Иван Тургенев - Том 7. Отцы и дети. Дым. Повести и рассказы 1861-1867

• Название: Том 7. Отцы и дети. Дым. Повести и рассказы 1861-1867
• Автор: Иван Тургенев
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1981

Настоящий том объединяет произведения, написанные в 1860–1867 годах: роман «Отцы и дети» (1860–1862), рассказы «Призраки» (1863–1864), «Довольно» (1862–1865), «Собака» (1864–1866), роман «Дым» (1865–1867).

---

Отзывы о «Дыме», исходившие из лагеря представителей «официальной народности», во многом соприкасались с отзывами реакционной критики, в особенности это относилось к оценке романа в газете «Русский».

Газета «Русский» (1867, 12 июня, л. 23 и 24) напечатала на своих страницах письмо читателя из провинции под названием: «Недоумение по поводу „Дыма“ Тургенева, напечатанного в „Русском вестнике“». Это письмо, вероятно, было написано самим М. П. Погодиным, который «недоумевал», «…что же значит повесть г. Тургенева „Дым“, помещенная в „Русском вестнике“ за месяц март? Дым ли это отечества, который нам сладок и приятен? Или это угар, наносимый с Запада, оружие русского, направленное против России? "Московские ведомости" верят в хорошие стороны русского народа и в высокое призвание России: с какой же стати появились в „Русском вестнике“ неприязненные шляхетские насмешки странника, который всё русское, без исключения, считает дымом?»

Злобный отзыв М. П. Погодина, помимо общих идейных расхождений между ним и Тургеневым, корни которых уходили в 1840-е годы, объяснялся еще и тем, что «Дым», с его проповедью служения европейской цивилизации и насмешками над неославянофильскими теориями, появился в самый разгар подготовки и про-ведения этнографической выставки и съезда славян, проходившего в Москве под реакционными панславистскими лозунгами и возглавлявшегося М. П. Погодиным[319].

H. H. Страхов, называвший себя славянофилом и принадлежавший к группе «почвенников», объединившихся вокруг журналов D. М. Достоевского «Эпоха» и «Время», обращался к «Дыму» дважды. Первый раз сразу же после опубликования романа в «Русском вестнике» и второй раз в статье, написанной в 1871 г. и посвященной последним произведениям писателя от «Призраков» (1863) до рассказа «Стук, стук…» (1871).

Разбирая роман в 1867 году, H. H. Страхов пришел к выводу, что Тургенев неискренен в своем утверждении: «всё дым и больше ничего». Критик считал, что Тургеневу не понравилось новое направление ветра, который подул после 1862 г., и он написал роман против господствующего ветра». Суть перемены, происшедшей в русском обществе после 1862 г., критпк истолковал следующим образом: «Внимательный наблюдатель должен признать, что благодаря нынешнему царствованию действительно вскрылись все язвы, которые мы носили в своем теле, воображая себя вполне здоровыми; <…> Говоря литературными формулами, все мы до 1862 г. были более или менее западниками, а после этого года все более или менее стали славянофилами».

Заканчивая свою статью, Страхов выразил уверенность, что «черноземная сила» и «ветер, потянувший с Востока», помогут устоять России в столкновении с Европой и выйти из этого столкновения нравственно обновленной (Отеч Зап, 1867, № 5, с. 172–180,).

Вторая статья Страхова была полемически направлена не только против некоторых концепций «Дыма», но и против истолкования романа Тургенева в статье П. В. Анненкова (см. ниже).

Главным предметом спора по-прежнему оставалась проблема: Россия и Запад. Страхов доказывал, что России нечему учиться у Западной Европы, что западничество Тургенева «не содержит в себе действительной преданности началам, выработанным европейскою жизнью», а является своего рода нигилизмом, заимствованным из «отрицательных и мрачных учений современной Европы»[320].

Н. И. Соловьев, критик журнала «Всемирный труд», также обвинил автора «Дыма» в том, что его любимый герой, Потугин, высказывает суждений, с которыми могли бы согласиться все «русские нигилисты», страдающие «недоверием к силам и средствам своего народа»[321].

Истолкование содержания «Дыма» в статье-лекции О. Ф. Миллера интересно тем, что он, высказавшись в защиту славянофильства и сказав, что Потугин — это «…один из последних могикан того бесшабашного западничества, которое в сущности вытекает из препох-вального свойства нашей натуры <…>, которое очень метко определяет Базаров, говоря <…>: „Русский человек только тем и хорош, что сам о себе прескверного мнения“»[322],— неожиданно пришел к выводу, что новый роман Тургенева заканчивается оптимистической верой в будущее. Тургенев, — писал он, — «заключает свой, Дым“ успокоительным указанием на то, что одно — не дым: это воскресающее значение дела освобождения, воскресающее значение его как для самого народа, так и для нас всех, чающих появления новых людей» (там же, с. 273).

По мнению О. Ф. Миллера, в России того времени еще не появились «новые люди», чем и объясняется их отсутствие в «Дыме». Заканчивая свою статью, критик высказал уверенность, что Тургенев по-прежнему обладает большими творческими возможностями и что новый подъем в его творчестве будет возможен тогда, когда русское общество «представит ему новые данные и новые типы».

Положительной рецензией на «Дым», автор которой дал всесторонний и глубокий анализ романа Тургенева, была статья П. В. Анненкова «Русская современная история и роман И. С. Тургенева „Дым“» (ВЕ, 1867, № 6).

По определению П. В. Анненкова, «Дым» — роман социальный, ибо «он выводит перед нами явления и характеры из современной русской жизни, важные не но одному своему психическому или поэтическому значению, но вместе и потому, что они помогают распознать место, где в данную минуту обретается наше общество, и мысль, которою оно занято перед наметкой последующего своего шага» (с. 100).

В новом романе Тургенева Анненкову слышалось «биение» современной ему жизни, главной проблемой которой была необходимость «строить разумно внутренний быт людей». «Дым» свидетельствует, — утверждал критик, — что ни кружок Губарева, ни блестящее общество генерала Ратмирова не в состоянии решить эту задачу, к тому же обе эти группы ослеплены торжеством «по случаю победы „народного духа“ над его отрицателями» (с. 107 и 108).

Анализируя взгляды Потугина, Анненков доказывал, что тургеневский герой призывал учиться не у той Европы, язвы которой очевидны, а у другой, которую мы «мало видим и почти не знаем». Главной задачей той, другой Европы является стремление дать «точное, общедоступное определение идей нравственности, добра и красоты, и такое распространение их, которое помогло бы самому скромному и темному существованию выйти из сферы животных инстинктов, воспитать в себе чувства справедливости, благорасположения и сострадания к другим, понять важность разумных отношений между людьми и, наконец, получить способность к прозрению „идеалов“ единичного, семейного и общественного существования» (с. 110). Для этой скрытой Европы характерен интерес к «серьезным социальным учениям» и к «реалистическому направлению в науках» (с. 108).

«Западничество» Потугина Анненков объяснял именно тем, что он успел «прозреть эту, а не другую какую-либо Европу» (с. 110).

Отвечая всем тем, кто обвинял автора «Дыма» в клевете на Россию и русский народ, Анненков писал, что Тургенев, избегая пошлости, «не перечисляет доблестных приобретений последнего времени, но он только их и имеет в виду, когда показывает дикие силы, еще теснящиеся и гарцующие вокруг молодых зачатков нашего развития, когда говорит о всем том, что, по его мнению, отводит глаза кажущимся достоинством и величием представлений от прямых условий этого развития» (с. 119–120).

Анненков глубже других вскрыл содержание романа, но и его статья не лишена некоторых крайностей. К последним относится безоговорочное утверждение, что Потугин — «представитель некогда знаменитого кружка западников» и что он, «скромный, безвестный, ничем себя не заявивший, но глубоко убежденный полусеминарист и полуразночинец», явился «после Белинского и Грановского» (с. 106). Кроме того, содержащееся в статье Анненкова толкование сути «западничества» Потугина значительно шире, чем те выводы, которые можно сделать на основании анализа суждений этого героя. «Западничество», как его понимает Анненков, отражает, очевидно, в какой-то мере взгляды автора «Дыма» и в еще большей степени самого Анненкова. Помимо критических статей, роман Тургенева вызвал ряд пародий, эпиграмм и откликов в сатирических и юмористических журналах[323].

«Дым» оживленно обсуждался не только в печати. В одном из своих писем к А. Ф. Писемскому П. В. Анненков рассказывал: «Петербург в эту минуту читает „Дым“, и не без волнения. Очень любопытно слушать теперь толки, когда еще запевалы литературные не дали тона для суждений <…> Большинство испугано романом, который приглашает верить, что вся русская аристократия да и вся русская жизнь есть мерзость»[324].

О том, что новый роман «возбудит много толков», писал Тургеневу также Боткин.

Ф. И. Тютчева не удовлетворило, как передавал Боткин, «нравственное настроение, пронизывающее повесть» и «отсутствие национального чувства», хотя он и признавал «всё мастерство, с каким нарисована главная фигура» (Боткин и Т, с. 264). Отрицательное отношение к роману Тютчев выразил в эпиграмме «И дым отечества нам сладок и приятен», напечатанной в «Голосе» (1867, № 170, 22 июня ст. ст.)[325]. Тогда же поэтом было написано и стихотворение «Дым», в котором в аллегорической форме высказана надежда, что «безотрадный, бесконечный дым», окутавший «могучий и прекрасный <…> лес» (творчество Тургенева), рассеется и лес снова «зазеленеет», «волшебный и родной»[326].