Томас Фридман - Плоский мир: краткая история ХХI века

• Название: Плоский мир: краткая история ХХI века
• Автор: Томас Фридман
• Жанр: Экономика

---

Сейчас некоторые либерально настроенные арабские аналитики целенаправленно занимаются проблемой неприятия арабо–мусульманским миром глокализации. Например, 5 мая f004 года в Саудовской англоязычной газете «Араб Ньюс» была опубликована статья журналиста Раида Кусти «Сколько еще ждать первого шага?».

«Сообщения о новых террористических актах в Саудовской Аравии появляются почти каждый день. Всякий раз, когда я надеюсь и молюсь о том, чтобы это закончилось, становится только хуже, — писал Кусти. — Главный редактор газеты «Аль–Рияд» Турки Аль–Судаири, выступавший в программе, посвященной истокам и причинам терроризма, выдвинул в этой связи следующую теорию. Он сказал, что участники многих современных терактов придерживаются идеологии «Джамаа Джухайман», группы, прославившейся в 1970–х годах своим захватом Большой мечети. Джухайманисты видели в других неверных и считали себя вправе убивать их, будь это приезжие с Запада, которых следует вообще вышвырнуть с Аравийского полуострова, или мусульмане, которые не желала их поддерживать. В 1980–х и 1990–х годах участники этого Движения ушли в тень, однако недавно снова заявили о себе. Аль–Судаири лишь забыл задать главный вопрос: «Как мы, жители Саудовской Аравии, намерены с этим бороться?» Если страна не хочет задуматься о глубинных причинах этого явления — что было характерно для нас последние двадцать лет, — пройдет какое–то время, и мы увидим новых приверженцев радикализма. Разве не мы сами создаем этих монстров? Вся наша образовательная система, которая не учит терпимости к другим вероисповеданиям, не говоря о терпимости к другим школам ислама, требует тщательного пересмотра. То же самое касается самой Саудовской культуры, в которой большинство не принимает иного образа жизни и навязывает свои ценности другим людям. Тот факт, что школьникам у нас не объясняют, что на земле существуют другие цивилизации и что мы являемся частью глобального сообщества, а только снова и снова рассказывают об исламских империях, тоже требует переоценки».

Слишком легко забывают, что с экономической точки зрения одной из самых важных добродетелей, которой может обладать страна или сообщество, является культура терпимости. Если толерантность — норма жизни, результатом будет всеобщее процветание. Потому что терпимость — это первое условие доверия, а доверие —фундамент инноваций и предпринимательства. В обществе, компании или содружестве, где люди начинают больше доверять друг другу, происходит только хорошее. «Китай начал свое стремительное восхождение к коммерческим и производственным высотам лишь после того, как пал одиозный и нетерпимый коммунизм Мао Цзэдуна и установился режим, который можно было бы назвать тоталитарным laissez–faire[12], — писал британский историк Пол Джонсон в статье «Форбс» от 21 июня 2004 года. — Другой пример — Индия. Терпимость и особая неограничительность — в природе индуистской религии… Если предоставить их самим себе, сообщество индийцев (как и китайцев) всегда найдет способ процветать. Когда диктатор Иди Амин выгнал из Уганды индийское население, беженцы были приняты в толерантной Великобритании. Сегодня среди них больше миллионеров, чем в любом другом этническом сообществе иммигрантов в Соединенном Королевстве. Это убедительный пример того, чего могут достигнуть люди благодаря трудолюбию, крепким семейным связям и тяге к знаниям, даже если все их предыдущее богатство было разграблено и уничтожено». Были времена, когда процветала и исламская культура — когда она пестовала терпимость, как в мавританской Испании. Однако политические и идеологические лидеры современных мусульманских стран обычно не приветствуют ни терпимости, ни перемен, ни инноваций. Экономит адское развитие исламского мира, считает Джонсон, тормозится в том числе и поэтому.

Здесь мы снова приходим к коэффициенту плоскости. Страны без природных ресурсов гораздо более предрасположены к тому, чтобы благодаря процессу естественного отбора выработать навык открытости новым идеям — потому что для них это единственный способ выживания и развития. Но, к счастью, культура не только влияет на развитие, она способна меняться. Она не «вшита» в ДНК человека, является продуктом контекста любого общества: географии, образовательного уровня, качества руководства, исторического опыта. Контекст меняется, и вместе с ним меняется культура, (укажем, Япония и Германия за последние пятьдесят лет превратились из крайне милитаризированных обществ в мирные, стабильные демократические государства. Бахрейн был одной из первых арабских стран, где начали добывать нефть, и он же стал первой арабской страной, где нефть закончилась. Затем он стал первой страной в Заливе, разрешившей женщинам голосовать на выборах. В эпоху культурной революции Китай был охвачен настоящим идеологическим безумием, а сейчас эту страну можно назвать воплощением прагматизма. Мусульманская Испания была одним из самых толерантных обществ за всю историю человечества. Мусульманская Саудовская Аравия стала одним из самых нетерпимых. В мусульманской Испании были развиты торговля и купечество, люди учились Жить своим умом, а потому — в согласии с окружающими. Саудовская Аравия сегодня может забыть обо всем, кроме нефтяных прибылей. Между тем по соседству с Саудовской Аравией расположен Дубай, город–государство, потративший свои нефтедоллары на то, чтобы стать центром туризма, торговли, строительства, компьютерных технологий — фактически коммерческим центром региона. Дубай по праву считается одним из самых космополитичных и открытых мест на планете: туристы въезжают сюда без визы, суши–баров и полей для гольфа здесь, кажется, больше, чем мечетей. Так что, конечно, культурные традиции важны. Но они укоренены в контексте, а не в генах, и поэтому если контекст меняется и адаптируется к современному миру, то же самое происходит с культурой.

НЕОСЯЗАЕМЫЕ ВЕШИ

Силуэт города на фоне неба может рассказать о многом. Управляющий хедж–фондами Динакар Сингх, как и многие американцы индийского происхождения, регулярно ездит в Индию, чтобы повидаться с семьей. Одну из таких поездок в Нью–Дели Динакар совершил зимой 2004 года. Я встретился с ним через пару месяцев, и он признался, что впервые понял, почему Индия до сих пор в полной мере не включена в мировой экономический процесс — за исключением высокотехнологического сектора. «Это произошло на шестом этаже отеля в Нью–Дели, где я поселился, — рассказал Сингх. — Из своего окна я мог видеть на много миль вперед. Почему? Очень просто. Из–за проблем с электричеством в Дели мало лифтов, а соответственно — совсем немного высоких зданий». Понятно, что ни один здравомыслящий инвестор не станет строить небоскреб в городе, где электросети могут выйти из строя в любую минуту и человеку придется подниматься двадцать этажей пешком. Результат — продолжающееся расползание городов и неэффективное использование пространства. История Динакара напомнила мне о недавнем путешествии в китайский порт Далянь. Впервые я добывал там в 1998 году, в 2004–м отправился опять и неузнал город. За это время в Даляне появилось такое количество новых зданий, в том числе высоток из стекла и металла, где поначалу я даже сомневался, туда ли приехал. Еще одно {воспоминание было связано с Каиром, где в 1974 году я ходил в школу. Тогда в городе существовало три главных здания? Каирская башня, отель «Нил Хилтон» и египетский телецентр. Спустя тридцать лет, в 2004 году, они по–прежнему оставались самыми высокими сооружениями. Силуэт Каира почти не изменился, поэтому там я всегда точно знаю, где нахожусь. Незадолго до поездки в Далянь я также посетил Мехико, где не был девять лет. Должен отметить, что город стал чище (спасибо программам мэра); возникло и несколько новых зданий — но нетак много, как я ожидал по прошествии десяти лет после подписания НАФТА. Внутри самих этих зданий я встретил моих мексиканских друзей, пребывавших в подавленном состоянии. Они сказали, что Мексика растеряла свою энергию — перестала развиваться, как раньше, из–за чего у людей стала понемногу исчезать целеустремленность.

Итак, в Дели можно без конца смотреть вдаль. В Каире «городской силуэт кажется бесконечно одинаковым. Если вы приезжаете в какой–либо китайский город через год после предыдущего посещения, создается впечатление, что вы не были в нем бесконечность. А когда жителям Мехико начало казаться, что впереди — бесконечный путь наверх, они неожиданно уперлись в спину китайцам, сумевшим догнать их и все больше и больше их обгоняющим.

Чем объясняются эти различия? Нам известна базовая формула экономического успеха: реформирование оптом, затем реформирование .в розницу, а также хорошее управление, образование, инфраструктура и способность к глокализации. Тем не менее остается неизвестным другое — и если бы я знал ответ, я бы расфасовал его и продавал на каждом углу: почему одной стране удается собраться с силами и последовательно провести все эти меры в жизнь, а другой — нет. Почему панорама в одной стране меняется за одну ночь, а в другой полвека остается неизменной? Единственное объяснение, которое мне приходит в голову, невозможно четко сформулировать. Я называю это неосязаемыми вещами, и из них две — главные. Во–первых, это способность и.желание общества собраться с силами и пожертвовать чем–то ради экономического роста. Во–вторых, это лидеры с четким представлением о том, что надо сделать для развития, и желанием использовать власть как средство для перемен, а не для личного обогащения и сохранения статус–кво. Некоторые страны (например, Корея и Тайвань) были способны сконцентрироваться и направить всю энергию на экономическое развитие. Другие (такие, как Египет и Сирия) отвлекаются на идеологию и внутренние политические конфликты. Лидеры одних стран посвящают свое время пребывания у власти модернизации общества. Во главе других — элиты, которые попросту продажны, которые набивают карманы и вкладывают присвоенное в швейцарскую недвижимость. То, что индийские правители построили в стране всемирно известные технологические институты, а пакистанские не сделали ничего подобного, объясняется множеством исторических, географических, культурных особенностей, которые я могу только отнести к категории неосязаемых вещей. Эти «неосязаемости» трудно измерить, но кое в; чем они способны оказывать решающее влияние.