Геомар Куликов - Спокойствие не восстановлено

• Название: Спокойствие не восстановлено
• Автор: Геомар Куликов
• Жанр: История

---

- Будто от чумных шарахаются, - заметила тетка Пелагея озадаченно. Ровно подменили людей.

Решено было так. Все - делать нечего - отправляются в Никольское, имение господ Триворовых. А дед тайком остается в Москве. Господам положили сказать: занедужил дед Семен от беды, годы немолодые. Как поправится, будет беспромедлительно в Никольском. На самом деле оставался дед в надежде удержаться в Москве и со временем вдругорядь вызволить семью из барщинной доли. Жительство дед должен был переменить на возможно далекое и от Сухаревской площади и от Сретенской части. Дед надеялся обосноваться поблизости от Пятницкой улицы, где издавна селились музыкальные мастера. Однако, полагая, что за ним будет глаз, отправились все вместе, будто бы держа путь в родную губернию.

Гошку, несмотря на собственные беды, все время точила мысль о домике на Арбате и о невыполненном обещании помочь с продажей скрипки. Пройдя вместе со всеми до Тверской, он передал брату мешок, болтавшийся за плечами:

- К приятелю надо забежать.

И, благо дорога, которой следовало идти, была оговорена многократно, нырнул в ближайший переулок. Крикнул на ходу:

- Догоню, не бойсь!

Без труда нашел маленький облупившийся домик, но в дверь постучал с робостью, вестей-то добрых не принес. Дверь отворила знакомая кухарка, которая, в отличие от первого раза, узнала его и приметно обрадовалась, хотя проворчала:

- Чище ноги вытирай. Убирать, чать мне приходится.

Гошка объяснил, косясь на Соню:

- Вы не глядите на мою одежку. Сгорели мы...

И торопливо, опасаясь, что его перебьют, рассказал все события последней недели, включая смерть Сережи и свои догадки относительно причастности к ней Амати-Матьки. Его выслушали с видимым интересом, причем мать с дочерью, как заметил Гошка, несколько раз переглянулись.

- Быть может, выпьешь с нами чаю? - спросила Вера Андреевна.

Гошка, польщенный таким предложением, заколебался. Было бы сказочным счастьем сесть за один стол с Верой Андреевной и Соней. Однако Гошка боялся, что его длительное отсутствие встревожит родных, а кроме того, опасался допустить оплошность за чаем.

- Правда, садитесь... - подтвердила приглашение матери Соня. - Как вас зовут?

- Гошка.

- Видите ли, Жорж, - сказала Соня. - Этот человек, Амати, был у нас вчера.

Гошка, присевший было на краешек стула, подскочил, точно ужаленный.

- И вы отдали ему скрипку?! - Гошка даже оставил без внимания свое превращение в Жоржа.

Мать и дочь переглянулись.

- Я сказала, - ответила мать, - что мы уже продали инструмент.

Гошка с облегчением опустился на стул, но тут же спохватился:

- Он вам поверил?

- Во всяком случае, сделал вид, что верит.

- Плохо, что Матька пронюхал, где вы живете. Он на все способен.

- Я скрывала от друзей наше бедственное положение. Потому и совершила опрометчивый шаг, отправившись на Сухаревку. Теперь я объявила, что хочу продать скрипку. Буквально на днях ее возьмут.

- Скорее бы!

- Мы учтем твое предостережение. Кстати, не желаешь ли как следует посмотреть инструмент?

Гошку давно распирало любопытство. Но он стеснялся просить Веру Андреевну.

- Очень! Я ведь ее тогда не разглядел. Понял только, что из хороших...

- Сейчас принесу, - вызвалась Соня и через минуту протянула знакомый Гошке футляр: - Пожалуйста.

Гошка раскрыл футляр. Да, не ошибся тогда на Сухаревке - итальянская скрипка прекрасной работы. Заглянул внутрь, на нижней деке - этикет, из которого явствовало, что изготовлена она мастером Санто Серафино в 1749 году. С теплотой и грустью вспомнил Сережу, благодаря которому он мог с достаточным знанием дела говорить об инструменте, случайно оказавшемся в руках:

- Это венецианская школа. Видите, какой замечательный, чистый, прозрачный и нежный лак? По нему узнают венецианцев, так учил меня Сережа. А нижняя дека сделана из клена, породы "птичий глаз". Она как будто вся в мелких сучках. Такое дерево, как объяснял Сережа, редко встречается на итальянских инструментах.

- Но это хорошая скрипка, Жорж?

- Да, барышня. Сережа, правда, говорил, что у Санто Серафино встречаются очень разные инструменты. Он часто подражал работам Николо Амати, и не всегда удачно. Но этот инструмент, судя по всему, отличный.

Провожали Гошку все трое - Вера Андреевна, Соня, Настя - сердечно, с тревогой, как близкого.

- Если вдруг окажешься в Москве и нужен будет кров, приходи к нам, сказала Вера Андреевна. - Кстати, где находится поместье твоих господ?

Гошка сказал.

- Помните о нас, Жорж, - добавила Соня.

А практичная Настя сунула узелок с едой и двугривенный:

- Пригодится в дороге.

Многое хотелось Гошке сказать людям, которые, сами попав в беду, стремятся ободрить его и даже предлагают свою помощь. Но он только поклонился в пояс:

- Я вас никогда не забуду. И остерегайтесь Матьки!

Родных Гошка догнал на окраине Москвы. Тетка Пелагея было взъелась на него. Дед оборвал:

- Будет! Без тебя тошно!

- Гуськовы тут причиной, - продолжал дядя Иван до Гошки начатый разговор. - Ихние проделки. Сказывали, бахвалился Юшка Гуськов на прошлой неделе в трактире: окоротим Яковлевых скоро. Больно много стали понимать о себе...

Дед хмыкнул:

- Гуськовы дом сожгли? Чего мелешь! Известно, язык без костей. Так ведь и меру знать надо.

- А я думаю, - Гошку тревожила его собственная версия, хотя и казавшаяся, на первый взгляд, дикой, - здесь замешан Матька.

Дед Семен в сердцах плюнул:

- Послал за грехи господь бог мужиков. Слушать тошно! Гуськовы, ладно, злобились, хоть и не по зубам им такая затея. А Сухаревский слизняк Матька, он-то с какой стороны тут? Растолкуй мне, старому дураку, умный внучек!

Рассказал все сызнова Гошка. И про барыню Веру Андреевну, и про Сережу, и про его скрипку, и про Матькины жесткие глаза.

- Глаза вовсе ни при чем, - перебил дед. - С барыней, понятно, разжиться хотел. Насчет же человекоубийства - от книжек, тобой читанных. Кишка тонка у Матьки для такого страшного преступления. Человека лишить жизни - не муху прихлопнуть. Нужны либо отчаянность, либо крайний случай. А уж чтоб квартальный, их благородие Иван Иванович, по его воле обходил дома да рот, как нам после пожара, заткнул... Тут уж... - Дед развел руками.

И напрасно.

Ибо Матька имел самое непосредственное, прямехонькое отношение ко всем свалившимся на Яковлевых злоключениям.

В ту самую пору, когда дед Семен, сердясь на Гошкины, с его точки зрения, книжные фантазии, роптал на бога, пославшего столь неразумных сына и внука, шагах в пятидесяти позади Яковлевых катилась коляска, в которой восседал уже известный нам квартальный надзиратель, их благородие Иван Иванович, в сопровождении двух низших полицейских чинов. И витал, фигурально выражаясь, за его плечами не кто иной, как, пользуясь дедовыми словами, "Сухаревский слизняк" Матька, он же - Федор Федорович Коробков, он же...

Впрочем, стоп! Речь о третьей ипостаси этого человека - впереди.

Подавлены были Яковлевы всем происшедшим безмерно. Наступила минута прощания: дедов путь лежал к Пятницкой, а остальных - на заставу и далее Курским трактом. Бабы ревели в голос, мужики сопели носами, и даже по дедовой сухой щеке пробежала слеза.

Дед Семен напутствовал:

- Барам не перечьте. Што велено - исполняйте. Кончилась, надеюсь, лишь на время, наша вольница. Надобно уметь хвост поджать и барский сапог поцеловать, коли требуется. Крепостные, рабы удовлетворять должны всякую господскую прихоть. Тебе, - оборотился к Гошке, - наказ особый. Больно горяч. Все по правде да справедливости хочешь. А где они? Я их за свои семь десятков годов не встречал. Смиряйся, парень, иначе пропадешь!

Но не дано людям - когда к счастью, когда и нет - знать свое будущее. Обнялись сыновья с дедом Семеном, невестки поклонились в пояс. И впустую. Ибо только разошлись: дед в одну сторону, остальные в другую, - как подкатила коляска, выпрыгнул из нее их благородие квартальный Иван Иванович с двумя нижними чинами и рявкнул так, что лошадь шарахнулась:

- Эй, вы, каторжное отродье. Стой!

Оцепенели Яковлевы, оборотясь.

Должно быть, привидению или самому дьяволу так не изумились бы они, как квартальному.

А тот, подойдя к деду, ухватил его за бороду:

- Старый козел, меня вздумал провести?! Да я знаешь что с тобой исделаю?!

Моталась дедова голова, выпученные глаза, того гляди, вылезут из орбит.

- Живьем сгною! - продолжал квартальный. - С кем шутковать решился, шелудивый пес?!

Рухнул дед на колени:

- Прости, ваше благородие. Нечистый попутал! Думал, справлюсь один-то...

Квартальный пнул сапогом деда Семена так, что тот покатился в грязь.

- Вот что, родимые, коли еще попадетесь, я вами Сибирь поганить не стану. Сам управлюсь. Поняли?! И не думай более хитрить, старый хрыч. Под землей найду!

Приказал нижним чинам:

- Проводить лиходеев. С честью!