришвина «Дневники. 1923–1925», изданной в 1999 г.

---

Весь день дождь, так что от всей прекрасной пороши остался только тонкий белый слой. К вечеру расчистило, ветер стих, подморозило, был большой желтый закат, вечерняя звезда показалась, и стало совершенно так же, как Великим постом.

На озере забереги, покрытые белым снегом, вода черная, так что зубцы заберегов резко отделяются, и берег похож стал на берег географической карты — можно было найти и Апеннинский полуостров, и Скандинавский, всё.

8 Ноября. Весь день остался, как вчера к вечеру: с морозцем тонкий слой хрустящего снега, к вечеру чуть-чуть отпустило, но хрустеть не перестало.

Подметил тайну Лидии: краснеет при словах «Витебский» и «Никифор…» Сопротивление Лидии: хутор, зачем мне хутор? я уеду и выстрою себе комнату… Противоречия не от логики, а с противоречием она уже приходила… Сад с садом, а проехать всего верст 10, и опять сад, и кто садами занимается — всё сад, и через арендатора — все известно: флигель-адъютант… Женихи.

Липы: маркиза, луна; Лидия ходит: «А счастье было так близко!» Совпадающие ночи: Михаилу сад весь в Марье Моревне (вишни родительские). У Николая: баба Сизиф…

Саша дивился тому, что раз в гимназиях не проходят анатомию и физиологию, то как же можно знать, что в сердце есть полулунные клапаны и что кровь, проходя через легкие, обогащается кислородом, а Миша знал.

— Откуда ты это знаешь?

— Читал.

И с юристом он говорил об экономии.

Поздно легли, но в ранний час на родине Михаила Алпатова сама земля подняла: пели иволги на липах, и это показалось ему в полусне, как плеск воды с золотыми волнами, — до того хорошо!

Где-то на дворе в этот еще заутренний час слышался голос матери, как обыкновенно: та-та-та! В столовой страшно спешили собирать чай, было всем известно, что после первой чашки утреннего чая Марья Ивановна сразу добреет. И пока Михаил умывался, мать уже выпила эту чашку и ожидала его радостная. Она уже, сразу со страстью понизив голос и потом притворив дверь в коридор, начала было вводить Мишу в план раздела и, главное, в драму с Лидией, как вдруг с тревогой обернула лицо к двери в коридор: у нее было то шестое чувство к звукам в коридорах, которое имеют спящие матери к маленьким детям.

— Ты слышишь? — спросила она.

— Нет, нет, нет никого.

Она успокоилась, но стала шептать еще тише:

— С Лидией у нас происходит настоящая драма: с ней творится что-то невероятное.

За дверью явственно какие-то люди.

— Кто там?

— Я!

— Кто ты?

— Павел.

Услыхав, что Павел пришел, Марья Ивановна вдруг радостно просияла и крепко моргнула сыну. Михаил понял все.

— Ты один, Павел?

— Нет, Фиона со мной.

Мать еще крепче моргнула: теперь уже, наверно, клюнуло и не сорвется. Последний вопрос, как взмах удилища, которым подсекают леща:

— А ты что, Фиона, пришла?

— К вашей милости, Марья Ивановна.

— Ну что, к милости?

— Да Павла записать.

Ах, мучительница эта Марья Ивановна, все отлично знает, а все спрашивает:

— Что записать, куда записать?

— Вам известно куда.

— В Золотую книгу, [сделайте божескую милость].

Эта заборная книга из мясной Багрова с золотым штампом быка: издавна Марья Ивановна избрала именно эту книгу, чтобы записывать в нее договор с рабочими, все равно как в жестяной конфетной коробке «Абрикосов и Сыновья» всегда хранятся «квитки» — временные собственные деньги в 10,15 и 20 коп.

Дверь незаметно, как будто сама собой, все шире, шире открывалась из коридора в столовую, и теперь муж и жена, Павел и Фиона, стояли на пороге. Гигант, весь черный от загара, с голубыми глазами, увидав Мишу, улыбнулся, как самый нежный отец своему дитяти-ребенку: ведь это был тот самый детский Павел!

— С приездом! — сказал он.

— Ну, как жеребенок? — спросил Михаил.

Павел робко посмотрел на Фиону. Быстрая баба с горящими черными глазами метнулась туда-сюда, совершенно дикая и странная.

Мать помогла:

— Ну, конечно, продали.

Через каждые три года повторялась издавна, с тех пор как только помнит себя Михаил, одна и та же история: Фиона приводит Павла наниматься в работники. У Марьи Ивановны есть книга с золотым штампом быка и золотыми же буквами: Мясная лавка купца 2-й гильдии И. Л. Багрова, это обыкновенная заборная книжка, приспособленная почему-то к записи договоров с рабочими. Кроме этой записи, больше не бывает ничего: записались в Золотую книгу, и кончено. Записываясь, Павел ставит условие, что он может содержать при себе сосуна. Цель свою он не скрывает: когда через три года сосун сделается конем, он возвращается к себе в деревню и становится хозяином. Марья Ивановна знает, как Павел работает, за ним не надо смотреть, работает и всегда добрый, Марья Ивановна сама бесплатно дает ему своего хорошего поросенка-сосунка — только бы жил. И Павел живет, а когда конь готов, Фиона решает продать и, получив деньги, сразу всего накупает, у нее тут и ситцы, и баранки, и колбаса, и водка, Павел целый месяц дома живет, ничего не делает, а потом опять Фиона ведет его записывать в Золотую книгу.

Теперь Марья Ивановна больше, чем прежде, радуется, что Павел записывается: если она будет хозяйствовать только на двадцати пяти десятинах, то Павел один все и сработает, за Павлом ведь и смотреть не надо, так само собой и пойдет.

На радостях Марья Ивановна дарит Павлу сосуна. Павел счастлив. Все уходят на двор смотреть сосуна.

Осматривали сосуна, а в другом [конце] стоял бычок и жевал.

Странные мысли пробегают, когда смотришь на этого бычка, и слова:

Вык-вык, вык-вык. Бык-Вык и привык — Золотой бык, Вык — Век — человек Павел, работник.

— Какая ерунда! — вскрикнул Михаил.

А между тем ему померещилась возможность какого-то усилия, и это уж не будет обыкновенно: бык — вык — век — человек, а совершенно другой, новый человек.

Померещилось и прошло.

Провести через сватовство Лидии красоту возможностей: Марью Моревну и половое чувство (эрос и пол): и как-то через все это 2-го Адама и необходимость психологии революционера-марксиста (обрубив метафизику, остаться с одним делом).

9 Ноября. С обеда полетела пороша на оставшийся тонкий, осевший, хрустящий слой снега, к вечеру усилилась и валила всю ночь. Так, второй зазимок выдержал испытание дождем, и можно надеяться, что это уж будет зима.

Не успел Миша оглядеться.

Что-то было в Марье Ивановне беспокойное, постоянно она рвалась и всех торопила. Не успел Миша оглядеться, как она уже говорила ему:

— Ты бы, Миша, съездил к Дуничке.

— Я пойду к ней пешком, — ответил Михаил.

И вышел с котомкой за ворота.

(Перед этим Дуничка говорит мысль: что на этой земле осталась только женщина, мужчина выродился.)

Покраснел и сказал:

— Мне, Дуничка, представляется, что как-то все объяснится через женщину.

Дуничка посмотрела на него удивленно:

— А ты разве не замечаешь, Миша, какой у тетеньки, у Лиды, у всех женщин узкий круг? ты присмотрись.

— Я не про это…

— Да, да, я понимаю.

Он задумался, вздохнул:

— Ты что думаешь, Дуничка?

— Я думаю, какое несчастье мне, что родилась женщиной, если бы я могла быть мужчиной!

— Дуничка, но ведь большинство мужчин твоего мизинца не стоят.

— Так это разве мужчины, я разве таким бы мужчиной была… Ну, как у вас Коля, Саша, Сережа, как они тебе показались?

— Я еще не успел с ними переговорить, но, Дуничка, я как-то не к тому стремлюсь, мне кажется, они учатся так же вот, как Павел работает: само выходит, а я не так, я хочу как-то скорей найти, ну, как это тебе сказать…

— Знаешь, Миша, — сказала Дуничка, — ты весь в маму вышел, они в отца, а ты в маму.

Проезжая жеребца, Саша увлекся и докатился до города. Поставив жеребца в слободе, он пошел в город купить папирос и встретился с Маней Лопатиной. Он с четвертого класса гимназии танцевал с ней и ухаживал, но в восьмом она почему-то на одном вечере предпочла ему другого, Саша обиделся и сначала со злости, а потом и с удовольствием стал ухаживать за Наташей Боговут. А когда поступил в университет, Наташа Боговут вышла замуж. Теперь Саша встретился с Маней на улице, посмотрел на нее, и она, и вдруг сразу влюбились друг в друга. Маня позвала его в Дубки к себе, и события пошли с быстротой.

10 Ноября. Пороша такая, что тяжело ходить. Морозец — только что не тает снег. Проглядывало и солнце. День какой! и так тихо. Черная вода от солнца засверкала. Закрайки покрылись белым, а на самом краю темная полоска льда, темная, потому что снег у края обмыт волнами, и от этого все озеро в двойном трауре: белом и у воды с черной каемкой.

Мы пошли было на беляков, но в Дядькине сказали, что сегодня ночью у них волки разорвали собаку, и осталась от нее одна голова. Пустили в поле. Побоялись идти в лес по русакам.