Сергей Образцов - Моя профессия

• Название: Моя профессия
• Автор: Сергей Образцов
• Издательство: Зебра, АСТ
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-94663-765-7

Книга народного артиста СССР С.В. Образцова посвящена творческим проблемам театра кукол и эстрадного искусства. Рассказывая о своих выступлениях с куклами на эстраде, о режиссерской работе в руководимом им Государственном центральном театре кукол, о работе в документальном кино, Образцов анализирует и достижения и неудачи, раскрывает творческую лабораторию художника. Наряду с проблемными главами в книге есть «Дневник памяти», где автор вспоминает наиболее значительные события своей жизни и жизни театра.

---

«Приготовились! Музыка! Поехали! Хорошо, только все деревья разного роста, и не все вертикально. Косят, кто налево, кто направо. Надо довести все стволы до полу. Легче будет держать уровень. Пока прибавьте к стволам палки. По полтора метра. Отдайте в столярку, там быстро прибьют, а сейчас курящие могут покурить. Десять минут перерыв».

«Так! Прибили? Очень хорошо!»

«Приготовились! Музыка! Поехали. Стоп! Ничего не получается. Еще больше косят стволы. Уровень хороший, а движение просто ужасно. Знаете что? Попробуйте стукать палками стволов об пол в ритм музыки. Пусть деревья как бы подпрыгивают. Ведь лошадь-то, бегущая рысью, трясется, и трясется ритмично. Значит, для Фадинара деревья прыгают, и это зритель поймет. Потом мы у палок резиновые пятки сделаем, чтобы не очень по полу стучали, а вообще постукивания бояться не надо. Получается звук копыт. Только обязательно в ритм музыки, вместе с лошадью!»

«Приготовились! Музыка! Поехали». Получилось! Очень здорово получилось. Кто-то из сидящих в зрительном зале свободных актеров даже зааплодировал.

Но слева от меня сидел председатель подмосковного колхоза. Он пришел познакомиться с нашей работой, чтобы организовать в колхозе детский самодеятельный кружок кукольного театра. Он сказал: «А по-моему, ничего не получилось. Это вам, интеллигентам, нравится. А вот приведу я на ваш спектакль моих доярок, они скажут: «Чего это деревья прыгают? Так не бывает».

Я смутился. Может, он прав? Ведь он-то для меня и есть Иванываныч. А его доярки – Мариванны. Все со средним образованием. От них не отмахнешься. Засмущался, засомневался, но до генеральной оставил.

В середине монолога Фадинар обнаруживает, что потерял тросточку, подарок его бывшей возлюбленной. Остановил лошадь (фактически остановились деревья) и побежал искать тросточку. «Она дорога мне как память, у нее серебряный набалдашник».

Лошадь стоит, ждет, но надо же как-нибудь обозначить тянущееся время! Надо найти зрительские аксиомы, зрительские ассоциации. Надо обозначить время языком зрителя. Жужжит муха, или оса, или овод – все равно. Важно, что жужжит. Еще в реальном училище мы, мальчишки, умели очень похоже жужжать, втягивая воздух уголком рта. Я научил это делать наших актеров, и вот в тишине зрительного зала – звонкое, злое жужжанье. Лошадь вертит одним глазом, следя за мухой, потом всей головой, потом жужжанье прекратилось. Значит, муха куда-то села. Лошадь махнула хвостом, жужжанье опять возникло. И опять пропало. По-видимому, муха укусила лошадь, потому что она сразу же побежала. Побежали деревья. Лошадь остановилась около куста, на котором висит соломенная шляпка. Опять жужжит муха. Опять лошадь следит за полетом невидимой мухи или овода. Потом сразу кляцает зубами. Овод съеден.

Когда в обычном, в «человеческом» театре – в опере, балете, а то и в драме – на сцене появляется живая лошадь (это иногда приходит в голову режиссерам), то зрители в основном заинтересованы не тем, кто на этой лошади сидит, а самой лошадью. Они внимательно глядят на нее с некоторой невысказанной надеждой: «Как эта лошадь будет себя вести? Прилично или неприлично?» И если лошадь ведет себя неприлично, а с точки зрения лошади нормально, то все бывают очень рады, потому что они об этом мечтали, как только лошадь вышла из-за кулисы. В данном случае в нашем спектакле кукольная лошадь. От нее ничего неприличного ждать нельзя. И мне очень захотелось обмануть это доверие зрителя к нашей лошади. Она чуть-чуть приподнимает хвост, и из-под хвоста в такт музыке падают золотые шарики. (Вы об этом мечтали, товарищи зрители, сидя в Большом театре на итальянской опере «Риголетто», когда на сцене было целых три лошади. Не говоря об этом соседу, вы мечтали? Признайтесь! Ваша мечта не сбылась. Так пусть она сбудется здесь, в кукольном театре, тогда, когда вы об этом даже мечтать не могли.)

Лошадь заметила шляпку и начала ее жевать. Из-за куста выскочил офицер-любовник, с другой стороны выскочила его возлюбленная, прибежал Фадинар. Скандал, крик, шум. Фадинар вскакивает в коляску и удирает. В данном случае коляска и лошадь исчезают за правой кулисой. Куст и дама с офицером уплывают, скрываясь за левой кулисой.

Генеральная репетиция. В зрительном зале работники нашего театра, группа студентов физмата и председатель колхоза с его доярками. Как только поехал Фадинар и ему навстречу поскакали деревья, и студенты и доярки разразились хохотом. Слава богу! Мариванны в порядке!

В антракте я спросил у председателя: «Ну что, как?» Он сказал: «Так ведь это же, оказывается, очень смешной спектакль! В нем все смешно. И деревья могут прыгать. Это очень даже похоже. А лошадь с шариками просто замечательно». (Они были встречены шквалом хохота.)

Но в конце спектакля, очень смущенно, подошла ко мне одна знакомая, ее звали Эльвира Вячеславовна, и сказала: «Я всегда верила вашему вкусу. Зачем же вы сделали этот эпизод с лошадью? Неэстетично как-то!..» Я ответил: «Но шарики-то ведь золотые». Она сказала: «Нет, все-таки я бы это убрала». Я не убрал. Я хочу работать для зрителя, для Иванываныча и Мариванны. Эльвира Вячеславовна меня не касается. Я не считаю ее мнение хорошим вкусом. Я считаю его ханжеством. А потрафлять ханжам не лучше, чем потрафлять пошлякам.

Но почему в главе, которая называется «Языком зрителя», я рассказал только о двух эпизодах – о том, как актер Самодур сделал черта из человека и собаки, и о том, как ехал Фадинар на свадьбу?

Сами по себе эпизоды эти незначительны, но мне показалось, что именно на них легче было объяснить, как важно, как интересно режиссеру разговаривать языком зрителя.

Глава одиннадцатая Место действия

Пьеса обычного драматического театра, как правило, делится на акты, акты на картины. В начале каждой картины, опять-таки как правило, стоит ремарка, определяющая место действия: «Тронный зал»,«Спальня», «Кухня», «Землянка». Но это определение обозначает изображаемое место действия, фактическим же местом действия является сцена. В обычном театре девятнадцатого и начала двадцатого века одна сцена от другой отличалась, по существу, только размерами игровых площадок, шириной и высотой проема портала да оборудованием: наличием или отсутствием вращающегося круга и колосников, количеством подъемных штанкетов, глубиной карманов и т. д.

В кукольном театре, конечно, тоже может быть изображенное место действия (хотя может и не быть): та же кухня или спальня, парк, лес, тронный зал. Но вот каким словом определить фактическое место действия кукол? На это ответить трудно. В разных случаях придется употреблять разные слова. Для классического европейского кукольного театра на нитках и восемнадцатого и девятнадцатого века слово «сцена» подходит. Там есть сценическая площадка, по которой ходят куклы, рама портала, задник, за которым на возвышении стоит кукловод, падуга, скрывающая его голову и руки, которыми он управляет нитями, прикрепленными к голове, туловищу, рукам и ногам куклы. Бывает, что нитей так много – двадцать, тридцать, а то и больше, – что один кукловод с этим справиться не может и у него есть еще помощник, а то и двое и трое.

В нашем театре спектаклей с куклами на нитках было только два. Сейчас их нет, и мне важнее определить место физического действия кукол, управляемых снизу. Тут уж слово «сцена» как единое понятие для всех наших спектаклей совсем не подходит.

Короткая прямая

Начать с того, что не подходит оно и для места действия кукол уличных представлений русских народных кукольников, героем которых был Петрушка. Складная ширма в рост человека. Ширина ее створок всего шестьдесят-семьдесят сантиметров. Никакого задника, никаких падуг, никаких кулис и, конечно, никакого пола. То есть ни одного признака, определяющего понятие «сцена». Выйти кукле не из-за чего и уйти не за что. Можно только выскочить снизу и провалиться вниз. Таким образом, местом действия является ширма. Да, по существу, и не сама ширма, а только ее верхний край, некая прямая, которую мы, профессионалы, называем почему-то грядкой. На рисунке, как мне кажется, все это изображено достаточно понятно.

Далеко отойти от грядки кукла не может. Глаза зрителя, даже в том случае, если он стоит на том же полу или на той же земле, на которой стоит ширма, все равно находятся ниже грядки, и всякий отход куклы от этой грядки все больше и больше будет срезать ее видимость снизу. А если кукла отойдет на сорок-пятьдесят сантиметров, зритель может не увидеть даже кукольной головы. Особенно если эта маленькая кукла надета на пальцы рук. Мы ее называем перчаточной.

Все это я знаю не только по театральному, но и по своему личному опыту. На моих сольных концертах с куклами я пользуюсь как раз такой ширмой, складное устройство которой, как вы знаете, сделано по образцу ширмы Ивана Афиногеновича Зайцева. Разница только в том, что рейки, из которых связаны рамы зайцевской ширмы (она стоит в музее нашего театра), деревянные, а мои дюралевые.