Милорад Павич - Другое тело

• Название: Другое тело
• Автор: Милорад Павич
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-367-01816-5

Роман «Другое тело» — одно из последних произведений знаменитого сербского писателя Милорада Павича. С прочими его творениями эта книга находится не в прямом родстве: лучше читать ее как обычно, от начала и до конца, шаг за шагом следуя за перипетиями сюжета, проходя все дороги и тропинки, которые выведут читателя на прямой путь, где его ожидает развязка. Без загадок и тайн, конечно, не обошлось: чтобы волшебство претворилось в жизнь, герои ищут перстень с камнем, Богородицыны слезы и заклинание, начертанное на дне бокала. Вечное желание человека узнать, что суждено ему в будущем, соединяется в романе с размышлениями о том, существует ли у нас другое тело (тело души), подобно тому как обрел его после воскресения Иисус Христос.

Из Венеции XVIII века, с ее дворцами, каналами и стихией карнавалов, действие переносится в наши дни, а кто на самом деле написал эту историю, остается только догадываться…

---

— Вы меня пугаете. Что за камера под свинцом?

— Это «пьомби», венецианская тюрьма под свинцовой крышей Дворца дожей… Но не надо сразу представлять себе самое худшее. В настоящее время Венеция очень слаба, и в этом ваша сила. Я думаю, мы долго не продержимся. Смотрите сами: тюрьмы почти пусты, венецианский флот стоит на острове Корфу и, судя по всему, останется там навсегда, потому что у республики нет денег, чтобы вернуть его обратно… Мы становимся все беднее, мы утомлены, и нас ждут несчастья. Республика Святого Марка больна, она угасает. Ее конец близок.

— Откуда вы это знаете?

— Знаю, дорогой мой скьявоне, потому что и сама я больна. Останутся только музыка, картины и церкви… И гондолы! Они вечны, потому что попали к нам из Египта. Короче говоря, печальная история, в которой для вас нет ни места, ни времени, так что можете спать спокойно и завтра спокойно отправляться туда, куда вас вызвали. Венецианская инквизиция давно уже не та, что раньше. В настоящий момент власти заняты запрещением азартных игр, решение должно быть принято на днях… Вторая ваша забота — книга. Давайте прикинем, что здесь можно сделать. Как вы предполагаете из этого выкрутиться?

— Вот как. — Захария с радостью ухватился за возможность вместе с кем-нибудь проверить план, который начал складываться у него в голове. — Я переделал бы вызвавшие нарекания страницы так, как этого требует венская цензура, но вставил бы туда одно свое патриотическое стихотворение под собственным полным именем и фамилией, а потом за это стихотворение подверг бы себя настоящему критическому разгрому! Но хитрость состоит в том, что это стихотворение обличает австрийские власти и говорится в нем о тех же самых вещах, о которых пишет Юлинац на страницах, которые я обязан переписать.

— Блестяще! Это так запутано, что сам черт не разберет! Так и сделайте, все получится прекрасно, а потом выкиньте все это из головы и оглянитесь вокруг! Мы же в Венеции! В Венеции нужно наслаждаться. А вы? Даже не сказали, как вам понравилась моя игра в консерватории.

— Это было волшебно. Смотрите, ваш перстень. Я его не снимаю.

— В таком случае вам придется сделать мне ответный подарок. Анна рассказывала, что вы привезли с собой в Венецию маленькую картину, которую сами написали. По ее словам, совершенно прелестную. Ангелы держат в руках свитки с нотами. Мне бы хотелось просто увидеть ее. Анна считает, что вы прекрасный рисовальщик. Повторяю, оглянитесь вокруг! Здесь, у венецианских мастеров, есть на что посмотреть, чему поучиться. Вот, например, Тьеполо, на его картинах ноги и локти у изображенных вырываются за пределы полотна, за его границы. Они словно стремятся сбежать, но сбежать не так, как вы, страшась красоты. Они бегут, неся красоту с собой, неся ее нам. Займитесь живописью и вы! Я не слышала ни одного имени прославленного художника из вашей страны, а ведь наверняка они есть.

— Конечно есть.

— Может быть, и вы станете одним из них? Что они пишут?

— Фрески в церквях.

— И как зовут самого знаменитого?

— Не знаю.

— Не знаете? Как это может быть?

— Никто не знает. Они не ставят подпись на своих работах.

— Но эти работы существуют, и, несомненно, они прекрасны. Используется ли сюжет «Благовещения»?

— Да. Его всегда изображают на царских вратах.

— Я больше всего люблю именно его. Может быть, потому, что никогда не смогу иметь детей… Зачатие нового мира и зачатие Бога… Эта картина меня всегда завораживает. Никогда Троица целиком, и две самых важных ее фигуры (Бог и Иисус), на картине не видна… Только женщина и ангел. Хотите, я вам кое-что покажу? Недалеко отсюда находится Скуола ди Сан-Рокко. Там есть две знаменитые картины. Обе на один сюжет — «Благовещение», ангел приносит Деве Марии благую весть, сообщает, что она родит ребенка. Одну картину написал Леонардо, другую Тинторетто. Пойдемте туда, я покажу вам оба этих полотна. Они стоят того, чтобы их увидеть.

Забетта остановила одну из гондол, они переплыли через Гранд-канал и причалили перед Скуолой ди Сан-Рокко. На первом этаже здания была только одна картина. Они остановились перед ней, и Забетта прошептала:

— Это «Благовещение» кисти Леонардо да Винчи. Все изображение размещено по горизонтали, оно колеблется, удерживая равновесие, словно чаши весов. На одной стороне ангел, на другой Дева Мария. Они находятся в совершеннейшей гармонии среди совершеннейшего сада. Мгновение назад она читала книгу, он, с лилией в руке, только что спустился с неба. Все исполнено покоя. А сейчас мы поднимемся на несколько ступенек, и вот перед нами «Благовещение» Тинторетто. Это квадрат, в котором выделяется диагональ. Дева Мария сидит в доме, а с небес, проломив крышу, в ее комнату влетает целая стая ангелов во главе с архангелом Гавриилом, который несет благую весть. Если вся эта стая, что видна на небе, ворвется в дом, он рухнет, так же как с рождением Иисуса Христа рухнул весь существовавший до тех пор мир греха. Тинторетто изобразил непорочное зачатие как взрыв… Если вы хотите узнать, как эти два художника думали, вслушайтесь в их имена.

— Как? — спросил Захария.

— Произнесите их имена и услышите их картины. Леонардо да Винчи это andante cantabile — спокойно, певуче, а Тинторетто — взрыв, внезапность — subito sforzando! Неужели и синьор Захария не захочет сделать попытку? Почему бы и вам не написать «Благовещение»?

— Мой племянник Яков там, у нас, пишет иконы, он писал и «Благовещение».

— А вы? Предоставьте другим копировать заработанные в боях медали и одеяния священников, пусть даже эти копии и принесут вам членство в Венской академии художеств, о чем вы мечтаете, как говорила мне Анна…

— Если бы я занялся живописью, — прошептал Захария, — то изображал бы только Анну и вас, но есть в мире нечто, единственное, чего не может изобразить никто из художников. Это солнце. Солнце еще не написал никто, дорогая моя Забетта…

— Но все-таки, как бы вы написали, например, меня?

— Не отваживаюсь вам сказать, — ответил Захария со смехом. — Это столь же откровенно, как и тот мой сон, на мосту Риальто…

— Ну говорите же!

— Это была бы обнаженная натура.

— Обнаженная натура?

— Да. На картине вы были бы обнаженной. Такую картину я задумал уже давно. Еще на том концерте. Ваши длинные волосы спускаются вдоль вашего тела четырьмя тонкими прядями, как четыре струны вашего Амати. И эти пряди соединяются в пучок на вашем венерином холме. Их скрепляет гребень, который, как «кобылка» на скрипке, позволяет держать струны, в нашем случае пряди волос, натянутыми. На моей картине пальцы вашей левой руки перебирают волосы так же, как перебирали бы струны скрипки, а правой рукой вы водите смычком по собственным волосам, как по струнам инструмента, созданного мастерами Кремоны… Я написал бы вас исполняющей мелодию на своем собственном теле. А ваше тело на этой картине было бы скрипкой Амати. Или какой-нибудь другой. Я даже знаю, что именно вы бы играли.

— Что? — спросила Забетта взволнованно.

— Конечно, на холсте это увидеть невозможно, но я могу вам сказать, что бы подразумевалось. Там, на картине, вы играете одну композицию, о которой говорят, что композитор услышал ее во сне. Якобы в его сон явился дьявол со скрипкой в руках, уселся на кровать и сыграл волшебно прекрасную музыку. Проснувшись, композитор немедленно записал ее, и вот мы наслаждаемся звуками сонаты «Дьявольские трели» Тартини…

5. Весы из Помпей

В тот день в конце июня 1765 года австрийский подданный сербской национальности, принадлежащий к Церкви, которую здесь, в Венеции, называют Graeci non uniti (Греческая неуниатская Церковь), — сербский грек ортодоксальной, то есть православной и к папству не присоединившейся, веры, по распоряжению венецианских властей прибыл в здание Буссолы, где его направили в небольшую приемную, забитую людьми. Захария был поражен, увидев среди них Анну. Вся в черном, она сидела на одной из каменных скамей. Так что ждали они вместе. Одни люди заходили, другие уходили, и первый час они просидели молча. В течение второго часа они оставались в комнатушке одни и разговорились.

— В ту ночь, когда умер маэстро Джеремия, ты мне сказала, что нам стоит подумать, что с ним на самом деле произошло. Сейчас у тебя есть ответ? У меня нет.

— Разумеется, у тебя его нет. Поэтому здесь, когда тебе будут задавать вопросы, не вздумай давать ответы, которых у тебя нет…

В этот момент из кабинета в приемную вошел офицер и, не вдаваясь в подробности, сообщил Анне и Захарии, что они могут идти домой. Захария оторопел, а Анна схватила его за руку и быстро потащила через длинный коридор к выходу. Там им встретился чудовищно огромный Кристофоло Кристофоли, который воздел обе руки к небу и прошептал:

— Как хорошо, что я вас встретил. Как вы, синьорина Анна? В трауре. Разумеется. Прошу сюда. У меня тут есть н…н…небольшая каморка, так, для встреч с друзьями, я бы хотел с вами поболтать. Если у вас найдется время, конечно.