Лариса Соболева - Вся правда о небожителях

• Название: Вся правда о небожителях
• Автор: Лариса Соболева
• Жанр: Детектив
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-50057-4

Павел обожал свою жену Алисию и мечтал вылечить ее от порока сердца. До операции оставалось всего две недели…

Следователю Артему было очень жаль обезумевшего от горя мужа, но открыть дело он не мог, ведь доказать, что произошло убийство, невозможно…

Камилле нравилось разрушать чужие семьи и наблюдать за страданиями людей. Кто-то должен был ее остановить…

Некоторые считают себя всемогущими и легко заставляют других подчиняться своей воле. Но часто тот, кто возомнил себя богом, оказывается на дне самой глубокой пропасти…

---

Настенька заперла магазин на три замка, тщательно проверив каждый, связку ключей уложила в чехол и спрятала в бархатной сумочке, искусно вышитой цветными нитками. Она была готова пойти домой, да неловко уходить, как будто здесь никого нет. Илларион вовремя сообразил предложить:

– Позвольте вас проводить? – И чтоб не получить отказа, привел веские причины, по которым он здесь: – А то ведь сумеречно, народу нехорошего нынче много, девушке одной ходить по улицам боязно.

– Благодарю вас, – дала она согласие.

Он провожал ее почти каждый вечер уж тому две недели, рассказывая обо всем, что удалось узнать за день, а когда ничего нового не прочел или не услышал, повествовал о работе, полагая, что дело его представляет интерес. Илларион был молод, двадцати одного года, и приятной наружности – высок, строен (правда, сутулился), белокурые кудри блестели шелком, глаза у него были ясные и детские. Аккуратен, его черный костюм хоть и старый, а никогда не бывал измят, на нем нет пятен, а рубашка отливала белизной. В то же время юноша суетлив и болтлив, изъяснялся заковыристо, впрочем, недостатком это не назовешь, главное, обхождению научен, и с нежной душой, и Настеньке, в общем-то, нравился.

Они не торопились. Кругом-то цвела весна, а она не только очаровывала теплом и ароматами, она питала молодость надеждами и мечтами, пробуждала первые ростки чувств, кружа голову. Да, Илларион был во власти легкого головокружения, чувствовал небывалый подъем, а во всем виноваты чудный вечер, дивный покой и Настенька… Девушка была удивительно хороша и свежа, словно сама весна вышагивала рядом, отчего хотелось петь гимн радости, и он спел бы, если б умел.

– Давеча читал я газеты, что принес почтмейстер начальнику… – принялся занимать спутницу Илларион. – Курьезные случаи там описаны-с.

– Какие же? – поддержала она разговор, ей-то рассказать было нечего.

– В ведомостях сообщается, что в мировом съезде разбиралось дело об оскорблении артистом Полтавским словом и действием помощника режиссера Собачева. Выяснилось новое обстоятельство, показывающее, что Полтавский вовсе не раскаялся в своем поступке. Когда речь зашла о процессе среди лицедеев, он заявил: «Хотя я и получил повестку в мировой суд, но это еще ничего не значит. Как бил я Собачева, так и буду бить после». Съезд утвердил приговор мирового судьи, которым Полтавский был присужден к заточению на десять дней при городском арестном доме. Не забавно ли?

– Что ж тут забавного? – взглянула на него Настенька, а у того от ее взгляда сердце ухнулось куда-то вниз. – Бить людей дурно.

– Так ведь и народец актерский дурной, сплошь пьяницы да развратники.

– Откуда вам это известно? Вы знакомы с ними?

– Нет-с. Но так говорят. У вас прелестная шляпка, Настасья Назаровна, вам очень идет-с.

Да что шляпка! Настенька и без шляпки прекрасна: глаза, что синь небесная, только печальные, а ресницы длинные и густые; личиком беленькая, так что видны голубые жилки, на щеках чуть заметен румянец; светло-русые волосы длинными локонами сползали на спину, один раскрутился и змеился…

– Вам правда нравится? – оживилась она. – Я сама ее сделала, как учила мадам Беата.

– Право слово, вы мастерица!

– Полноте, какая я мастерица, – вздохнула Настенька. – Вот мадам Беата все-все умеет, учит меня, она хорошая. И красивая.

– Не спорьте, не спорьте! – Иллариону хотелось доставить ей удовольствие, а чем же доставить, если не комплиментами, которые женщины обожают, как он слышал. – Вы редкая умелица… Отчего вы все время оглядываетесь?

– Да? – приостановилась девушка, застигнутая врасплох. Осталось признаться, ведь лгать она не умела: – Поглядите назад, но незаметно… Карету видите?

Поскольку по дороге едва тащилась одна-единственная карета, Илларион, разумеется, ее увидел, но уточнил:

– Запряженная парой лошадей?

– Да-да. А теперь идемте. Не оглядывайтесь.

Илларион не понимал ее беспокойства, однако озабоченное личико Настеньки и его заставило волноваться, тянуло посмотреть назад. Но он же мужчина, а мужчине неловко проявлять любопытство при юной особе, Илларион дождался, когда разрешит девушка:

– Теперь поглядите. Едет карета?

– М-да. Чем вы озабочены?

– Да я уж третий день кряду встречаю сию карету. И утром видела, когда в магазин шла, и вчера вечером…

Что могло родиться в юношеской голове, затуманенной трепетным чувством к девушке? Конечно, это поклонник преследует Настеньку, и – какая досада – он богат, раз в карете раскатывает. Тем не менее Илларион с твердостью заверил:

– Не извольте беспокоиться, Настасья Назаровна, я не дам вас в обиду.

– А вот мы возьмем и… убежим! Ну? Побежали?

Какое счастье! – она взяла его за руку. Да что бежать – взлететь было в самый раз! Взять Настеньку на руки и… туда, где парят птицы и гуляют облака, где оба стали б свободными, как ветер, где некому указывать. Они побежали, держась за руки, свернули за угол, потом еще свернули, а когда очутились за следующим углом, остановились и оба разом рассмеялись. Настенька выглянула за угол и радостно сообщила:

– Не вижу кареты, мы скрылись! Я всегда убегаю от нее.

– Да за вами ли она ехала? Меня сомнение берет.

– Не знаю, – она продолжила путь, – но мне отчего-то не по себе. Да бог с ней, с каретой, я же трусиха, вот и показалось… А как вас называет ваша матушка?

– Когда сердита – Илларион, а когда добра – Лариосик.

– Точь-в-точь как мой дедушка! Ежели он сердит, то ворчит и кличет меня Настасьей, в остальные часы – Настенькой зовет.

– Можно и мне вас… как дедушка?..

– Отчего же нельзя? – улыбалась она.

– И вы меня зовите по-простому… Ой, я же запамятовал! Это вам, Настенька. Малость помялись, вы уж простите меня.

Из внутреннего кармана сюртука Илларион достал букетик ландышей, распространивших в ночном воздухе, наполненном покоем и прохладой, божественный аромат. И ничего он не забыл, просто не решался отдать ландыши, за которыми ходил пешком в лес ранним утром, а потом поставил в стакан с водой и следил за ними весь день. А Настенька тоненькими пальчиками осторожно взяла букетик и приложила к носу, не выразив радости, что обеспокоило Иллариона, он ведь был одержим идеей угодить ей, потому робко спросил:

– Вам нравится?

– Чудо, как хороши. Мне никогда не дарили цветов, спасибо.

– Ну, так идемте, Настенька! – воскликнул он, видя, что – да, угодил! – Идемте, а то ваш дедушка будет волноваться.

– Что еще пишут в газетах? – поинтересовалась она, дорога-то удлинилась, а за беседой пройдет незаметно.

– Объявляют-с, – воодушевленно заговорил он. – К примеру… Наизусть помню: «Лучший друг желудка. Вино Сен-Рафаэль предлагается как тоническое, укрепляющее и способствующее пищеварению. Брошюра о Сен-Рафаэльском вине как о питательном и целебном средстве доктора де Барре высылается по востребованию». Вы пробовали вино, Настенька?

– Что вы, как можно. Стойте! – испуганно прошептала она. – Кто это?

На их пути выросли три мужских фигуры, но в темном переулке с тусклыми фонарями лиц было не разглядеть, одно понял Илларион: дело худо, разбойный люд попался.

– Не бойтесь, Настенька, – отодвигая девушку за спину, шепнул он, хотя внутри у нее все сжалось от страха, но к трем теням он обратился смело: – Господа, разрешите нам пройти беспрепятственно.

– Лариоська! – крикнул один из разбойников известным голосом, мигом у Иллариона отлегло от сердца, знакомый ведь не тронет.

Тот, что стоял в середине, сделал несколько шагов, попав в свет фонаря, тут-то и признал его Илларион:

– Сережка! Фу-ты, черт бешеный, напугал-то нас как.

«Черт бешеный» оказался молодым мужчиной лет двадцати шести с чуть заметной щегольской бородкой, в светлой косоворотке, узких штанах, заправленных в сапоги, в пиджаке и картузе. По тому, как он подошел и остановился, поставив ноги широко, а руки на пояс, можно было судить, что Сережка в себе уверен, решителен, дерзок и силен. Но угрозы от него не исходило, улыбка была добродушной, а голос окрасился сиропом:

– Ты, я вижу, с барышней. Где такую добыл-то, а, Лариоська?

– Настенька, не бойтесь, – бросил через плечо Илларион, – это Сережка, сосед мой. Извини, друг Сережа, спешим мы очень, дедушка заждался ее.

– Стало быть, Настенькой тебя звать, – подошел тот ближе. – Коли дедушка заждался, то идите.

Девушка несмело сделала шаг, второй… поравнялась с незнакомцем и вдруг покачнулась, будто ее толкнули, а никто не толкал. Сергей вмиг поддержал ее, схватив за плечи и едва не ударившись лбом о лоб Настеньки. Так близко не подступал к ней ни один мужчина, кроме дедушки. Она ощутила его дыхание на лице и тепло крепких рук, почуяла запах, присущий только этому человеку, хотя других не знала. Он же, удостоверившись, что девушка стоит на ногах твердо, разжал руки со словами:

– Оступилась? Поостерегись, дорога здесь худая.