Зоран Живкович - Четвёртый круг

• Название: Четвёртый круг
• Автор: Зоран Живкович
• Издательство: Амфора
• Жанр: Современная проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-94278-228-8

Отечественные критики, читавшие эту книгу в рукописи, не сомневались ни секунды: «Перед вами сербский Пелевин!» И в самом деле: с кем еще сравнить этого выдумщика, играющего пластами реальности, словно шарами для жонглирования? У кого еще вы сможете прочесть книгу, на страницах которой вполне реальный современный физик встречается с Шерлоком Холмсом, а компьютер беременеет по той простой причине, что это компьютер женского рода? Специалисты уже прогнозируют Живковичу столь же оглушительный успех, как и всем прочим, прежде появлявшимся на русском, сербским авторам.

---

— Что вы имеете в виду — «не является детективным»? — спросил я удивленно. — Но ведь Холмс был… вернее, есть… величайший детективный гений нашего времени. Чем другим он еще может заниматься?

Дойл посмотрел на меня укоризненно, почти сердито.

— Странно, что об этом спрашиваете вы, мистер Ватсон. Следовало бы ожидать, что вы лучше знаете человека, рядом с которым провели столько времени. Неужели вам ни разу не приходило в голову, что он мог быть глубоко не удовлетворен тем, что тратит свои исключительные, уникальные способности — ум, сообразительность, образование, исследовательский энтузиазм — на столь незначительное дело, как возня с подонками человеческого общества? А именно этим Холмс и занимался, разве не так? Расследовал преступления, которые совершаются под влиянием таких низких страстей, как корыстолюбие или вследствие какой-нибудь болезненной извращенности. Ладно, это были, возможно, особо сложные дела, до которых обычный полицейский ум не дорос, но их расследование все же вскоре перестало вызывать в нем удовлетворение, получаемое от решения задачи, достойной его таланта. Он, правда, продолжал заниматься этой работой, но без воодушевления, по инерции, потому, что от него этого ожидали.

— Ошибаетесь, — быстро возразил я, чувствуя, как меня затопляет волна тоски и печали. Дойл задел очень больное и очень сокровенное место. — Холмс брался за новые дела с волнением, он наслаждался их разрешением…

— Благодаря вашей… помощи… мистер Ватсон, — ответил Дойл. Укор в его взгляде превратился в откровенное обвинение.

— О, не переоценивайте меня, мистер Дойл. Я был лишь его спутником, помощником, и у меня нет настоящих заслуг…

— Я говорю не об этой помощи. Я имею в виду морфий.

Он проговорил это ровным голосом, словно высказывая самую обычную вещь. Именно простота его заявления полностью меня обезоружила, так что я даже и не попытался защититься.

— Откуда… как вы узнали?.. — промычал я.

— Из книги, разумеется. Из последней, исповедальной главы. Холмс описывает, как он впадал во все большую подавленность, даже уныние, от которого его избавляли ваши инъекции. Это единственное, что еще удерживало его от падения в бездну отчаяния, зияющую повсюду вокруг него. Время неумолимо шло, а жизнь Холмса все больше погружалась в однообразие и серость банальных детективных дел. Какое-нибудь загадочное убийство, необъяснимое исчезновение, хитро задуманная кража и прочие глупости. Вопреки славе, которую Холмс снискал расследованием такого рода дел, он стал ими гнушаться, жаждал подлинных духовных исканий, встречи с какими-нибудь великими, последними вопросами, от решения которых зависит судьба мира и решить которые только ему было бы по плечу. Он чувствовал себя униженным, недооцененным, подумывал даже о самоубийстве.

Описание состояния Холмса абсолютно соответствовало истине, хотя этого Дойл не мог, не смел знать. Откуда… У меня появилось крайне неприятное ощущение, что собеседник видит меня насквозь. А потом, когда ледяные пальцы страха уже коснулись моего сердца, смутная мысль промелькнула у меня в голове, и я ухватился за нее, как утопающий за соломинку.

— Но эта… книга… она ведь на самом деле, как вы утверждаете, не об этом Холмсе, а о том, другом…

Я замолк, и сам изумленный собственной готовностью вдруг, будучи прижатым к стене, легко согласился с предположением, которое еще минуту назад считал плодом больного воображения.

— Не вся, мистер Ватсон. Основная часть действительно относится к «другому» Холмсу. Та, которая принадлежит перу Дойла. Но последнюю, исповедальную главу написал лично наш друг — «этот» Холмс, как вы говорите.

— Откуда вы это знаете? Как это возможно?

— Не знаю, как возможно, но абсолютно точно знаю, что это так. Прежде всего там нет никаких расхождений — все до мелочей соответствует той реальности, которую мы знаем. Речь идет именно о том Лондоне, в котором мы с вами сейчас находимся, а не о каком-то другом. Кроме того, упоминаются события, о которых мы оба знаем, что они действительно здесь происходили. Например, ваше посещение библиотеки с поручением Холмса, взять для него определенные книги…

— Это еще ничего не доказывает, — прервал я его торопливо, отбросив правила вежливости. Больше не было времени для околичностей — следовало говорить откровенно. — Я хочу сказать, при всем к вам уважении, что вы и без этой… исповеди Холмса… знали о моем посещении библиотеки. Если вы хотите убедить меня в ее достоверности, то должны привести… какой-нибудь случай… о котором никак не могли знать…

Во взгляде Дойла я прочитал откровенное сочувствие. Так на меня посмотрел бы и Холмс, если б я дерзнул усомниться в каком-нибудь его смелом предположении лишь потому, что оно кажется мне невероятным. Вообще я замечал между ними все большее сходство — по крайней мере, что касается репертуара взглядов…

— Охотно, мистер Ватсон. Хотите, начнем с самого начала — от письма Мориарти с кругом? На бумаге Муратори?

5. Свет

Разумеется, я тотчас сдался. Это было жестом опытного шахматиста, который понял, что партия проиграна, и достаточно уважает противника, чтобы без толку мучить его несколькими лишними ходами. Я решил больше не перебивать его неуместными вопросами и сомнениями. Кивнув, я обратился в слух.

— Мы должны вернуться назад еще на шаг, — начал Дойл. — К смерти Мориарти в озере несколько недель тому назад. Дело было не в несчастном случае, как сообщалось официально. О нет, не бойтесь, Холмс не убивал его, как вы, вероятно, подумали, судя по выражению вашего лица. Это было умышленное самоубийство, рассчитанное и спланированное…

Я с трудом удержался, чтобы не вскрикнуть; меня остановила лишь твердая решимость не перебивать Дойла, но произошло это недостаточно быстро я все-таки успел широко открыть рот. Похоже, это зрелище выглядело довольно комично, потому что мой собеседник слегка улыбнулся, прежде чем продолжить.

— Похоже, что Мориарти, который, согласитесь, по уму и проницательности нимало не уступал Холмсу, страдал тем же недугом, что и его противник. Первоначальное наслаждение от совершаемых злодеяний вскоре ушло, оставив пустоту, которую могли заполнить только задачи, требующие огромного интеллектуального напряжения. В отличие от Холмса, который погрузился в уныние и отчаяние, ожидая, что судьба сама постучится к нему в дверь и бросит вызов, Мориарти был более предприимчив — он отправился на поиски подобных задач. Причем в самое подходящее место — в библиотеку Британского музея.

— Ах! — невольно вырвалось у меня. Я изобразил на лице раскаяние, а у Дойла в углах рта опять заиграла улыбка.

— Только из исповеди Холмса мне удалось понять, что на самом деле произошло у меня перед носом. Я обратил внимание, что приблизительно полгода назад резко возрос интерес к кое-каким нашим древним изданиям. Разные люди обоего пола начали посещать отдел старинных и редких книг, занимаясь изучением одних и тех же нескольких томов. Я не придавал этому особого значения, приписав все известной моде на эзотерику, возникшей в последнее время. Впрочем, как бы я мог догадаться, что речь постоянно идет об одной личности, признанном мастере переодевания — Мориарти? Что бы Мориарти ни искал в старинных книгах, он хотел, чтобы его поиски остались как можно более незаметными. Правда, когда через некоторое время интерес к этим произведениям неожиданно угас, это привлекло мое внимание, но было уже поздно. Единственным оставшимся следом явились несколько вырванных страниц, исчезновение которых было невозможно объяснить с учетом строжайшего контроля над посетителями отдела старинных и редких книг. Разумеется, все легко разъяснилось бы, если б я знал, кто нас на самом деле посещал…

Я молча кивнул в знак полного понимания, припомнив, сколько раз я сам становился жертвой хитрости Мориарти. Однажды он обманул меня, притворившись статуей в парке, из протянутой руки которой бил фонтанчик. Счастье, что я наложил на себя обет молчания и не впал в искушение рассказать об этом моем позоре. А ведь я хорошо утолил жажду из брызжущей струи после погони за этим злодеем… Холмс трясся от хохота добрых пятнадцать минут, когда я ему рассказал, и после того, как он разъяснил мне природу источника.

— Я попытался с помощью реконструкции установить, — продолжил Дойл, — что же такое невероятно важное находилось на недостающих страницах, если с ними так варварски обошлись, но, конечно, мне это не удалось. Глупо было и ожидать. Кто я такой, впрочем, чтобы мериться силами с гением, пусть и мрачным, Мориарти? Только теперь, из исповеди Холмса, я получил некоторое, правда, довольно… неполное… представление об этом.

Внезапный бой стенных часов, пробивших шесть, прервал Дойла. Мы оба вдруг посмотрели на большой маятник, гипнотически качавшийся под циферблатом. Думаю, от этого неожиданного звука Дойл вздрогнул чуть сильнее, чем я. Он явно принадлежал к людям, способным погружаться в собственный рассказ. Для него Мориарти сейчас словно был где-то здесь, в этой комнате, притворившийся Бог знает кем — может быть, как раз этими часами, а может быть, и мною…