Борис Костелянец - Драма и действие. Лекции по теории драмы

• Название: Драма и действие. Лекции по теории драмы
• Автор: Борис Костелянец
• Издательство: Совпадение
• Жанр: Культурология
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-903060-15-3

В сборник вошли фундаментальные работы Б. О. Костелянца (1912–1999) по теории драмы. Прежде всего это два выпуска лекций «Драма и действие» (1976, 1994), в которых автор выявляет то позитивное, что в философской теории драмы сохранило свое значение для современности, по новому осмысляя не только драматургию далекого прошлого, но и XIX–XX веков. В настоящем издании лекции публикуются с учетом авторской правки, восстановленной по рукописям и авторским экземплярам. Разработанная теория драмы блистательно применена автором в анализе «Царя Эдипа» Софокла и «Бесприданницы» Островского, включенном в настоящее издание. В приложении впервые публикуется конспект лекции Вс. Мейерхольда о Пушкине, сделанный Костелянцем в 1935 году.

---

«Лариса. Опять притворяться, опять лгать!

Огудалова. И притворяйся, и лги! Счастье не пойдет за тобой, если сама от него бегаешь».

Запомним эти слова. И вспомним их, когда станем в этом же действии свидетелями встречи Ларисы сначала с Карандышевым, а потом — с Паратовым. Там темы лжи, притворства, правды в чувствах и словах подвергнутся нескольким «переходам» и станут одними из самых важных в пьесе. А слова про счастье, которого надо добиваться самой, вспомним, когда Лариса в третьем действии поведет свою борьбу за Паратова.

Но сначала о лжи и притворстве. Когда появляется Карандышев, он не понимает желания Ларисы поскорее уехать, даже «бежать отсюда». Действительно, почему Ларисе так хочется бежать? Что ее томит? Душевная усталость от прошлых переживаний, нежелание опять притворяться и лгать или тревожные предчувствия? Юлию Капитонычу не до ее переживаний. Если в первом действии Лариса дала понять Карандышеву, что замужество для нее — средство найти тишину и уединение, то теперь он, в свою очередь, платит ей той же монетой. Для Юлия Капитоныча женитьба на Ларисе — хотя он ее по-своему и очень сильно любит — тоже средство «погордиться и повеличаться» перед людьми, коловшими его самолюбие, перед всем городским обществом как избраннику столь необыкновенной % девушки.

Надо понять ситуацию во всей ее сложности. Упрощая дело, нередко говорят, будто Карандышев Ларису вовсе и не любит. Нет, в меру отпущенных ему душевных возможностей любит сильно и горячо. Но Островскому важно раскрыть одно из искажений, которым подвергается любовь в мире, где унаследованные от крепостнической эпохи формы попрания человеческого достоинства усложняются складывающимися буржуазными отношениями.

Если Вожеватов ничего не знает и знать не хочет про любовь, то Карандышев способен любить и любит. Когда в четвертом действии он будет кричать о своей любви, тут с его стороны не будет ни обмана, ни самообмана. Однако Карандышев не может отдаться своей любви, ибо есть нечто гложущее его и тревожащее больше, чем самая любовь. Ему надо скрыть и от себя, и от других некую правду о себе. Ему надо создать видимость, что и его любят, что он вовсе не «соломинка», за которую хватается утопающий, а человек подлинно значительный. Нет, правда в том, что он именно «соломинка», пытается отрезвить его Лариса.

«Карандышев (с сердцем). Так правду эту вы и знайте про себя! (Сквозь слезы.) Пожалейте вы меня хоть сколько-нибудь! Пусть хоть посторонние-то думают, что вы любите меня, что выбор ваш был свободен.

Лариса. Зачем это?

Карандышев. Как зачем? Разве вы уж совсем не допускаете в человеке самолюбия?»

Вот как развивается тут тема лжи и правды, прозвучавшая в диалоге Ларисы с матерью. Та требовала от дочери утаивать истину, лгать и притворяться. Того же, в своих видах и целях, требует от нее теперь Карандышев.

Карандышевскую тему самолюбия, тему уязвленного и болезненного ощущения своей неполноценности, подхватывает и развивает, как это ни странно, появляющийся вскоре перед очами Ларисы Паратов. Они совсем разные — Карандышев и Паратов — по общественному положению, по воспитанию и уму, по характерам и дарованиям. Дают они друг другу весьма обоснованные уничижительные характеристики. Но в ходе их сложной борьбы друг с другом драматург выявляет нечто для нас неожиданное и чрезвычайно важное. Победитель женских сердец, самоуверенный, окруженный загадочным ореолом светский господин, человек, внушающий страх, почтение, восторг, и мелкий неказистый чиновник, всеми третируемый, с помощью очков пытающийся придать себе солидность, — оба хотят предстать перед людьми не такими, каковы они есть, а какими хотели бы казаться.

Сцена Паратов — Лариса является ключевой, узловой в завязке «Бесприданницы». Тут каждый из персонажей совершает поступки, ранее не входившие в его намерения. А такое несовпадение первоначальных намерений с результатами человеческих действий и есть один из главных источников того, что зовется драматизмом.

Харите Игнатьевне Паратов вполне чистосердечно объясняет причину как своего исчезновения, так и своего теперешнего появления. В игривом тоне Огудалова осторожно выведывает: а не вернулся ли Паратов к Ларисе? Тот полушутливо сообщает весьма серьезную новость. Он готовится «продать свою волюшку» и оценил ее в полмиллиона. Всей правды Паратов Огудаловой все же не сообщает: ведь волюшка-то уже запродана.

С Ларисой разговор идет совсем в ином тоне. Тут не до шуток, слишком они друг в друге глубоко заинтересованы. Приходит он, по его словам, с намерением «засвидетельствовать почтение». У нас нет никаких оснований думать, будто у него иные цели. Но и Паратов, и Лариса, поступая не так, как хотели бы, раскрывают себя неожиданным образом. Именно этого — неожиданного и вместе с тем неизбежного, а потому и драматического обнажения героями своей подлинной, самой глубокой сущности добивается здесь драматург. Сцена между Ларисой и Паратовым — одно из высших его достижений.

«Паратов. Не ожидали?

Лариса. Нет, теперь не ожидала. Я ждала вас долго, но уж давно перестала ждать.

Паратов. Отчего же перестали ждать?

Лариса. Не надеялась дождаться. Вы скрылись так неожиданно, и ни одного письма…»

От вполне естественного вопроса «не ожидали?» Паратов переходит к более сложному и, несомненно, агрессивному: «Отчего же перестали ждать?» Вскоре после приезда, узнав о предстоящем замужестве Ларисы, Паратов признался Кнурову и Вожеватову в своей вине перед ней. Теперь перед Ларисой человек, отнюдь не намеренный долго и серьезно виниться. Он быстро становится в положение обвиняющего. Никаких оснований, кроме оскорбленного самолюбия человека, опасающегося, что его разлюбили, у Сергея Сергеича для этого нет. Самолюбие — «сокрытый двигатель его», и даже не «сокрытый», а открытый, как и у Карандышева. Нарастая, оно становится все более решающим импульсом поведения Паратова в этой сцене, да и в последующих:

«Паратов. А позвольте вас спросить: долго вы меня ждали?

Лариса. Зачем вам знать это?

Паратов. Мне не для любопытства, Лариса Дмитриевна; меня интересуют чисто теоретические соображения. Мне хочется знать, скоро ли женщина забывает страстно любимого человека: на другой день после разлуки с ним, через неделю или через месяц… имел ли право Гамлет сказать матери, что она «башмаков еще не износила» и так далее…

Лариса. На ваш вопрос я вам не отвечу, Сергей Сергеич; можете думать обо мне, что вам угодно».

Придавая своим обвинениям «чисто теоретическую» форму, Паратов берет себе в помощники шекспировского Гамлета, а Ларису готов уподобить Гертруде, торопливо изменившей памяти только что скончавшегося короля. На Ларису, однако, эти уподобления не действуют. Она остается при своем и не намерена отвечать Паратову на его язвительный не вопрос даже, а глубоко несправедливое обвинение. А тот, стремясь во что бы то ни стало вырвать у Ларисы ответ, хоть и соблюдая умеренную вежливость, недвусмысленно настаивает на своем, обвиняя с помощью Шекспира весь женский пол:

«Паратов. Об вас я всегда буду думать с уважением; но женщины вообще, после вашего поступка, много теряют в глазах моих.

Лариса. Да какой мой поступок? Вы ничего не знаете.

Паратов. Эти «кроткие, нежные взгляды», этот сладкий любовный шепот, — когда каждое слово чередуется с глубоким вздохом, — эти клятвы… И все это через месяц повторяется другому, как выученный урок. О, женщины!

Лариса. Что «женщины»?

Паратов. Ничтожество вам имя!

Лариса. Ах, как вы смеете так обижать меня? Разве вы знаете, что я после вас полюбила кого-нибудь? Вы уверены в этом?

Паратов. Я не уверен, но полагаю.

Лариса. Чтобы так жестоко упрекать, надо знать, а не полагать.

Паратов. Вы выходите замуж?

Лариса. Но что меня заставило…»

Харита Игнатьевна доказывала Ларисе, как это необходимо в жизни — лгать и притворяться. Карандышев умолял ее скрывать правду. Но Ларисе эти уроки не пошли впрок. Еще несколько минут тому назад она была полна решимости не отвечать на главный вопрос

Паратова, пренебречь язвительными, обидно-витиеватыми его колкостями и оскорблениями. Теперь этой решимости нет и следа.

«Паратов. Лариса, так вы?..

Лариса. Что «я»? Ну, что вы хотели сказать?

Паратов. Извините! Я виноват перед вами. Так вы не забыли меня, вы еще… меня любите?

Лариса молчит.

Ну, скажите, будьте откровенны!

Лариса. Конечно, да. Нечего и спрашивать.

Паратов (нежно целует руку Ларисы). Благодарю вас, благодарю.

Лариса. Вам только и нужно было: вы — человек гордый».

Паратов и впрямь кажется и себе, и Ларисе человеком гордым. И эту позицию — а может быть, теперь уже всего только позу? — гордого, побеждающего и не терпящего поражения героя ему надо сохранить во что бы то ни стало. Но как ни верти — поражение налицо. Ведь, вновь увидев Ларису, он не может не понять всей меры того, что он теряет в обмен на полмиллиона. Паратов, однако, не из тех, кто способен признавать свои поражения. Поэтому в следующих репликах он сразу же выступает не столько как гордый, сколько как болезненно самолюбивый и себялюбивый человек. И не вполне честный.