Александр Шубин - Анархия – мать порядка

• Название: Анархия – мать порядка
• Автор: Александр Шубин
• Жанр: История

«Бей красных, пока не побелеют! Бей белых, пока не покраснеют!» – этот всем известный лозунг из популярного фильма принадлежал «зелёным» повстанцам периода Гражданской войны – людям, которые представляли в этой войне «третью силу». Самое известное из повстанческих движений – махновщина. Однако были и другие – в Сибири, на Дальнем Востоке и даже в Москве, где боевики из «Всероссийского штаба революционных партизан» взорвали здание Московского комитета партии большевиков в Леонтьевском переулке. Основанная на материалах из архивов Москвы, Киева, Запорожья и Парижа, книга историка Александра Шубина посвящена истории повстанческого движения времён Гражданской войны.

---

Когда на Украину вошла Красная армия, Григорьев в январе 1919 г. объявил себя сторонником советской власти. Его отряды вошли в ту же Первую Заднепровскую дивизию, что и Махно. Бригада Григорьева быстро выросла до нескольких тысяч бойцов – смесь советской и национальной идей оказалась популярной на Правобережье. «Выносными мозгами» Григорьева работали украинские левые эсеры – боротьбисты. 10 марта Григорьев разгромил французов, греков и белогвардейцев и взял Херсон. Затем интервенты потеряли Никополь, Григорьев разбил их у Березовки и двинулся на Одессу. Надо признать, что антантовские солдаты сражались неохотно на этой непонятной «войне после войны». В Париже шли дебаты о скорейшем возвращении контингента домой, и удары советских войск очень способствовали победе партии мира. 8 апреля Григорьев с триумфом вошел в только что оставленную интервентами Одессу. Там ему достались огромные запасы снаряжения, часть которого он раздал крестьянам, что еще сильнее подняло его популярность. Советское командование предложило Григорьеву план вторжения в Румынию. Учитывая, что боеспособность румынской армии была невелика, Советские войска могли в 1919 г. вторгнуться в Европу, соединиться с Венгерской красной армией и с Юга войти в раздираемую гражданской войной Германию. Головокружительная перспектива для мировой революции. И на острие главного удара – Григорьев. Есть от чего заболеть «звездной болезнью». Но большевики не доверяли националисту Григорьеву, при штабе которого агитировали украинские левые эсеры — боротьбисты. Лучше всего было бы «сплавить» его в Румынию. Григорьев постепенно становился враждебным большевистской политике. Он видел бедствия крестьянства и злоупотребления большевистских комиссаров. Взгляды Григорьева были националистическими, и он считал, что во всем виноваты евреи, пробравшиеся в большевистское руководство. Настроения в григорьевском лагере были классическим вариантом явления, которое А. Грациози назвал «стихийным национал–социализмом»[284]. Григорьев колебался – то ли взяться защищать неньку Украину от большевиков, то ли стать новым Наполеоном в борьбе с Антантой. Нарком просвещения В. Затонский удивлялся, почему задумавший мятеж Григорьев принимал у себя Антонова–Овсеенко «и дал ему спокойно уехать, не рискнувши и не догадавшись захватить в плен или пристрелить его»[285]. Но в том–то и дело, что Григорьев ни на что еще не решился. Он стоял перед выбором.

7 мая Григорьев получил приказ атаковать румынскую армию, занявшую Бесарабию. Но еще 4 мая григорьевцы начали погромы евреев и комиссаров. Командование требовало от Григорьева немедленно «прекратить безобразия». Атаман встал перед тяжелым выбором: или продолжать идти вместе с большевиками, против которых уже пошла часть его армии, или сохранить единство армии, присоединившись к восстанию против большевиков, которым он тоже не сочувствовал. Преодолев колебания, он решил быть со своими солдатами. 8 мая был издан «Универсал» Григорьева, составленный работавшими в его штабе левыми эсерами–боротьбистами. Он призывает к восстанию и созданию новой советской республики на Украине путем переизбрания всех советов на основе системы национального представительства — украинцам 80%, евреям – 5%, остальным – 15%[286]. Но то теория, а на практике григорьевцы тысячами убивали евреев и русских. 16 тыс. григорьевцев стали наступать по расходящимся направлениям, что распылило и без того небольшие силы, но расширило охват восстания почти на все правобережье (севернее уже с апреля партизанил Зеленый и другие атаманы). Восставшие заняли Александрию, Кременчуг, Черкассы, Умань, Елисаветград, Екатеринослав, вплотную приблизившись к территории «Махновии».

Красным пришлось срочно перебрасывать силы на образовавшийся «григорьевский фронт». На их стороне действовали и анархисты – в частности бронепоезд матроса Железняка. А вот часть войск, направленных против Григорьева, стала митинговать – не следует ли присоединиться к атаману.

14–15 мая красные перешли в контрнаступление от Киева, Одессы и Полтавы, громя распыленные силы Григорьева.

Во второй половине мая от григорьевцев были очищены все взятые ими города. Можно согласиться с биографом Н. Григорьева В. Савченко в том, что «Григорьев оказался бездарным фельдфебелем, не умевшим ни спланировать военную операцию, ни предвидеть последствия своих действий и к тому же постоянно находившимся в состоянии антисемитского ража»[287]. Главная угроза григорьевского восстания заключалась в том, что к нему присоединялись состоявшие из украинцев красные части. Больше всего большевики в этот момент боялись, что «детонирует» Махно.

Телеграмма Каменева к Махно по поводу выступления Григорьева выдает явное недоверие к «батько»:

«Изменник Григорьев предал фронт. Не исполнив боевого приказа, он повернул оружие. Подошел решительный момент — или вы пойдете с рабочими и крестьянами всей России, или откроете фронт врагам. Колебаниям нет места. Немедленно сообщите расположение ваших войск и выпустите воззвание против Григорьева, сообщив мне копию в Харьков. Неполучение ответа буду считать объявлением войны. Верю в честь революционеров — Вашу, Аршинова, Веретельникова и др. Каменев N 277»[288].

Попытка Каменева, воспользовавшись экстремальной ситуацией, заставить Махно беспрекословно довериться центральным властям, успехом не увенчалась — батька ответил довольно двусмысленно: «Честь и достоинство революционера заставляют нас оставаться верными революции и народу, и распри Григорьева с большевиками из–за власти не могут заставить нас оставить фронт»[289].

12 мая собрался «военный съезд», то есть совещание командного состава, представителей частей и политического руководства Махновского движения, дабы решить вопрос об отношении к Григорьевскому выступлению.

По воспоминаниям В. Белаша Махно говорил: «Большевистское правительство Украины опекает трудящихся. Оно наложило свою руку на все богатство страны и распоряжается им, как собственностью государства. Партийная бюрократия, этот вновь вернувшийся на нашу шею дворянский привилегированный класс — тиранит народ. Они издеваются над крестьянами, узурпируют права рабочих, свободно не дают дышать повстанчеству. Издевательство над нами и григорьевцами большевистского командования, тирания Чека против анархических и эсеровских организаций — все говорит за возврат к прошлой деспотии»[290].

Несмотря на то, что Махно в своей речи провел аналогию между григорьевским и своим движениями, оснований для разрыва с красными у него было недостаточно, а визиты Антонова–Овсеенко и Каменева давали некоторые надежды на сохранение союза. Совещание решило «оружием протестовать против Григорьева немедленно» и «сохранить дружественные связи с большевиками». Это же совещание «под шумок» приняло решение развернуть бригаду в дивизию и начать (в соответствии с договоренностью Махно и Антонова–Овсеенко) переговоры с советским правительством о предоставлении автономии Мариупольскому, Бердянскому, Мелитопольскому, Александровскому, Павлоградскому и Бахмутскому уездам — то есть махновскому району и его ближайшей периферии[291].

Одновременно с этим Махно послал в район мятежа своих эмиссаров для прояснения положения. Это было воспринято как попытка наладить союз с Григорьевым, «лазутчики» были задержаны большевиками, что оттянуло окончательное определение махновцами своего отношения к Григорьеву до конца мая. Эмиссары Махно были вскоре отпущены и сумели ознакомиться с результатами григорьевских налетов — трупами жертв еврейских погромов. Одновременно к Махно попало воззвание Григорьева, которое было расценено им как шовинистическое.

В своем воззвании «Кто такой Григорьев» Махно пишет об «Универсале» восставшего комдива: «Братья! Разве вы не слышите в этих словах мрачного призыва к еврейскому погрому! Разве вы не чувствуете стремление атамана Григорьева порвать живую братскую связь революции Украины с революцией России? … Мы уверены, что здоровое чутье революционера подскажет им (пошедшим за Григорьевым бойцам. — А.Ш.), что Григорьев обманул их, и они уйдут от него вновь под знамена революции»[292].

Однако Махно не был бы собой, если бы снова не встал в «третью» позицию: «Мы должны сказать, что причины, создавшие все движение Григорьева, заключаются не только в самом Григорьеве… Всякое сопротивление, протест и даже самостоятельное начинание душились чрезвычайными комиссиями… Это создало в массах озлобление, протест и враждебное настроение к существующему порядку. Этим воспользовался Григорьев в своей авантюре.., требуем к ответу коммунистическую партию за Григорьевское движение»[293]. Еще более категорична была анархистская пресса района: «Ни для кого не секрет, — писал Я. Алый в газете «Набат», — что вся деятельность большевистской партии направлена лишь на то, чтобы удерживать в руках своей партии власть и не давать другим течениям возможность проповедовать свои идеи…» Комиссары «своей неумелостью, своим властным духом восстановили повстанцев против большевиков и дали черносотенцам козырь в руки… Только неумелая и анти–революционная политика большевистской власти могла дать возможность Григорьеву и его компании использовать недовольство масс и повести их на черное, предательское дело»[294].