Лев Куклин - Операция снег

• Название: Операция снег
• Автор: Лев Куклин
• Жанр: Научная Фантастика

---

- Это шалашик! - засмеялся я.

- Это первая, главная буква... Попробуй-ка крикнуть, например: "Ш"...

Я попробовал, но, как я ни старался, сквозь мои зубы слышалось только жалкое шипение.

- Понял? - спросил отец. - А теперь крикни: "А"!

Сначала я осторожно и неуверенно попробовал.

- Да не бойся, - подзадорил отец.

И я, набрав полную грудь воздуха, вольно и освобожденно заорал: "А-а-а-а!" так, что задребезжали стекла, а с кухни прибежала перепуганная мама.

- Все в порядке, - обнимая, успокоил ее отец. - Просто Лешка на собственных голосовых связках проверяет азбуку... Понял теперь, как удобно было самому первому человеку эту букву произносить? Вот он так же, как ты сейчас, и орал в первобытных лесах или нападая на диких зверей: "А-а-а-а!" Берегись, мол, это я иду! Я, человек!

И отец, который вообще хорошо рисовал, добавил к лиловой букве "а" несколько штрихов. И вот на букве появилась треугольная шляпа, ниже - глаза и улыбающийся рот, перекладинку папа продлил и закончил круглыми кулачками, а на растопыренные палочки надел брюки и ботинки - носами в разные стороны...

- Теперь похоже на человечка?

- Теперь очень похоже... - с охотой согласился я.

- Вот видишь... Наши предки...

- Кто-кто? - не понял я.

- Ну, наши пра-пра-пра и еще дальше дедушки, древние люди, называли эту букву "аз" и говорили: "Аз есмь"...

- Это по какому же языку? - насупился я.

- По-древнерусски. Это просто значит: "Я есть!"

Я почти ничего не понял, но мне было тем не менее приятно, что у меня есть папа, и первая буква, и что я тоже есть, то есть я, Лешка, дышу, хожу, ем, радуюсь, короче говоря, живу. Я есть!

И с тех пор, между прочим, я внутренне никак не мог принять ходячее школьное выражение: "Я - последняя буква алфавита!" в том философском смысле, что надо, мол, быть скромным, не выпячивать себя и вообще, мол, я это самое последнее дело... Конечно, в жизни надо быть скромным, кто спорит, но все-таки, прежде всего, надо сознавать, что именно с тебя, как с личности, начинается Вселенная, мир, человечество, азбука. Да, именно "я" "аз" - первая, заглавная буква алфавита.

Аз есмь!

Но тогда, конечно, я еще так не думал...

Обычно на ночь мама читала мне детские книжки или рассказывала сказки. Но когда приезжал отец, ритуал менялся: перед сном я забирался на широкую родительскую постель, устраивался между ними и требовал от отца историй. Чего только он ни рассказывал!

Помню, в тот раз, примерно недели через две после начала нашего обучения, он описывал, как маленький мальчик решил уплыть в Америку и незаметно забрался в трюм корабля. Он, конечно, хотел вылезти, когда корабль будет в открытом море, далеко от берега, и сказать капитану: "Вот он я!", а потом поработать юнгой или там помощником повара...

А трюм заставили ящиками, тюками, бочками, и мальчик никак не мог выйти. Он очень хотел есть и пить... Хорошо еще, у него оказался нож...

Только через несколько лет я догадался, что отец пересказывал мне по-своему майн-ридовского "Морского волчонка", но я уже переживал за смелого маленького мореплавателя не так сильно, как в первый раз, в постели с прохладными металлическими шарами на спинке, прижимаясь к теплому и надежному боку отца.

- И вот он стал откалывать ножом дощечку от ящика: а вдруг там найдется что-нибудь съедобное? И еще - где взять воду? Как узнать, в какой бочке находится вода, а не ром, например, керосин или подсолнечное масло?

- Вот если бы на них было написано... - вздохнул я. - Как на вывесках в магазинах...

- А как бы ты прочел? Ты же не умеешь читать надписи?

Вдруг отец хлопнул себя ладонью по лбу, вскочил и, шлепая босыми ногами, в одном белье наклонился над нашим учебным полигоном, расстеленном по паркету. До сих пор так я и помню его: высокого, темноволосого, в нижней рубашке и кальсонах с тесемочками, азартно рисующим что-то, сидя на корточках.

Я уже упоминал, что отец прилично рисовал. И на этот раз он прибегнул к выразительному, наглядному рисунку. Почти во всю ширину нашего рулона он нарисовал схематически разрез корабельного трюма со шпангоутами и дощатой обшивкой. Слева он нарисовал ящики, стоящие пирамидой друг на друге, а справа - бочки и бочонки, с клепкой и обручами, как полагается. На самом большом ящике и на самой большой бочке он что-то написал - какие-то незнакомые мне слова, потому что я только постигал трудную науку чтения по складам. Кроме того, еще одно слово было написано на обломке доски, прибитом поперек трюма...

Но что это были за слова?!

- Вот представь себя на месте этого мальчика... - задумчиво сказал отец. - В жизни всякое может случиться... Вот здесь надписи. Буквы ты знаешь. Думай!

Но, так и не успев ничего подумать, я заснул. А ночью, конечно, мне снился темный трюм, набитый загадочными ящиками и пузатыми бочками, и мне отчетливо мерещилось, что я умираю от жажды и никак не могу проковырять дырочку в крепкой смоленой дощечке, а мою кроватку с боковыми сетками, чтобы я не вывалился, раскачивало, словно настоящее судно...

Утром, когда взрослые ушли на работу, я лег на пол, положил рядом - на всякий случай! - свое верное деревянное ружье и стал думать. Думать было очень трудно! Все три слова кончались одинаково - буквой "а". И еще там были буквы, все до одной знакомые: "о", "д", "в", "б" и "е". Например, "а" и "б"... Это те самые: "а" и "б" сидели на трубе... А другие что делали? "Д" и "а"... "д" и "а", соображал я. Выходит "да"! Да-да-да! Да-да-да! А еще на ящике буква "е"... "Е" и "д

Я повторял слово по слогам уже правильно, но смысл его существовал пока отдельно, ускользал от меня. Но почему эта надпись на ящике? Наконец...

- Е-да! Е-да!! Еда!!! - завопил я. - Получается "еда"! Я не умру с голода! В ящиках - еда! После этого оставалось делом нескольких минут установить, что на бочке написано "Во-да", а на обломке доски поперек трюма, как угроза - "Бе-да!"

- Не беда! Я умею читать! - орал я, и приплясывал, и палил в честь своего открытия из пистонного ружья, и от этих победоносных салютов я чувствовал, что взрослею на глазах. И нечаянно, почти сами собой, слова, нарисованные отцом на рулоне обоев, слова, которые целый день я вертел на языке то так, то эдак, выстроились в стройную ритмическую цепочку:

Не беда, вот это да!

Здесь - еда, а там - вода!

То туда, а то сюда,

Остальное - ерунда!

Я декламировал эти стихи в полный голос, я распевал их на какую-то немыслимую мелодию, я маршировал под них, размахивая красным флажком, оставшимся после первомайской демонстрации.

Это было первое стихотворение, которое я сочинил в своей жизни, и нечего говорить, с какой гордостью я прочитал его вечером родителям!

Словно гром ударил с чистого неба: и было утро, и был день, и был вечер, и мне было пять лет, и я понял, что умею читать!

Дальше дело пошло быстро. Буквы становились увереннее, ровней и мельче, а знаменитые папины карандаши из древесины загадочного американского инсенс-кедра - короче... Короче говоря, когда мы с отцом от левого верхнего угла доползли до нижнего правого угла нашего рулона, я стал грамотным человеком...

Да, свою грамоту я постиг, не сидя за удобной школьной партой, - я выползал ее на животе! После чего рулон был с почестями свернут и поставлен в угол за шкаф, а пепельница и пресспапье заняли свои обычные места не на полу, а на покрытом зеленым сукном рабочем столе отца.

Еще долгое время я ходил ошарашенный собственным умением. Для его проверки я брал знакомую книжку и читал: "Бу-ря м-г-ло-ю не-бо кро-ет, вих-ри снеж-ны-е кру-тя..." Умею! Но я закрывал глаза - и дальше получалось независимое от меня продолжение: "То, как зверь, она завоет, то заплачет, как дитя..." Так умею или не умею? Нельзя же считать, что ты умеешь читать, если у человека глаза закрыты!

В один прекрасный день, на цыпочках, затаив дыхание, я подобрался к книжному шкафу, подставил стул и снял с верхней полки самую толстую, самую ученую, как я считал, взрослую книгу. С трудом удерживая в руках солидный фолиант, я дотащил его до дивана. "Ис-то-рi-я Зем-ли"... - с любопытством прочел я тисненное золотом название на старинном кожаном переплете и раскрыл книгу наугад. Умею или не умею? Умею или не умею?!

И что это за буква такая: палочка с точкой? И почему твердый знак в конце слов? Как же его читают?! "Песчаниковыя отложения трiасовой сис-те-мы занимаютъ огромныя про-стран-с-тва въ умъ-рен-номъ по-я-съ Съ-вер-на-го по-лу-ша-рiя"...

Умею? Только ничего не понимаю... Обидно...

Со вздохом я поставил "Историю" на место, но не сдался и не посчитал эксперимент окончательным. Теперь я вытянул книгу, к которой давно подбирался. Интересно: их в шкафу было много, все одинаковые, только почему-то с разными цифрами на корешках переплетов... Зачем папе столько одинаковых книг?

Ишь ты, Лев Толстый... Вообще-то правильно, конечно: толстый - значит, и пишет толстые книги. Не то что какой-то там Пушкин: "Ветер по морю гуляет и кораблик подгоняет..." Или "Сказка о рыбаке и рыбке" - с картинками, а тоню-ю-у-сенькая...