Александр Грин - Том 2. Рассказы 1913-1916

• Название: Том 2. Рассказы 1913-1916
• Автор: Александр Грин
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1991
• ISBN: 5-280-01610-1, 5-280-01609-8

Во второй том Собрания сочинений Александра Степановича Грина (1880-1932) включены рассказы 1913-1916 гг., как широко известные, так и не имевшие до настоящего времени книжных публикаций.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

— Однако я тороплюсь. — Доктор, вынув записную книжку, писал рецепт. — Эти порошки три раза в день; а к голове лед. До свиданья.

II

Утром на другой день сестра милосердия отлучилась на полчаса, а к больному пришел навестить его Осип Кириллыч Скуба, знакомый фельдшер Рябинина. Сидя у изголовья спящего Рябинина, Скуба читал отысканный на этажерке бульварный роман. Полуоткрытым окном шевелил ветер, рама скрипнула; увлеченный чтением, Скуба вздрогнул, поднял голову и стал размышлять:

— В романах женщины отдаются легко, а попробуй в действительности! Я думаю, что авторы, описывая любовные интриги, дополняют воображением недостаток своего собственного существования. Ну, мыслимо ли, чтобы в течение одного месяца Артур соблазнил четырех графинь, полдюжины баронесс, монахиню, горничную и двух дочерей лакея? Впрочем, мне все равно, и я думаю… — Здесь Скуба, осмотревшись, вытащил из кармана зеркальце и стал внимательно рассматривать свое похожее на дыню лицо. — Я думаю, что при некотором усилии с моей стороны обладание женщинами давалось бы мне легко. Но я ленив. В прошлом году… Судомойка из ресторана… Нет, та была слишком толста. — Медленно шевеля губами, Скуба прочел: — «Пухлая шея вздрагивала от поцелуев». Какая сочная кисть у этого автора!

— Кто-нибудь! — открывая глаза, простонал Рябинин.

— Здравствуйте! — сказал Скуба. — Это я, ну как ваши делишки? Лучше ли вам?

Больной повернул голову.

— Не знаю, — с усилием проговорил он. Помолчав, Рябинин продолжал, морщась от надоедливой мухи: — Голова распухла, и весь я как будто распух, отяжелел и… разбит. Был мерзкий сон… Я видел себя лежащим на шоссейной дороге, связанным по рукам и ногам. По мне проезжали возы… Тысячи возов. Они ехали тихо, один за другим… головы лошадей упирались в задки телег… и массивные ободки колес врезывались в меня.

— Ужасный сон, — подобострастно сказал фельдшер.

— Комната потихоньку кружится слева направо, — неожиданно заявил Рябинин. — Нельзя ли остановить ее?

— Успокойтесь, это ваше больное воображение, — оглядываясь, возразил Скуба. — Все стоит крепко на своем месте.

— На фабрике все по-прежнему? — устремив глаза в потолок, спросил Рябинин.

— Ах! — не отвечая на вопрос и захлебываясь осторожным смешком, подпрыгнул Скуба. — Знаете, я расскажу вам забавную историю. Старший монтер Чиликин со своей молоденькой мачехой… ей-богу! Отец погнался за ним с ружьем, а он, выскочив в окно, кричит: «Я, батя, родственные узы скрепляю!»

— Неужели?

— Представьте. Так и сказал. Скуба, хихикая, блестел глазами.

Болезненная гримаса смеха появилась на восковом лице инженера. Он, приподнявшись, разразился глухим кашлем и сунулся головой в подушку, сказав:

— Скверно. Пожалуйста, принесите мне стакан чаю. В столовой.

Рябинин лежал лицом кверху, время от времени слабо шаря руками по одеялу, как бы сбрасывая невидимую тяжесть. Через минуту он снова впал в бредовое, бессознательное состояние.

III

Скуба появился, держа в вытянутой руке стакан чая, а следом за ним вошел церковный староста фабричной церкви и, вместе с тем, токарный мастер — Филиппов. Это был плотный человек с круглым, веснушчатым лицом, стриженный по-казацки, в кружок.

— Смотрите, — шептал Скуба, — как скрутило-то его, а?

— Д-да-с, д-да-с… — промычал Филиппов, — так-с…

— С-с-с! — зашипел Скуба, ставя стакан на стол. — Заснул, что ли?.. Просила меня сестра посидеть с ним. А вы как?

— По ягоды хожу. Полпуда варенья жена сварила.

Они говорили шепотом.

— Новый пасьянс узнал, — сказал Скуба, — вот интересный. Я карты с собой завсегда ношу, езжу в Парголово, так уж в «двадцать одно» постоянно с чухной играю.

Он, мусля пальцы, стал раскладывать карты.

— Тройку сюда, — советовал Филиппов, углубляясь в занятие. — Выгоднее туза взять.

Рябинин, очнувшись, закашлялся. Филиппов, сочувственно тараща глаза, подошел к кровати.

— Эка вы нас пугаете, — безразличным голосом произнес он, — хворать вздумали, нехорошо, Алексей Федорович!

— Да, скверно, — узнавая Филиппова, прошептал Рябинин, — временами мне кажется, что я уже умер. Одеяло давит меня. Мне жарко… а руки… мерзнут. Я скоро умру.

— Тьфу, тьфу! типун на язык, — сказал Филиппов, — чего еще выдумаете! Еще нас всех переживете.

— Нет, я умру, — упрямо заявил Рябинин.

— Крепитесь, крепитесь, — басил Филиппов. — Господь… все в руке божией.

— Я знаю, что умру. — Рябинин усмехнулся. — Все равно.

— Нет, уж вы, пожалуйста, не расстраивайтесь, — говорил, словно торгуя ненужную вещь, Филиппов.

— Звук каждого слова болезненно отдается в мозгу, — сказал, помолчав, Рябинин, — но мне хочется разговаривать. Мне как будто немного легче. А знаете… я думал… Ничего нет.

— Как-с? — не понял Филиппов.

— Я говорю, — как бы разговаривая сам с собою, продолжал Рябинин, — что… ничего нет… простая штука.

— Это где же? — вставил фельдшер.

— Там. — Рябинин криво и неохотно улыбнулся. — Там… за гробом… как это принято говорить.

— Как нету? Есть… — недоумевая, сказал староста. — Все есть.

Рябинин сделал попытку мотнуть рукой.

— Рассказывайте! — Он как будто немного оживился, заговорив громче. — Бабьи сказки. Все чепуха. «Земля есть, и… в землю…» Пожалуйте землю есть. Да. Когда будете умирать — увидите, что я прав. Я, это, знаете, не думаю, а чувствую. Тело мое в ужасе. Оно противится разрушению. Оно… осязает смерть. Я ничему не верю. Сегодня ночью я испытывал предсмертную тоску каждого мускула… каждого ногтя и волоса. Да. Страх смерти естествен… что же в нем предмет ужаса? Пустота. В молодости я резал индюшек, и, когда ловил… их… они кричали… раздирающим голосом… а когда… просто гонялся… из шалости — крик… был другой…

— Так-то, — возразил, чувствуя себя неловко от «умственного» разговора, Филиппов, — то, знаете… птица — курица там, индюшка. Они глупые.

— У них тоже тело, — сказал Рябинин. Скуба, забыв о чае, ковырял в носу.

— Рассудок непостоянен, как женщина, — снова заговорил Рябинин, начиная впадать в полузабытье, — если бы все помнили… если бы все помнили… Нагнитесь.

Филиппов, солидно округлив спину, нагнулся к посиневшему лицу инженера. Рябинин заметался, потом широко раскрыл глаза и, с хитрой улыбкой на губах, таинственно зашептал:

— Если бы… человек… всегда помнил… что за гробом… один… пшик, нуль… он жил бы лучше. Не мерзавцем.

— Эх, — сказал староста, — да не тревожьте вы себя… право…

— На земле стало бы веселее… — сияя и радостно улыбаясь, продолжал Рябинин, — был бы огромный пир…

— Где пир? — расслышав последние слова, осведомился фельдшер.

Голова Рябинина опустилась на подушку, глаза закрылись; он стал дышать быстро и тяжело; каждый его вздох сопровождался глухим хрипом.

— А ведь плохо ему! — сказал староста, подняв палец. — Бегите-ка за доктором, а?! Плохо ему.

Скуба, кивнув головой, вышел.

IV

Филиппов сел в кресло, почесал за ухом и сложил на животе руки. «Странно — думал он, — я ведь тоже умру. Каждый знает, что умрет, а все как-то не верится. Удивительно все на свете. Хотел утром напомнить Егорке, чтобы сапоги к воскресенью сшил, да на рантах, а не на гвоздях. Забыл. Десять худых мешков не забыть бы татарину продать. А что, если правда-то твоя, Алексей Федорович? Господи, прости меня, грешного. — Он зевнул и перекрестился. — Не понимаю я умственного этого пояснения. Понятно, человек в жару, бредит. Поверь-ка я ему, так от страха одного похудею. А он говорит, что веселее бы стало… держи карман шире! Расстроил он меня. Сорок лет ни о чем не думал, а сейчас, как паршивый студент какой, мозговать пустился. Положился бы на волю божию».

Закрыв глаза, он вдруг, неожиданно для себя, заснул. Прошло несколько минут, в течение которых и спящий и умирающий были неподвижны. Филиппов похрапывал. Левая рука Рябинина свесилась, пальцы ее медленно шевелились. Рука как бы стремилась занять прежнее положение, согнулась в локте, вздрогнула и опустилась. И, еле слышно, так тихо, что почти не шевелились его губы, инженер прошептал:

— Милочка?.. Не мой кипятком руки… Возьми шпильки.

Наступила смертная тишина. В окне сверкал сад.

Филиппов вдруг очнулся, быстро вскочил и стал протирать глаза. Сильный, непонятный страх овладел им. Сонно жужжали мухи.

— Алексей Федорович! — тревожно позвал Филиппов.

Рябинин не шевелился. Староста подошел к кровати, увидел полуоткрытый рот, стеклянные, невидящие глаза и, быстро крестясь, бледный, задом отошел к двери. Здесь, вытянув шею и пугаясь таинственной тишины, Филиппов жалобно произнес:

— Алексей Федорович! Не шутите!

История Таурена (Из похождений Пик-Мика)