Яцек Дукай - Иные песни

• Название: Иные песни
• Автор: Яцек Дукай
• Жанр: Эпическая фантастика
• Год: 2010

В романе Дукая «Иные песни» мы имеем дело с новым качеством фантастики, совершенно отличным от всего, что знали до этого, и не позволяющим втиснуть себя ни в какие установленные рамки. Фоном событий является наш мир, построенный заново в соответствии с представлениями древних греков, то есть опирающийся на философию Аристотеля и деление на Форму и Материю. С небывалой точностью и пиететом пан Яцек создаёт основы альтернативной истории всей планеты, воздавая должное философам Эллады. Перевод истории мира на другие пути позволил показать видение цивилизации, возникшей на иной основе, от чего в груди дух захватывает. Общество, наука, искусство, армия — всё подчинено выбранной идее и сконструировано в соответствии с нею. При написании «Других песен» Дукай позаботился о том, чтобы каждый элемент был логическим следствием греческих предпосылок о структуре мира. Это своеобразное философское исследование, однако, поданное по законам фабульной беллетристики…

Это путешествие через созданный Дукаем мир вдавливает в кресло и поражает размахом, совершенством и примесью безумия. Необычны фрагменты сконструированной действительности, творения Материи, поделенной на стихии Огня, Воды, Воздуха и Земли, принявшие Формы. Как те, чьи корни угадываются в творениях, известных в нашей реальности, так и совершенно чуждые. Восхищают идеи и способы их реализации, касающиеся воздействия наисильнейших единиц на слабые. Огромную роль здесь играет находчивость автора в языковом пространстве. Все творения, разновидности, эффекты эволюции, неизвестные нам, живущим в мире по другим законам, имеют разработанные фантастом названия, опирающиеся на знание греческого языка и талант построения неологизмов.

Шаг за шагом мы познаём правила, управляющие миром «Других песен», и язык, который автор использует для описания создаваемой действительности. При этом и речи нет об утомлении или усталости, так как на этот раз Яцек позаботился о том, чтобы читатель мог усвоить его произведения, хотя это и не означает, что язык и стиль романа не требуют усилий для понимания. Это дерзновенная литература, которую нельзя создать, используя простые и однозначные предложения, однако прозрачность фабулы, художественная выразительность образов и сцен являются большим достоинством «Других песен».

Главный герой родом из государства, которое является альтернативной проекцией Польши. Это военный гений, который вышел «на пенсию», зарабатывая на жизнь торговлей. Прошлое неожиданно вторгается в его жизнь. Появляются давно выросшие дети, которые решают взять его в экспедицию в Африку. Одновременно возвращаются воспоминания об осаде, закончившейся поражением, и не исключено, что очень скоро его военные таланты вновь будут востребованы. Фабула в «Других песнях» — это не излишний элемент, как бывало в последнее время в произведениях Дукая. На этот раз мы получаем захватывающие события, в жанровом отношении связанные с триллерами, хоррором, военной фантастикой и приключенческой литературой. Компоненты разных жанров, как и их атмосфера, перемешаны в идеальных пропорциях. Во всех областях эта книга тотальна, завершена, совершенна. «Другими песнями» Яцек Дукай доказывает, что он в состоянии совершить ещё многое в области фантастики, что сожаления об исчерпанности фантастических условностей безосновательны.

---

— Присаживайся, садись, — буркнула женщина, вытирая липкие от сладкого сока пальцы платком. Все освещение под балдахином представляло собой сочащийся с носа отблеск города и звезд; даже если бы Иероним не заслонял его, в этой шелковистой тени сложно было бы видеть лицо женщины, тем более, прочитать выражение на нем. Ей достаточно было слегка склонить голову с капюшоном. И смотрит ли она на меня вообще? Проклятый апельсин, пальцы уже слипаются.

Он сел.

Шулима отставила блюдо, зевнула, вытягивая руки над головой — кируффа полностью раскрылась, капюшон упал — усмехнувшись, она пихнула в сторону Иеронима круглую подушку, после чего, одним плавным, переполненным девственной грации движением, вытянулась перед Бербелеком на пуховом полу: голова поднята на опирающихся на локтях руках, хитрецкий блеск в глазах, согнутые в коленях ноги колышутся в ритм качаний лодки, на пальцах ног отблескивают серебряные кольца, подошвы ног белы словно вистульский снег.

— Шпионишь за мной, — сказала Амитасе.

Иероним снова потянулся пальцами к стилету.

— Ой, у тебя упал апельсин.

Чуть ли не насильно она сунула ему плод в руку. Ее лицо находилось столь близко — ему не нужно было даже наклоняться, не нужно было даже выпрямлять руку, вонзил бы огненное лезвие ей в глаз еще до того, как она успела бы мигнуть. Но вот только этот апельсин, апельсин из преисподней, что ему делать с этим апельсином?

Шулима иронично усмехнулась, ножки мигают в тени.

— Приятель сообщил, что какие-то люди выпытывают о моих давних сделках, что я покупала и за сколько, откуда взялись деньги и тому подобное. Оказалось, что все это компаньоны некого господина Панатакиса. Который ведет в Африке интересы твоей компании. Ведь отпираться, наверное, не станешь, как, Иероним?

Тот выбросил апельсин за борт, вытер ладони полой черной накидки.

— Кто ты такая? — прохрипел он в ответ.

Женщина рассмеялась.

— Как же, как же, неужели ты считаешь, будто бы в ночь Изиды я выдам тебе все свои секреты?

— Помет Чернокнижника!

— Не верь ты этому Панатакису, ведь он величайший мошенник в Александрии. Он сильнее, чем кажется; не мог бы он столь разбогатеть, обладая морфой раба, так что не дай себя обмануть внешностью.

— Ты сидела у его трона во время Крымской Дани!

Амитасе надула губы.

— Ой, ой, ну вот Шулиме и конец!

Она еще издевается над ним! Кровь зашумела в ушах.

Снова он потянулся за стилетом.

Но почему он до сих пор медлит? Рука должна опередить любую мысль. Тем временем, не успел он вытащить клинок из ножен, Шулима уже сидела у него на коленях, опирая ноги о левый борт лодки, обняв Иеронима за шею, пленив его ладонь, стиснувшуюся на стальной рукоятке между их телами, и шептала ему на ухо на аристократическом греческом слова — словно капли горячего меда:

— Иероним, Иероним, Иероним. Послушай мое сердце, испей мое дыхание, увидь мою роскошь. Ведь я не запятнаю твою морфу. Неужто я прихожу от Рога? Есть ли во мне хотя бы след Формы Максима Вдовца? Кто здесь больше похож на бога черного траура и трагической любви? Ну как бы могла я служить Чернокнижнику? Ты не должен так думать.

— Ты была там.

— Да, я была там, сидела рядом с ним. Каким образом кратистосы общаются друг с другом, каким образом ведут переговоры, заключают перемирия, устанавливают границу собственного влияния, как делят керос? Царя, повелителя, вождя они могут вызвать к себе, посетить его дом, выяснить, станет тот данником или нет, поддастся или сбежит — но сама встреча кратистосов лицом к лицу должна означать войну, столкновение Форм настолько могучих, что керос превращается в прах и ломается: каждое слово — это вызов, каждый жест — это принуждение, само присутствие — это уже вызов. Так что лично встречаться они не могут. Высылают посредников. Людей, о которых обе стороны знают, что те не поддадутся, что их Форма достаточно сильна; если они не сломлены, то принесут правду. Они не могут оставаться зависимыми от кого-либо. Они не являются данниками. Они никогда не селятся постоянно в чьей-либо ауре. Они приходят снаружи. Они сами являются гарантией истины собственных слов: то, что они такие, какими являются. Они никогда не лгут, не могут солгать. Ляг, Изида смотрит на нас.

Ах, этот запах, этот запах, что это были за духи: нарцисс, ашуха, фул — эгипетский жасмин? Левая рука расстегивала его кируффу, правая стянула с его головы капюшон. Амитасе наваливалась на Иеронима всем своим весом, нужно было подпереться или упасть на подушки. Когда она стянет с него кируффу — что со стилетом? Иероним развернулся передом к левому борту, делая вид, будто запутался в обширном одеянии, что дало ему пару секунд на то, чтобы сорвать ремни и забросить ножны с оружием в собственную лодку, после этого он сразу же вытянулся навзничь под шатром, захватив с собой и Шулиму. Лодки раскачались. Женщина сунула ему в рот два пальца, после чего слизала с них слюну. — Я сдаюсь, — шепнула она, раскрывая его кируффу. По контрасту с черной тканью его тело было практически белым; ее же тело, загорелое, гладкое, под руками опытных текнитесов сомы очищенное от каких-либо недостатков, морщин, животной поросли, казалось раза в два более живым, гораздо более здоровым, сильным, переполненным жаркой энергией, vis vitae. Амитасе ногтями черкнула вниз по его животу, приветственно стиснула начавший набухать член, потом провела пальцами по внутренней поверхности бедер. Иероним обнял женщину, прижал тело к телу, мягкие груди к твердому торсу, дыхание к дыханию. Она глядела ему прямо в глаза, взгляд был ясным, радостным, спокойным. Семь, восемь, девять; нет, нету в ней ни малейшего следа Чернокнижника. — Я не сражаюсь, — шепнул он, — и оружие уже выбросил. — Она раскрыла бедра, Иероним почувствовал на коже теплую влагу. — Склонив голову, она водила пальцем по морщинкам его лица. Он не мог не улыбнуться, морфа ее беззаботности расслабляла его мышцы и выпрямляла мысли. Так кем, кем же была эта женщина?

Иероним обмотал на своей ладони ее сколотые над шеей волосы, сжав пальцы в кулак, дернул, откидвая ее голову. Амитасе застонала.

— Значит, сражаемся, — прошипел он. — Магдалена Леезе, библиотекарша воденбургской академеи. Твоя Зуэя выбросила ее с «Аль-Хавиджи»; в антосе подобного ей ареса я перерезал бы ликот даже самым тупым ножом. Она же открыла там Форму уничтожения настолько сильную, что и до нынешнего времени у меня из-под ногтя не сошла кровь, а этот шрам на лбу видишь?

— Могу порекомендовать тебе хорошего текнитеса сомы.

Иероним дернул резце. Амитасе не сопротивлялась.

— В одной из своих книжек Леезе узнала этот твой лунный ритуал, — продолжал говорить он. — Или, возможно, сама принадлежала к секте?

— Неудача, шанс один на миллиард.

— Неужели тебя не учили: «Не существует никакой неудачи или везения, имеются только слабые и сильные морфы»?

Шулима продолжала улыбаться.

— Моя была сильнее, — ответила она.

— Ты и обо мне так думаешь? Будто бы твоя морфа сильнее? Будто я готов сделать все, чего только захочешь? Так? Скажи тогда, зачем я тебе нужен? Зачем ты тянешь меня на эту джурджу?

— Ты сюда приехал и не знаешь, зачем? Тогда это отвечает на все вопросы о силе.

Она почувствовала, как уходит его эрекция, сморщила брови. Иероним отпустил ей волосы, закрыл глаза.

Тогда она охватила его голову теплыми руками, поцеловала в лоб, в веки, в уста. Он раскрыл губы. Она куснула его за язык.

— Ты приехал сюда, потому что я попросила. Ты желаешь меня, поскольку я хотела, чтобы ты меня желал. Зачем ты мне нужен? Ты — незачем. Мне нужен Иероним Бербелек. И ты приведешь меня к нему. Я хочу того человека, который может плюнуть в лицо Чернокнижнику.

Он был быстрее ее вскрика, повернув ее на подушках и зажимая руки над головой. Полы их кируфф окончательно спутались — дикая смесь черного и белого: как в шелках, так и в телах. Коленом он развел ей ноги, всунул в нее пальцы, Амитасе вскрикнула во второй раз. Сейчас женщина видела над собой хищную птицу, зависшую в воздухе за мгновение перед атакой. Сузившиеся глаза, расширившиеся зрачки, трепещущие ноздри, жилы под кожей. Иероним раздавливал пальцами ее запястья. Он не отводил взгляда от лица Шулимы и когда заметил первый проблеск откровенного страха, хищно оскалился.

Она облизала губы.

— Одним ударом.

Раз.

* * *

Копия самой подробной из всех известных карт Африки, составленной в 1178 году Мазером ибн Кешла по прозвищу Каламус[7], писцом и картографом при дворе Хуратов, после того, как ее развернули, заняла весь хиексовый стол в библиотеке дворца Лотте, свисая с обеих его сторон на мраморный пол. Мазер бен Кешла был первым из земных картографов, открыто пользовавшихся при вычерчивании карт картинками с орбиты. Как и большинство, он подчинялся традиции описания земного шара, введенной еще в Александрийской Эре Филогеном из Гадеса, развившего на практике расчеты из Географики Эратосфена Киренеянина: деление шара на двадцать горизонтальных, параллельных кругов, десять южных и десять северных, отмеряемых от экватора одинаковой угловой величиной. Круги разделялись на десять подкругов каждый, сами они тоже делились на десять, и так далее. Сконструированные вавилонскими астрологами уранометры и постоянно совершенствуемые со времен Гиппарха диоптрии позволяли очень точно определять географическую сумму. Географические разности отмеряли в двадцати листах — десять восточных и десять западных, которые тоже делились затем по десятичной системе. Запад и восток соединялись на линии, пересекающей Гадес. Эратосфен, сравнивая углы падения тени в Александрии и Сиене, вычислил длину окружности Земли: четверть миллиона стадионов. Несмотря на применение самых дорогих цыганских часов, все равно оставались сложности определения географической разности во время путешествий — антосы различных кратистосов по-разному влияли на работу хронометров — потому-то Хураты (явно получив вначале совет от своего кратистоса, Иосифа Справедливого), в конце концов разрешили пользоваться помощью Лунян. Кроме того, Каламус был автором канонических карт Европы и Малой Азии. Он умер, работая с наемным текнитесом над проектом самокопирующегося глобуса; софисты и философы постоянно утверждали, что меканизм такой представляет собой сказочную невозможность.