Василий Гигевич - Марсианское путешествие

• Название: Марсианское путешествие
• Автор: Василий Гигевич
• Издательство: Юнацтва
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1992
• ISBN: 5-7880-0691-0

Белорусский прозаик Василь Гигевич в книге «Марсианское путешествие» повествует о необычных аспектах влияния научно-технического прогресса на судьбу человека и жизнь общества. Возможна ли жизнь общества под управлением искусственного интеллекта.

Контакт с внеземной цивилизацией — вот основной сюжет повести «Полтергейст» и романа «Помни о доме своем, грешник».

СОДЕРЖАНИЕ:

Марсианское путешествие. Повесть.

Полтергейст. Повесть.

Помни о доме своем, грешник. Роман.

Перевод с белорусского: Максима Волошки

Художник: В.И.Сытченко

Книга издана при участии ИКФ «Вольса» (Минск)

---

Первая радость и веселая возбужденность, наполнявшие душу Грушкавца, когда знакомился с коллективом редакции, когда видел на страницах районной газеты свою фамилию, набранную черным выразительным шрифтом, радость первых командировок по колхозам, где ему, пока еще не нажившему врагов, приветливо улыбались бригадиры и председатели, — все это быстро кончилось, увяло, теперь Грушкавцу было горько и одиноко, все чаще он вынужден был признаваться, что ничего-то он в жизни не знает…

Он уже почувствовал свою журналистскую несвободу, уже хорошо знал, кого в районе можно критиковать, а кого — за версту обходить. Однако главным было то, что теперь Грушкавец остро ощутил — совсем другого требует его натура, чего-то высшего, не связанного ни со свинофермой, ни с уборкой зерновых, ни со своевременно сданными статьями, а тем более — жалобами пионеров.

Вот в таком состоянии Грушкавец Илья Павлович лежал на кровати не менее часа. Так ничего и не придумав, ничего не прояснив для себя, он тяжело вздохнул, поднялся, подошел к рабочему столу, на котором стояла печатная машинка, достал из ящика стола толстенную переплетенную рукопись. На обложке красовалась выразительная надпись: «В плену демонических традиций».

С рукописью в руке Грушкавец подошел к белой двери комнаты, запер ее на замок и снова завалился на скрипучую кровать, которая под тяжестью тела приняла форму лодки. Раскрыл рукопись где-то посредине и стал вчитываться в то невероятное, что убедительно и вполне аргументированно доказывалось на ее страницах.

Словно в другое измерение попал Грушкавец Илья Павлович, и следа не осталось от размышлений о свиноферме, о жалобах, даже о грозном начальстве.

«Как сказано было когда-то: князь века нынешнего ослепит разум людей, и многие столетия будет оставаться он плененным.

Многочисленные исторические памятники и факты первобытной истории человечества указывают на то, что естественное развитие первочеловеков, так называемых адамитов, было нарушено и изменено. Земля была оккупирована неземными демоническими силами, известными во всех исторических источниках как цивилизация «падших ангелов». Демоническим исполинам, знакомым с тайнами космоса, было чем удивить дикое племя землян, которое едва только начинало свое восхождение…

Под предлогом помощи и ускорения земной эволюции они принесли на нашу планету астрологию космических таинственных циклов, магию скрытых космических энергий и загадочных психических возможностей организма.

Индийская философия говорит о еще более удивительных тайнах. Исполины принесли с собой сверхоружие взрывной силой в 10 тысяч солнц, принцип действия которого чем-то напоминает действие аннигиляционных зарядов… В санскритских письменах говорится, что в космосе эти исполины перемещали» в реактивных аппаратах. В книге «Самар» дается сравнительно подробное описание этой техники: «Воздушные корабли… были похожи на большую птицу с прочным корпусом, внутри у нее находилась ртуть с огнем. У птиц было по два блестящих крыла. Корабли перемещались в пространстве на большие расстояния, перевозили несколько человек. Железо, медь, свинец и другие металлы также использовались в этих машинах…»

Эту увлекательную рукопись всего на три дня под большим секретом получил Грушкавец от бывшего однокурсника Мулярчика, работавшего в республиканской газете.

«Старик, смотри, чтобы рукопись не попала в чужие руки, — говорил Грушкавцу Мулярчик во время последней встречи в Минске в огромном здании, где расположились почти все республиканские газеты и которое называли Домом печати. Выведя гостя из кабинета в коридор, Мулярчик, озираясь по сторонам, сунул рукопись в портфель Грушкавца и тихо прошептал: — Тут за ней очередь. Тебе по старой дружбе даю. Ты подумай над ней, порассуждай, может, и сообразишь, куда вся наша цивилизация катится…»

И вот теперь Грушкавец, читая рукопись, вникал, раздумывал над тем, что ему открывалось.

Порой Грушкавец откладывал рукопись и, глядя на белый потолок, задумывался о чем-то неясном и запутанном, о чем напрямую не говорилось в рукописи, но в чем ему все-таки хотелось разобраться. Это значит, что наш герой вновь и вновь размышлял о смысле и цели жизни.

И на самом деле, кто он такой, если брать по большому счету? Неужели всего только сгусток бездушной материи? Неужели нет у жизни тайн?

Конечно же, есть. Это Грушкавец чувствовал нутром еще тогда, когда поступил в университет, и позже, когда урывками, как и многие студенты, пятое через десятое знакомился с Ведантой, конфуцианством, учением Фомы Аквинского, мудреца Платона, скептицизмом, ангостицизмом, теологизмом, — не мог, такая уж была суть Грушкавца, не мог он поверить и согласиться, что когда-нибудь бесследно исчезнет, словно в бездну обрушится…

И в то же время, нужно честно признаться, бывали дни, когда Грушкавец, забыв обо всем, даже о теории вечного существования, отчетливо представлял себе: умрет когда-нибудь, землею засыплют и — все, крышка, в землю превратится, и нигде от него и следа не останется…

Трудно и томительно жить человеку с такими мыслями! И вообще, давайте честно признаемся: может ли выжить человек с подобным настроением?..

Грушкавец полагал, что такое шаткое, ненадежное, раздвоенное мировоззрение только у него, и поэтому в глазах одних он мог быть заядлым материалистом, в глазах других — идеалистом.

Но в душе…

Да кто и когда спрашивал и спрашивает, что творится в нашей душе?.. Как здоровье — спрашивают, как дети, семья, как дела. А вот говорить о душе…

В последнее время Грушкавец стал чувствовать себя сказочным витязем на распутье дорог: сюда пойдешь — добра не видать, туда свернешь — голову сложишь…

Неожиданно резко зазвонил телефон, его полгода назад поставили в комнате Грушкавца. Вначале Грушкавец радовался, но потом понял, какие неприятности может принести телефон: каждый новый пронзительный звонок словно предупреждал Грушкавца о том, что вот-вот на его голову посыплются новые просьбы, приказы начальства, жалобы — все то, что ежедневно плотным кольцом давило на Илью Павловича. Покосившись на белую трубку, Илья Павлович подумал, кто бы это мог звонить в такое время? Может — главный редактор?

Оставив рукопись на кровати, Илья Павлович поднялся, подошел к аппарату. Поднял трубку и сказал:

— Грушкавец слушает.

— Товарищ Грушкавец, это майор милиции Андрейченко, — послышалось в трубке. — Вы меня помните?

— Помню, — Грушкавец ощутил жар в груди, сердце екнуло… Скосил глаза на рукопись: неужели успели настучать… Скажут, работник идеологического фронта, а чем занимается?..

О майоре Андрейченко Грушкавец когда-то написал очерк; как-то они разговорились о загадочных явлениях человеческой психики, правда, тогда больше говорил Грушкавец, а Андрейченко только слушал да кивал головой.

— Добрый вечер. Что новенького у вас? — спрашивал Грушкавец, одной рукой придерживая трубку, а другой засовывая в ящик стола рукопись, — будто майор мог тут же появиться в комнате и взять Грушкавца тепленьким… — Может, дело у вас интересное появилось? Убийство, грабеж в особо крупных размерах? Теперь газетные тиражи только на этом и держатся. Может, и мы в нашей районке запустим что-нибудь эдакое с продолжением? Как вы думаете?

— Да нет, Илья Павлович, — Андрейченко говорил быстро и взволнованно. — Тут дело не в убийствах, и не в воровстве, тут кое-что похлеще. Сенсация для вашего брата журналиста… Вы свободны сейчас?

— Для работников нашей доблестной милиции я всегда свободен, — у Грушкавца отлегло от сердца. Когда милиционер спрашивает о свободе, значит, еще не все потеряно…

— Тогда я, может, заскочу к вам. Тут такое дело заваривается… Ждите меня.

Грушкавец положил трубку на рычажки и, будто впервые, обвел взглядом свою холостяцкую комнату: голые стены, выкрашенные желтой краской, темное байковое одеяло, на котором только что лежал, потемневшие от пыли серые шторы, три табуретки, на которые было рискованно усаживать гостей, стол в углу комнаты рядом с дверью — на нем гора тарелок, мисок, чайник…

«Нужно хоть вымыть или хотя бы газетами прикрыть этот бедлам, — вяло думал Грушкавец, глядя на стол, заставленный посудой. После прочитанного в рукописи все в этой обыденной жизни казалось таким простым, пресным, незначительным… — Пойти на кухню да хоть чаю заварить к приходу майора. Чего его несет так поздно? А больше на стол и выставить нечего. Сухари, кажется, где-то были. И варенье — мать в прошлый выходной дала. Сало есть — а-а, выкрутимся…»

О себе думал как о постороннем.

Через полчаса за рабочим столом Грушкавца сидел майор в милицейской форме и, тыкая пальцем в исписанный лист бумаги, говорил, едва не заикаясь: