Владимир Куличенко - Клуб города N

• Название: Клуб города N
• Автор: Владимир Куличенко
• Жанр: Научная Фантастика

---

- Боль и страдание укажут верную дорогу туда. Мертвое и живое способны соединиться, воплотиться в одно целое, имя которому - андрогин. Некогда ушедшие из жизни, мы вновь возвращаемся в нее, чтобы забрать своих избранников и уйти, уже навсегда, в миры, рассказать о коих невозможно. В месяцы, что предшествуют соитию, андрогин переполняется кровью, упоен ею сверх всякой меры - так начинаются родовые муки, которые завершаются слиянием и вознесением. Андрогин будет вставать из могилы до той поры, пока не заберет своего возлюбленного с собой.

Я внимал напряженно его проповеди, и вдруг острая боль полоснула за левой грудиной, я пригнулся, задышал учащенно, приложил ладонь к груди, стараясь унять резь. Мысли враз улетучились и облегчили мозг, и все, абсолютно все, что каким-то образом сочетается вокруг, предстало передо мной в пелене равнодушия и лишенной смысла бесконечности.

Незнакомец промолвил:

- Ты искал нас, мы же ищем тебе подобных. Ты жаждешь боли, ибо она единственная преграда на пути к тем высотам, ибо она и только она открывает туда дорогу. Ступив в нашу обитель, ты тотчас проникся ею, страдай же и мучайся, паяц, иного пути к вершине нет.

Я дико закричал, выпучив глаза. Мои внутренности как будто разрывали крючья, ноги точно погрузились в пышущий жаром свинец, я корчился на полу, обеспамятев и обезумев, покуда тьма не застила глаза.

____________

В тот день я очнулся в придорожной канаве. В измятой и грязной одежде, едва волоча ноги, с невероятными усилиями добрался домой. Положение мое представлялось унизительным - кто-то использовал меня как игрушку, подобно тому как бабки-ворожеи напускают порчу, прислал в мое тело и душу боль.

Не оставалось крупицы сомнений, что кто-то преследует меня. К примеру, этот вертлявый и ехидный старик Сумский. В те самые минуты, когда я нуждался в уединении, он возникал неподалеку точно из-под земли, взял обыкновение сиживать на моих лекциях, строя ужимки и гримасы с задней скамьи. Нахваливая хлебосольных поварих-сестриц, зазывал в гости. Раз я не нашел повода отказать, пришел, сел в гостиной в ожидании блинов и водки, меланхолично откликаясь на расспросы Сумского, и вдруг испугался зловещего, кошмарного шороха за спиной. То ветви исполинской липы, взметываемые ветром, хлестко оглаживали оконное стекло, ветви-плети...

Сумский, молодо и озорно блестя глазами, разоткровенничался:

- Помните, Павел Дмитриевич, я утверждал некогда, что у меня нет будущего - я был, признаюсь, неискренен с вами - у меня есть будущее.

- Смотря что под ним понимать, - бесцеремонно бросил я, опрокидывая содержимое граненых рюмок в рот в стремлении унять воцарившуюся в душе жуть, слыша, с какой неистовостью ветви стегают по стеклу.

Мне было неуютно здесь, я заторопился домой, надевал уже пальто с обтрепанными рукавами в передней, когда Сумский, приблизившись так, чтобы кроме меня его никто не услышал, шепнул, заглядывая настырно, с воровской хитрецой в мои глаза:

- Напрасно вы лишаете меня будущего, молодой человек...

- Помилуйте, Петр Валерьянович! Живите, прости Господи, сколько душа пожелает, - оторопело пробормотал я, едва сдерживая желание кинуться прочь из этого сырого полутемного коридора.

- Там нет жизни, но есть будущее, - ответил старик и самодовольно зажмурился, видно, посылая мысленный взор куда-то, к неземным высотам. - Вот так-с... Вам мой обещанный совет: ждите будущее, и оно придет непременно.

Вержбицкий ввалился с лихорадочно блестящими глазами, растрепанный, возбужденно потрясая кулаком:

- Ты, Павел, будешь первым после меня, кто узнает сенсацию века!

Этот пожилой, смешной и по-детски увлеченный человек опустился на табурет, перевел дух и выпалил:

- В городе действует секта андрогинов!

Я сосредоточенно раскуривал трубку, полулежа на кровати, и никак не выразил свое отношение к услышанному.

- Разумеется, Павел, тебе сие мудреное словцо ничего не говорит, продолжал Вержбипкий. - Андрогин - это существо из иного мира, который ищет свою половину на земле.

- Черт, табак отсырел! - пробормотал я.

- Креатуры андрогинов простираются по всей Руси. Андрогин сам выбирает свою жертву - она же его избавитель.

- Уморил ты меня, Исидор, - выдавал я усмешку. - Поведай что-нибудь позанимательней и посерьезней.

- Куда уж серьезней, - нахмурился репортер. - Ни единую мою заметку на эту тему редактор не подписал в набор. Я выдвинул версию о том, что именно андрогины причастны к цепочке убийств горожан.

- Какая муха тебя укусила?! Ежели они явились из иной, как ты утверждаешь, жизни, то зачем им понадобилось обагривать руки кровью несчастный обывателей? - Роль неискушенного слушателя, похоже, удавалась мне.

- Я многого не знаю, - посуровел Исидор Вержбицкий, - но чутье подсказывает мне, что я ступаю по верному пути.

- Гляди же, ненароком забредешь туда, откуда не выбраться.

Он вскоре ушел. У меня же в тот день все пошло наперекосяк - не потому, что я разволновался после услышанных новостей, - в них было как раз мало нового для меня, но потому, что я отныне в некоей мере должен был принять ответственность за судьбу моего знакомца, Исидора Вержбицкого, так же, как некто, вероятно, печется и о благополучном исходе моих устремлений. Ужель душа моя в неволе?

Я застыл в задумчивости у отворенного окна. В память врезалась искореженная рожа Прова, сладострастный рык: "Кинь копейку на помин твоей души!". Где сейчас этот калека, в каких мирах?

...Я кожей спины ощутил, что кто-то стоит позади. Внутренне напрягшись, я перегнулся через раму, отыскивая взором некий спасительный выступ, камень для защиты, но рука моя с разъятыми пальцами была далека от дороги и тогда, закричав, ибо улица была пустынна, закричав от невыносимой боли и тоски, я резко обернулся и, словно бык, боднул лбом в грудь стоявшего за мной. Он захрипел, выпучив очумело глаза, - я ударил его ногой с неведомой прежде злобой и ожесточением.

- Хочу, хочу тебя! - шептал слюнявый Николай, выпростав дрожащие в ознобе вожделения руки.

- Прочь, урод! - вырвался из моей груди свирепый крик. Я подскочил к саквояжу и вынул скальпель.

Николай неприязненно перекосился в лице, шагнул, просветлев:

- Хочу тебя, хочу...

Приник ко мне, обхватил плечи и стал усыпать поцелуями мое чело, обливаясь слезами:

- Ты унесешь меня от боли и страданий, избавишь от тяжести земли навсегда, проникнешься мною...

- Избавлю, - я стиснул зубы и провел коротко скальпелем по вспученной артерии на его худосочной шее.

Он обмяк, не издав ни звука, с прощальным облегчением заглянул в мои глаза и опустился к моим ногам. Шея его обагрилась не кровью, а словно гноем.

___________

Часы пробили четверть десятого. За окном было непроглядно. Я устало провел ладонью по взмокревшему лбу. Пожалуй, кроме лопаты понадобится и лом. Земля промерзла. На оконном стекле застыл словно выведенный разбавленной тушью силуэт, прожженный огоньком свечного огарка за спиной. Я стоял прямо, точно деревянная колода, сопротивляясь желанию глянуть вниз на то, что свершилось, что стало неминуемым, не желая признавать, что преобразился наконец из свидетеля в участника собственной судьбы. Затем спустился в дворницкую, взял лопату, лом и отнес их к береговому откосу, где намеревался совершить погребение.

...Ветер шарил по закоулкам. Обвернутый покрывалом-саваном труп давил на плечо... Вот и берег. С реки веет леденящей сыростью граница меж землей и водой поглощена мраком - ни единой звезды в небе. Размытое, подслеповатое око луны. Я поспешно стучу ломом, что-то, торопит меня, хотя ночь длинна и едва ли кто забредет на этот пустынный берег. Мои ноги соскальзывают, и я стучу все яростней, все неутоленней. Мелькнула мысль: кто будет копать могилу мне?

Перекладываю лом из руки в руку, выгребаю лопатой и спрыгиваю в яму, которая оказывается мне по пояс. Панцирь земли поверху уже схвачен морозцем, колкий, басистый, а чуть ниже почва по-осеннему прохладная, рыхлая, сквозистая.

Ветер ярится, откинул полог савана. Я вновь оборачиваю голову Николая и стаскиваю покорное тело на утоптанное мною земляное дно, наворачиваю сверху холмик, утрамбовываю его, покуда моя нога не опускается на ровную площадку. Сбегаю к самому берегу, чтобы швырнуть в полынью лом и лопату, и уже с радостью освобождения взбираюсь на кручу над рекой. Скорей домой - к теплу, к свету.

Чего я вправду хочу? Только ли тепла, света или же вдобавок чего-то иного, к чему дорога ведет через кровь? Я посмотрел на скальпель - в высохшей корке гнойной слизи он покоился на столе, на видном месте, единственный свидетель происшедшего.

Я - убийца?.. Нет, я все тот же прежний преподаватель курсов сестер милосердия, ни в чем не поменялся.

Я глянул на улицу - вперевалку вышагивал грузный почтмейстер, а если и он убийца? Я выискиваю взором в веренице прохожих себе подобного, ищу невольно опору. Зачем? Перед кем оправдываться? Что-то принудило меня суетливо одеться, выбежать во двор - на душе неуютно, воровато, я озираюсь поблизости никого нет, и лишь на площади, в толпе, явилось некое подобие успокоения. Вспомнился разговор во время одной из прогулок с Сумским.