Яцек Дукай - Irrehaare

• Название: Irrehaare
• Автор: Яцек Дукай
• Жанр: Киберпанк

---

— У тебя месяц времени Мехико. И мне хочется иметь убедительные, слышишь? убедительные объяснения этого феномена. В противном случае, можешь отправляться к Самураю. Или во Внешний Мир.

— Не могу сказать, чтобы это был умный ход, — процедил Сантана. — Мы не находимся в столь хорошей ситуации, чтобы позволить выдвигать людям подобные ультиматумы. Ты делаешь ошибку.

— Сантана, ты у нас ходячая бомба с часовым механизмом. Библейский Иона! А я рисковать не могу. Я так рассчитал: мне не выгодно задерживать тебя, даже если бы ты был вторым Ерлтваховичичем. В один прекрасный день всех нас тут накроет метеоритом, и ты будешь единственной выжившей особой. Только без оскорблений — в данном случае я предпочитаю, чтобы ты выступал против нас.

— Это из тебя адвокат лезет, Назгул.

Лицо Назгула было мраком во мраке; возможно, что он и усмехнулся, я не видел — равно как мало чего увидишь, глядя прямо на солнце, точно так же ничего не заметишь и внутри черной дыры.

Багровые глаза изменили положение.

— Кто это? Муляж, который вовсе и не муляж?

Сантана, будто бы удивившись, глянул на меня.

— Вот такой вот тип, — ответил он. — Мы захватили его в Конго. Я лично его захватил; мне было любопытно, что это за феномен. Видишь ли, его невозможно убить. Но он прошел сквозь Врата, реконструировался из мыслей — так что человек, не муляж. Мне казалось: ныряльщик или кто-то в этом роде. Он даже своего имени не помнит. Он даже понятия не имел, что находится в Иррехааре.

Назгул все время присматривался ко мне.

— Сантана, что ты хочешь с ним сделать?

— Сделать? В каком смысле?

— На кой ляд ты его приволок?

— То есть как это, на кой ляд? Ведь…

— Ты что, на голову трахнутый? Лламет, убей его.

Я обернулся, отступил на шаг — что-то невидимое, сам багрец взгляда Назгула, движение его пальцев, отблеск на короне связали мне ноги; я застыл. Словно скотина на бойне. Говорят обо мне, а я ни словечка.

Лламет сидел под деревом.

— Кого, — процедил он через желтые зубы. — Прошу тебя, выражайся, елки зеленые, яснее, — рявкнул он в сторону Назгула.

Тот типично еврейским жестом поднял руку над головой, тряхнул ею и свалился, разочарованно, снова в кресло.

Скин захихикал.

— Лламет, — через пару секунд шепнул Назгул.

Карлик пожал плечами; всего лишь какое-то мгновение мне казалось, что движение это и ограничилось пожатием плечами, на самом же деле это странное балансирование непропорционально громадными руками резко подорвало его с земли и бросило вперед, придавая телу калеки убийственный разгон. Низкорослое создание вошло в состояние амока. Нас разделяло метров шесть, но я трижды успел потерять его взглядом, прежде чем он подскочил ко мне; он не бежал, собственно, он вообще не двигался, скорее, им метала какая-то чудовищная сила: в сторону, опять в сторону, вперед, в бок, назад, прыжок и поворот — он был гораздо быстрее взгляда. Даже предусмотреть направлений этих балетных перемещений было невозможно. Одно мгновение ока, и вот он уже мазанул, при этом странно свернувшись, непонятно как вытянутой рукой, у самого моего бока. Я вообще не заметил этого удара, не увидел клинка, которым тот был нанесен. Что-то лилось у меня по шее. Я крикнул; крикнул бы, если бы только еще мог набрать в легкие воздух — вот только Лламет выполнил смертельную трехеотомию с опытностью и точностью хирурга. Я упал. Все вокруг красное. Липкое… Кто-то хрипит. Не закрывай глаза. Ггггххх… Земля делает мне больно. Она палит меня. Огонь в самой груди. Мое тело еще двигается. Оно мечется, словно выброшенная на берег рыба. В собственной крови. Или это рокот лопастей вертолета?…

10. САНТАНА И НАЗГУЛ

— …так? Нельзя убить? Так что ты задумал, Сантана?

— Сам же видишь: не исчезает.

— Не исчезает, потому что муляж. Бля, тебя Самурай перекурил?

— Твои слова, Назгул, твои слова.

— Ладно, отступаю, sorry. Только на будущее — не выскакивай с чем-либо подобным. Если вообще у тебя будет с нами какое-нибудь будущее.

— А тебе никогда не приходило в твою темную башку…

— Э, люди, он шевелится.

Я тут же перестал двигаться.

— Облажался, Лламет.

— Что за оскорбления? Его долбаная головешка едва держалась на плечах…

— Я же говорил, что его нельзя убить.

— Блин, это уже две бомбы с часовым механизмом. Он не может здесь оставаться. Делай с ним, что хочешь, но в Мехико он оставаться не должен.

— Ведь это изгнание, Назгул.

— Ну, если ты это так воспринимаешь.

— А как мне еще воспринимать? Ну, вставай, — Сантана пнул меня в бок. — Не притворяйся, Адриан.

— Ты же говорил, будто у него нет имени.

— Я говорил, что он не помнит имени. Адриана он присвоил себе сам. Лламет, подхвати-ка его.

И тот так подхватил, что у меня что-то хрустнуло в плече. Я мало чего видел; под веками кружили алые пятна. В обычной гравитации я бы наверняка не смог устоять.

— Может вы считаете… — хрипя, начал я.

— Заткнись, — буркнул Сантана.

Я попытался открыть глаза пошире; мое лицо было покрыто не до конца еще свернувшейся коркой крови, я разламывал ее каждым шевелением, каждым движением губ, шевелением век.

Сантана повернулся к Назгулу.

— Две ошибки за один день…

— Не хочется мне с тобой ссориться, — перебил его Назгул. — Если хочешь, возьми Лламета. Только прочь с моих глаз.

Я вновь запоздал со своим предложением. Я хотел что-то сказать, что-то прокричать, чего-то доказать, но пока собрал мысли в конкретные слова, прежде чем мне удалось набрать в легкие достаточное количество воздуха — как уже очутился в лифте, в клинической тишине спадая к Вратам, и никто не обращал на меня внимания; втиснувшись окровавленным клубком в угол, я тяжело дышал — а рядом Черный лениво переругивался с развеселившимся Лламетом.

— Что, великий Сантана, доигрался, а? А может, все-таки, стоило бы парочку раз эффектно издохнуть?

— Чтобы стать таким как ты сумасшедшим?

— Чтобы быть нормальным. Хе, у тебя все еще пугающе здоровые мысли.

— Так что?

— Добром тебе советую, умри парочку раз. И тебе сразу же станет легче.

— Слушай, ты кто, бля, на самом деле? Слепак?

Мы вышли сразу же над залом розетки. Сантана с Лламетом свернули и по узкому коридору прошли к входу одного из боковых столбов-опор. Я тащился за ними, как только мог скорее; ноги у меня путались, мысли и взгляд тоже путались. Я сам себя купал в багровых слезах.

Мы спустились к шестиугольнику номер четыре. Из одних его Врат на карминовое выходное поле как раз выезжал огромный, плоский танк в компании двух «харли-девидсонов». Длинноволосые мотоциклисты, визжа, перевирали какой-то рок-н-ролльный стандарт. Колонна проехала столб-опору, дала по газам и размылась в радуге противоположных Врат.

Возле нашей пороговой линии было написано условное название мира, который находился за ней, только я не успел сложить буквы в какое-либо осмысленное выражение; сама операция по перезанию горла весьма эффективно лишает тебя и способность концентрироваться.

Нас перебросило на какой-то луг. Притяжение тут же пригнуло меня к самой земле. Шок. Волшебное оздоровление. Воздух, без труда входящий и выходящий из легких.

— Ну, — махнул мне рукой Сантана, — ты не отставай. Здесь недалеко, в этой же последовательности.

— Вы хотите меня убить, — сказал я. — Прибить меня желаете. Избавиться от меня. Ведь жалеешь, что я бессмертный, правда? — Пальцы.

Тот в удивлении поднял брови.

— Что ты имеешь в виду? Ну? — идешь или не идешь? Или сам желаешь блуждать по Иррехааре?

— Иррехааре. Вечная ваша отговорка. На самом деле тут ничего не происходит.

Тем не менее, за ними я пошел. А что мне еще оставалось?

Мы проходили сквозь Врата еще четыре раза; все они располагались в одной последовательности гексагона.

Голая скала, бичуемая вихрем.

Тесные внутренности бетонного бункера.

Пустая улица в погруженном во сне Берлине начала двадцатого века; хрустально-прозрачная ночь.

Темнота.

Минуточку, — буркнул Сантана. По короткому эхо его голоса я понял, что мы очутились в замкнутом помещении.

Появился свет: керосиновая лампа. Сантана взял ее со столика, являющегося единственной мебелью в этом зале. Мраморные полы. Деревянные панели на стенах. Окон никаких. На противоположной стене — двери. Столик был размещен в средине шестиугольника — как я сориентировался по размещению белых линий порогов Врат. Я старательно обошел их, идя к двери за Сантаной и Лламетом. На Черном была развевающаяся льняная рубаха и несколько старомодные брюки. Похоже был одет и Лламет; впервые он отказался от маски скина — а может он просто не мог удерживать ее, переходя в этот мир. При столь легкой одежде, он практически выставлял напоказ собственное уродство, хвалился им. Лламет был до такой степени отвратителен, что даже привлекательным в этом своем уродстве — и даже красавцем. Я же, в простого покроя рубахе и штанах, мог соответствовать любой эпохе. Лампа в руке Сантаны покачивалась, качался язык пламени, танцевали тени. Затем он поставил лампу на пол, вынул откуда-то ключ и открыл тяжелую, железную дверь. Она не скрипнула, легко повернувшись на петлях. Мы вошли на лестницу. Двери Черный тщательно закрыл за собой. Идя вверх в тупом ритме старого смотрителя маяка, ежедневно взбирающегося на самый верх башни по спиральным, вытоптанным ступеням, я впервые задумался над возможностью бегства. Куда? А безразлично, лишь бы куда подальше от этих чудищ, которые пытаются меня убить, когда им это придет в голову. Пальцы… Теперь — теперь я уже безопасно размышлять над возможностью побега, поскольку не мог внедрить своих революционных решений в жизнь — вновь я был пленен в одном мире со своими врагами. Вот только на самом ли деле были они моими врагами? Это словосочетание, «на самом деле», обладает специфическим значением. Ведь на самом деле они теряют сознание, если им случается порезаться. На самом ведь деле, никто из них никогда не видел умирающего человека. На самом ведь деле, все они являются статистическими, серыми примерами многомиллиардного общества, сейчас отделенными и выделенными по причине случайной аварии Аллаха — во всем же остальном, банальными людьми. На самом деле, скорее всего, никто из них меня не знает, кем бы я там не был. И на самом деле им до меня нет никакого дела — вот что во всем этом самое страшное.