Иван Тургенев - Том 4. Повести и рассказы, статьи 1844-1854

• Название: Том 4. Повести и рассказы, статьи 1844-1854
• Автор: Иван Тургенев
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1980

В четвертый том вошли повести и рассказы, статьи и рецензии и незавершенное произведение И.С. Тургенева «Степан Семенович Дубков и мои с ним разговоры».

---

— Все, славу богу, покорнейше благодарю, — ответил Ипатов. — Одна Марья Павловна не совсем… того, всё больше в своей комнате находится.

— Простудилась?

— Нет… так. К чаю явится.

— А Егор Капитоныч? что он поделывает?

— Ах! Егор Капитоныч убитый человек. У него жена умерла.

— Не может быть!

— В сутки умерла, от холеры. Вы бы не узнали его теперь, просто на себя не похож стал. «Без Матрены Марковны, говорит, жизнь мне в тягость. Умру, говорит, и славу богу, говорит; не желаю, говорит, жить». Да, пропал бедняк.

— Ах, боже мой, как это неприятно! — воскликнул Владимир Сергеич. — Бедный Егор Капитоныч!

Все помолчали.

— Ваша соседка, я слышал, замуж вышла, — заговорил Владимир Сергеич, слегка покраснев.

— Надежда Алексеевна? Да, вышла.

Ипатов косвенно посмотрел на Владимира Сергеича.

— Как же… как же, вышла и уж уехала.

— В Петербург?

— В Санкт-Петербург.

— Марья Павловна, я думаю, скучает по ней? Кажется, она очень с ней была дружна.

— Конечно, скучает. Без этого нельзя. А впрочем, что до дружества касается, скажу вам, девичья дружба еще хуже мужской. Пока на глазах, хорошо, а то и поминай как звали.

— Вы думаете?

— Да, ей-богу так. Вот хоть бы Надежда Алексеевна. Как уехала, ни одного письма к нам не написала, а ведь как обещалась, божилась даже. Правда, ей теперь не до того.

— А давно она уехала?

— Да, уж недель шесть будет. На другой же день после свадьбы ускакала, по-иностранному.

— Говорят, и брата ее тоже здесь нет? — проговорил Владимир Сергеич немного погодя.

— Да, тоже. Ведь они люди столичные, станут они долго в деревне жить!

— И неизвестно, куда он уехал?

— Неизвестно.

— Пощебелил, да и за щеку*, — заметил Иван Ильич.

— Пощебелил, да и за щеку, — повторил Ипатов. — Ну, а вы, Владимир Сергеич, что поделывали хорошенького? — прибавил он, оборотясь на стуле.

Владимир Сергеич начал рассказывать о себе. Ипатов его слушал, слушал и воскликнул наконец:

— Да что ж это Маша нейдет? Иван Ильич, ты бы сходил за ней.

Иван Ильич отправился вон из комнаты и, вернувшись, объявил, что Марья Павловна сейчас придет.

— Что, у ней голова болит? — спросил Ипатов вполголоса.

— Болит, — ответил Иван Ильич.

Дверь раскрылась, и вошла Марья Павловна. Владимир Сергеич встал, поклонился и от изумления не мог произнесть слова: так изменилась Марья Павловна с тех пор, как он ее видел в последний раз! Румянец исчез с ее похудевших щек; широкая черная кайма окружила ее глаза; горько сжались губы, всё лицо ее, неподвижное и темное, казалось окаменелым.

Она подняла глаза, и в них не было блеску.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил ее Ипатов.

— Я здорова, — отвечала она и села к столу, на котором уже кипел самовар.

Владимир Сергеич порядком-таки поскучал в тот вечер. Да и все были не в духе. Разговор принимал всё такой невеселый оборот.

— Ведь вишь, — сказал, между прочим, Ипатов, прислушиваясь к завываньям ветра, — какие ноты выводит! Лето-то уж давно прошло; вот и осень проходит, вот и зима на носу. Опять завалит кругом сугробами. Хоть бы поскорее снег выпал. А то в сад выйдешь, тоска нападет… Словно развалина какая-то. Деревья ветками стучат… Да, прошли красные дни!

— Прошли, — повторил Иван Ильич.

Марья Павловна молча посмотрела в окно.

— Бог даст, вернутся, — заметил Ипатов.

Никто не отозвался ему.

— А помните, как здесь тогда хорошо песни пели? — сказал Владимир Сергеич.

— Мало ли чего! — вздохнув, ответил старик.

— Но вы бы могли, — продолжал Владимир Сергеич, обращаясь к Марье Павловне, — у вас такой прекрасный голос.

Она не ответила ему.

— А что ваша матушка? — спросил Владимир Сергеич Ипатова, не зная уже, о чем вести разговор.

— Слава богу, перебивается помаленьку при своих недугах. Еще сегодня в колясочке каталась. Она, доложу вам, как надломленное дерево, скрып да скрып, и глядишь, иное молодое, крепкое повалится, а оно всё стоит да стоит. Эх, хе, хе!

Марья Павловна уронила руки на колени и наклонила голову.

— А всё же плохое ее житье, — заговорил опять Ипатов, — справедливо сказано: «Старость не радость».

— А молодость не в радость, — промолвила Марья Павловна словно про себя.

Владимир Сергеич хотел было вернуться на ночь домой, но такая сделалась на дворе темнота, что он не решился ехать. Ему отвели ту же комнату наверху, в которой он три месяца тому назад провел беспокойную ночь по милости Егора Капитоныча…

«Храпит ли он теперь?» — подумал Владимир Сергеич и вспомнил его наставления слуге, вспомнил внезапное появленье Марьи Павловны в саду…

Владимир Сергеич подошел к окну и приложился лбом к холодному стеклу. Его собственное лицо тускло глянуло на него с надворья, словно в черную завесу уперлись его глаза, и только спустя немного времени мог он различить на беззвездном небе ветки деревьев, порывисто крутившиеся среди мрака. Их тормошил неугомонный ветер.

Вдруг Владимиру Сергеичу показалось, будто что-то белое промелькнуло по земле… Он всмотрелся, усмехнулся, пожал плечами и, воскликнув вполголоса: «Что значит воображенье!», лег в постель.

Он заснул очень скоро, но и в этот раз не было ему суждено провести спокойную ночь. Его разбудила беготня, поднявшаяся в доме… Он отделил от подушки голову… Слышались смятенные голоса, восклицания, торопливые шаги, двери хлопали, вот раздался женский плач, крики поднялись в саду, другие крики отозвались дальше… Тревога в доме росла, становилась шумнее с каждым мгновением… «Пожар!» — мелькнуло в уме Владимира Сергеича. Он трухнул, вскочил с кровати и бросился к окну; но зарева не было, только в саду проворно двигались по дорожкам, мимо деревьев, красные огненные точки — то бегали люди с фонарями. Владимир Сергеич подошел быстро к двери, отворил ее и наткнулся прямо на Ивана Ильича. Бледный, растрепанный, полураздетый, он мчался сам не зная куда.

— Что такое? что случилось? — спросил с волнением Владимир Сергеич, сильно схватив его за руку.

— Пропала, утопла, в воду бросилась, — ответил Иван Ильич задыхавшимся голосом.

— Кто в воду бросился, кто пропал?

— Марья Павловна! Кому же, как не Марье Павловне! Погубил он ее, сердешную! Помогите! Батюшки, побежимте скорее! Голубчики, скорее!

И Иван Ильич ринулся вниз по лестнице.

Владимир Сергеич кое-как надел сапоги, накинул шинель на плечи и пустился вслед за ним.

В доме он уже никого не встретил, все выскочили в сад; одни только девочки, дочери Ипатова, попались ему в коридоре, возле передней; помертвев от испуга, стояли они в своих белых юбочках, с сжатыми руками и голыми ножками, возле ночника, поставленного на полу. Через гостиную, мимо опрокинутого стола, выбежал Владимир Сергеич на террасу. Сквозь чащу, по направлению к плотине, мелькали огни, тени…

— За баграми! скорее за баграми! — слышался голос Ипатова.

— Невод, невод, лодку! — кричали другие голоса.

Владимир Сергеич побежал на крик. Он нашел Ипатова на берегу пруда; фонарь, повешенный на суку, ярко освещал седую голову старика. Он ломал руки и шатался как пьяный; возле него женщина, лежа на траве, билась и рыдала; кругом суетились люди. Иван Ильич уже вошел по колена в воду и щупал дно шестом; кучер раздевался, дрожа всем телом; два человека тащили вдоль берега лодку; слышался резкий топот копыт по улице деревни… Ветер несся с визгом, как бы силясь задуть фонари, а пруд плескал и шумел, чернея грозно.

— Что я слышал, — воскликнул Владимир Сергеич, подбегая к Ипатову, — возможно ли?

— Багры, давайте багры! — простонал старик ему в ответ…

— Да вы, может быть, ошибаетесь, помилуйте; Михаил Николаевич.

— Нет! какое ошибается! — заговорила слезливым голосом женщина, лежавшая на траве, горничная Марьи Павловны, — сама я, окаянная, слышала, как она, голубушка моя, в воду бросилась, как билась в воде, как закричала: спасите, а там еще разочек: спасите!

— Как же ты не помешала ей, помилуй!

— Да как, батюшка, сударик мой, помешать? Ведь я когда ее хватилась, то уж ее в комнате не было, а мое сердечко, знать, чуяло, последние-то денечки она всё так тосковала и не говорила ничего; да уж я знала, я прямо так в сад и побежала, словно надоумил меня кто, слышу, вдруг бултых что-то в воду: спасите, слышу, кричит… спасите… Ох, голубчики мои! Ох, светики мои!

— Да тебе, может быть, так почудилось?

— Какое почудилось! Да и где она? куда девалась?

«Так вот что мне показалось белое в темноте», — подумал Владимир Сергеич…

Между тем прибежали люди с баграми, притащили невод, стали расстилать его на траве, народу набралось пропасть, суета поднялась, толкотня… кучер схватил один багор, староста — другой, оба вскочили в лодку, отчалили и принялись искать баграми в воде; с берега светили им. Странны и страшны казались движения их и их теней во мгле над взволнованным прудом, при неверном и смутном блеске фонарей.