Синклер Льюис - Элмер Гентри

• Название: Элмер Гентри
• Автор: Синклер Льюис
• Жанр: Юмористическая проза

Коммивояжер Элмер Гентри — привлекательный мужчина и безнравственный авантюрист. Случайно попав на собрание верующих, и уловив, что под вывеской церкви можно неплохо подзаработать, Гентри тут же обращается в евангелиста. Объединив усилия с сестрой Шэрон Фолконер, он «выдает» страстные изгоняющие дьявола проповеди, которые приносят ему известность и благосостояние. Но когда появляется его бывшая подружка, Гентри приходится противостоять демонам иного свойства и, казалось бы, давно похороненные тайны превращают его «святую» жизнь в истинный Ад на Земле.

(Синклер Льюис, по признанию Хайнлайна, единственный из нефантастов, кому он обязан опытом. «Тщательно разработанный, продуманный, подробный, живущий своей жизнью мир, который не всегда выписывается в произведении, но позволяет героям жить совершенно естественно, — этому его научили книги Льюиса...» — А.Корженевский.)

---

Синклер Льюис Элмер Гентри

Перевод под ред. М.Кан.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

I

Элмер Гентри был пьян. Он был пьян воинственно и самозабвенно; он был словоохотлив во хмелю. Навалившись на стойку кабачка Оулд Хоум, самого пышного и элегантного питейного заведения в городе Кейто, штат Миссури, он уговаривал буфетчика спеть вместе с ним популярный вальс «Славные летние дни».

Буфетчик подышал на рюмку, протер ее и, взглянув на Элмера сквозь сверкающее стеклянное полушарие, ответил, что он, по правде говоря, не очень-то мастер по части пения. Впрочем, он сказал это с улыбкой, да и какой буфетчик не улыбнулся бы, глядя на Элмера, возбужденного, горячего, задорного, с такой победительной усмешкой на мясистом лице!

— Ну что ж, старик, — уступил Элмер. — Ладно. Тогда мы с приятелем покажем тебе класс. Познакомься с моим соседом по комнате. Джим Леффертс! Парень — первый сорт. А не то стал бы я с ним жить в одной комнате! Лучший полузащитник на Среднем Западе! Знакомьтесь.

И буфетчик с величайшей готовностью пожал руку мистера Леффертса. Затем Элмер и Джим Леффертс вернулись к своему столику и пьяными голосами затянули протяжную и звучную негритянскую мелодию. Пели они, надо сказать, превосходно. У Джима был звонкий тенорок, а что до Элмера Гентри, то в нем самое сильное впечатление производили не массивная фигура, не эта шапка густых черных волос и даже не эти дерзкие темные глаза, а голос: сочный, бархатный баритон. Этот человек был прирожденный сенатор. За всю свою жизнь он не сказал ничего умного и интересного, и все же каждое его слово казалось значительным. В его устах простое «здравствуйте» звучало глубокомысленно, как изречение Канта, празднично, как духовой оркестр, и торжественно, как орган в кафедральном соборе. Его голос пел, точно виолончель, и, очарованные им, вы не замечали вульгарных словечек Элмера Гентри, его бахвальства, его сальных острот и вопиющего насилия над грамматикой, которое он учинял в ту пору…

Подобно усталому путнику, что смакует каждый глоток холодного пива, слаженный дуэт голосов сладострастно выводил певучие фразы:

По тропинкам с подружкой гуляя в тени,
Ты ей руку тихонько пожми.
«Ты моя, а я твой, хорошо нам с тобой
В эти славные летние дни!»

Элмер даже прослезился от избытка чувств.

— Пошли отсюда, — всхлипнул он. — Подраться бы, что ли… Ты ж у меня забияка, Джим. Поддень кого-нибудь, пусть к тебе привяжется, а там подоспею я и башку ему снесу. Я им задам! — Он грозно возвысил голос и широко развел ручищи, готовый схватить воображаемого обидчика. Он клокотал от ярости при мысли о злодеянии, которое вот-вот должно совершиться. — Я ему всыплю, гаду! Ей-ей. Задевать моего приятеля? Да вы знаете, кто я такой? Я — Элмер Гентри, вот кто! Я т-тебе покажу!

Буфетчик, добродушно ухмыляясь, засеменил к их столику, навстречу верной погибели.

— Кончай, Сорви-Голова! — унимал его Джим. — Выпей лучше еще стаканчик! Я сейчас закажу. — И тут Элмер снова пустил слезу, оплакивая горестную судьбу неудачника, которого, как он смутно помнил, зовут Джим Леффертс.

Внезапно, будто по мановению волшебной палочки, перед ним возникли два стакана. Он пригубил один и озадаченно пробормотал:

— Извиняюсь!

В стакане оказалась вода. Ничего, его не проведешь! В том, пузатеньком, безусловно, будет виски. Так и есть. Он прав, как всегда. С самодовольной усмешкой он высосал стопку. Неразбавленное виски опалило ему горло, наполнив его ощущением силы и умиротворенности. Осталось еще только проучить того малого — правда, он не припомнит кого, — и уж тогда без остатка раствориться в ангельском благодушии.

Обстановка бара действовала на Элмера блаженно-успокоителыно. От кислого и бодрящего запаха пива он чувствовал себя особенно здоровым. А как ослепительно прекрасен буфет! Мерцание красного дерева, изысканная мраморная стойка, сверкающие бокалы, затейливой формы бутылки с неведомыми напитками, расставленные столь искусно, что смотреть на них — одно удовольствие. Неяркий, упоительно мягкий свет сочится сквозь причудливые окна — таких окон нигде и не встретишь, кроме как в церкви, пивной или ювелирной лавке, — словом, там, где можно укрыться от действительности. На коричневых оштукатуренных стенах красовались стройные нагие девицы.

Элмер отвернулся. Женщины не влекли его сейчас.

— Подлая девка, эта Джуанита! — буркнул он. — Только и думает, как бы из тебя вытянуть побольше — и все.

Но что это? Как интересно! Откуда-то, словно сам собою, выпорхнул обрывок газеты и скользнул на пол. Презабавная штука! Элмер разразился хохотом.

Затем в его сознание проник чей-то давным-давно знакомый голос. Голос возникал в далекой световой точке и летел к нему по гулким коридорам сна:

— Нас с тобой выставят отсюда, Сорви-Голова. Пошли лучше.

Элмер всплыл со стула. Прелестно! Ноги идут сами по себе, без всякого усилия. Постойте, что еще за номер — да ведь они заплетаются! Правая нога почему-то впереди левой, а ей вроде бы полагается быть позади! Элмер хихикнул и оперся на чью-то руку — руку помощи, не приделанную к корпусу, протянутую ему из небытия. Потом — миля за милей, неведомые, невидимые кварталы. Голова его постепенно прояснялась, и он торжественно объявил некоему Джиму Леффертсу, который почему-то внезапно очутился рядом с ним:

— Надо будет вздуть этого типа!

— Да уж ладно, давай! Вздуй кого-нибудь, отведи душу.

Элмер был поражен. Он загрустил. Его нижняя челюсть огорченно отвисла, изо рта показалась струйка слюны. Да, но ведь ему же разрешили отвести душу и подраться! Ура! И он нетвердыми шагами устремился навстречу желанной потасовке.

Великолепно! Вот это вечерок! Впервые за много недель он стряхнул с себя скуку Тервиллингер-колледжа.

II

В то время, осенью 1902 года, Элмер Гентри, известный у себя на курсе под кличкой «Сорви-Голова», был капитаном футбольной команды Тервиллингер-колледжа, лучшей футбольной команды за последние десять лет. Это она одержала победу в чемпионате на первенство Восточного Канзаса, хотя это место оспаривали команды десяти духовных колледжей, из коих у каждого были и свои собственные учебные корпуса, и ректор, и часовня, своя команда болельщиков, собственное знамя, и программа обучения, не уступающая программе лучших средних учебных заведений. Однако с того вечера, когда состоялось официальное закрытие футбольного сезона, на котором юные джентльмены устроили грандиозный фейерверк, предав сожжению девять бочек дегтя, вывеску еврея-портного и пеструю кошечку ректора, — с того самого вечера Элмер изнывал от скуки.

Баскетбол и пустячные упражнения гимнастов он считал занятием, недостойным героя футбольного поля. Поступая в колледж, он надеялся получить кое-какие практические познания, которые могут пригодиться юристу, врачу, страховому агенту. Он еще не решил тогда, кем будет. (Не решил он этого и по сей день, хотя был уже на последнем курсе колледжа и хотя в ноябре ему уже стукнуло двадцать два года.) Однако надежды его не оправдались. Зачем нужна тригонометрия в зале суда или даты царствования Карла Великого у операционного стола? (Кстати сказать, прошлой весной, на экзамене по истории Европы, он эти даты вроде бы знал.) Много ли заработаешь на дурацких цитатах этого старого олуха Вордсворта? Как это там у него?.. Ну, эта тарабарщина: «Подвластны миру суеты мы слишком…» и прочее.

Муть все это, чепуха. Лучше бросить колледж и пойти работать. Но раз уж его матери так хочется, чтобы ее сын получил диплом, нужно тянуть лямку. Во всяком случае, это куда легче, чем скирдовать сено или таскать мешки. Тем более, мать говорит, что в ее модной лавке дела идут отлично!

Несмотря на свой великолепный голос, Элмер воздерживался от участия в ученых дебатах, потому что терпеть не мог рыться в книгах. Ничуть не более привлекали его молебствия и душеспасительное красноречие Христианской Ассоциации Молодых Людей, ибо всеми силами своей бесхитростной и здоровой натуры он ненавидел благочестие и обожал пьянство и мирские радости.

Случалось, что, повторяя на занятиях ораторского искусства блистательные речи великих мыслителей Даниэля Уэбстера[1], Генри Уорда Бичера[2] или Чонси Депью[3], он ощущал сладость власти над аудиторией, когда ты держишь людей точно в кулаке и от одного звука твоего голоса их бросает в жар и холод. Члены студенческого дискуссионного клуба уговаривали его поступить к ним, но что это были за люди? Жалкие хлюпики, очкарики! И потом — торчать в затхлой библиотеке и вычитывать из пыльных захватанных книг статистические данные об имиграции или промышленности Сан-Доминго?! Да это же попросту непристойно!