Анатоль Франс - Новеллы

• Название: Новеллы
• Автор: Анатоль Франс
• Жанр: Классическая проза

Анатоль Франс (1844-1924) – один из тех писателей, чье творчество представляет собой своеобразную историю Франции. В художественном наследии французского мастера огромное место занимают новеллы. Рассказы – его стихия. Писатель конца XIX – начала XX века во многом близок тем, кого он почитал и у кого он учился: литераторам-гуманистам эпохи Возрождения.

---

При виде ее Поль слегка нахмурил брови, но в ту же минуту, словно одумавшись, попробовал улыбнуться:

"Лейла, я хочу тебе представить своего лучшего друга". Лейла ответила: "Я знакома с г-ном Ари".

Эти слова не могли не удивить меня, ибо, несомненно, мы с ней никогда не видели друг друга, но то, как они были произнесены, было еще удивительнее. Если бы стекло могло мыслить, оно говорило бы именно так. "Мой друг Ари, — произнес Поль, — через шесть недель женится". При этих словах Лейла взглянула на меня, и я прочел в ее золотистых глазах, что этого не будет. Я покинул их чрезвычайно взволнованным, и мой друг не выказал ни малейшего желания удержать меня. Целый день я бесцельно бродил по улицам, ощущая в сердце пустоту и печаль. Вечером, оказавшись случайно у будки цветочницы, я вспомнил о своей невесте и зашел купить для нее веточку белых лилий. Но едва цветы оказались в моих руках, как чья-то маленькая женская ручка вырвала их у меня, и я увидел удалявшуюся со смехом Лейлу.

На ней была короткая серая юбка, такой же серый жакет и маленькая круглая шляпка. Этот костюм парижанки, отправившейся в город по делам, удивительно мало подходил к сказочной красоте этого существа и казался на ней маскарадным нарядом. Но именно увидев ее такою, я почувствовал, что полюбил ее неодолимой любовью. Мне захотелось ее догнать, но она затерялась среди прохожих и экипажей.

С этой минуты я больше не принадлежал себе. Несколько раз я заходил к Полю, но Лейлы там не встречал. Он принимал меня дружески, но о ней не заговаривал. Нам нечего было сказать друг другу, и я уходил с грустным лицом. Наконец однажды лакей объявил мне:

"Господина д'Эрви нет дома. — И добавил: — Может быть, вы желаете поговорить с мадам?" Я ответил: "Да". О отец мой! Это слово, такое короткое слово, — какие кровавые слезы смогут когда-нибудь его искупить? Я вошел. Я застал ее в гостиной; в золотисто-желтом платье она полулежала на диване, поджав под себя ноги. Я увидел… Но нет, я ничего уже не мог видеть. В горле у меня сразу же пересохло, и я не в силах был заговорить.

Запах миро и восточных ароматов, исходивший от нее, опьянял меня и будил во мне желания, как будто мои трепещущие ноздри внезапно ощутили все благоухания таинственного Востока. Нет, конечно, передо мной была не земная женщина, ибо ничего человеческого не ощущалось в ее существе, ее лицо не выражало никаких чувств — ни добрых, ни злых, кроме одного лишь чувства наслаждения, одновременно плотского и небесного. Конечно, она заметила мое смущение, ибо спросила меня голосом более чистым, чем пение лесного ручья: "Что с вами?" Я бросился к ее ногам и, заливаясь слезами, воскликнул: "Я вас безумно люблю!.." Она раскрыла свои объятия и, устремив на меня взгляд своих сладострастных и невинных глаз, промолвила: "Почему же вы не сказали мне об этом раньше, мой друг?"

Час несказанного блаженства! Я прижимал к себе Лейлу, которая вся отдалась моим объятиям. И мне казалось, что, унесясь с нею вдвоем в небо, мы заполнили его целиком. Я почувствовал себя равным богу, мне показалось, что я заключил в своей груди всю красоту мира и всю гармонию природы — и звезды, и цветы, и певучие леса, и реки, и глубокие моря. Я вложил бесконечность в один поцелуй.

При этих словах г-н Сафрак, уже несколько минут слушавший меня с большим волнением, встал, повернулся спиной к камину и, приподняв свою сутану до колен, чтобы согреть ноги, сказал мне с суровостью, граничившей с презрением:

— Ты жалкий богохульник, который не только не отрекается от своих грехов, но и признается в них только из гордости и для самоуслаждения. Я не хочу больше тебя слушать.

Я залился слезами и попросил у него прощения. Уверившись, что мое раскаяние искренне, он разрешил мне продолжать мои признания, с условием, что я не буду ими упиваться.

Я продолжал мой рассказ, решив сократить его насколько возможно:

— Отец мой, я покинул Лейлу, терзаемый угрызениями совести. Но на другой же день она пришла ко мне, и тут для меня началась жизнь, полная сладостных мук. Я ревновал к Полю, которого сам же обманывал, и страдал невыносимо. Не представляю себе, чтобы существовала страсть более унизительная, чем ревность, страсть, наполняющая душу более гнусными видениями. Лейла не старалась даже лгать, чтобы успокоить меня хоть немного. Да и вообще ее поведение было непостижимо. Я помню о том, с кем говорю, и не позволю себе оскорбить слух самого почтенного из священнослужителей. Скажу только, что Лейла, казалось, была чужда той любви, которой она предоставляла мне наслаждаться. Но она вливала во все мое существо яд сладострастия.

Я не мог обходиться без нее и трепетал при мысли, что могу ее потерять. Лейла была совершенно лишена того, что мы называем нравственным чувством. Однако не следует думать, что она бывала злой или жестокой. Напротив, она всегда была очень нежной и ласковой. Она не была также лишена разума, но ее разум был иной, чем наш. Она мало говорила и отказывалась отвечать на все вопросы, касавшиеся ее прошлого. Она не знала ничего из того, что мы знаем. Зато она знала многое такое, что нам неведомо.

Выросшая на Востоке, Лейла помнила множество индусских и персидских легенд, которые она пересказывала певучим голосом и с бесконечной грацией. Когда я слушал, как она рассказывала о дивной заре мира, мне казалось, что она была современницей юности Вселенной. Однажды я ей об этом сказал.

Лейла ответила мне, улыбаясь: "Я стара, это правда". Г-н Сафрак, по-прежнему облокотясь о камин, уже некоторое время не сводил с меня глаз, выражая своей позой живейшее внимание.

— Продолжай, — сказал он.

— Много раз, отец мой, я спрашивал Лейлу о ее религии. Она отвечала мне, что у нее нет никакой и что она не нуждается в религии; что ее мать и сестры были дочерьми божьими и, несмотря на это, не соблюдали никаких религиозных предписаний. Она носила на груди медальон со щепоткой глины, которую, по ее словам, она свято хранила из любви к матери.

Едва я произнес эти слова, как г-н Сафрак вздрогнул, побледнел, быстро шагнул ко мне и, схватив меня за руку, почти крикнул мне в ухо:

— Она сказала правду! Я знаю, я теперь знаю, кем было это существо. Ари, твой инстинкт не обманул тебя. Это не была женщина. Прошу тебя, продолжай.

— Отец мой, я почти закончил. Увы, из любви к Лейле я расторг свое обручение и предал моего лучшего друга. Я оскорбил бога. Узнав об измене Лейлы, Поль от горя чуть не лишился рассудка. Он грозил убить ее, но она кротко ему ответила: "Попытайся, мой друг: я рада была бы умереть, но не могу".

Шесть месяцев она была моей, потом, однажды утром, она мне сказала, что решила вернуться в Персию и что больше я ее не увижу. Я плакал, рыдал, повторяя:

"Ты никогда меня не любила". И она отвечала мне с кротостью: "Да, это правда, мой друг. Но сколько других женщин, любивших вас больше, чем я, не могли дать вам того, что вы получили от меня. Так будьте же мне благодарны. Прощайте". Два дня я находился между отчаянием и состоянием полного безразличия. Затем, подумав о спасении души, я поспешил к вам, отец мой. Вот я стою перед вами: очистите, возвысьте, укрепите мое сердце! Я все еще люблю ее!

Я умолк. Г-н Сафрак, опустив голову на ладонь, был погружен в раздумье. Наконец он прервал молчание:

— Сын мой, все это подтверждает мое великое открытие. Вот когда должна смириться гордыня нынешних скептиков. Выслушай меня. Мы, как и первые люди, живем в дни чудес. Слушай, слушай же! У Адама, как я тебе сказал, была первая жена, о которой Библия умалчивает, но о которой говорит Талмуд. Ее звали Лилит. Созданная не из ребра его, но из той же глины, из которой возник он сам, она не была плотью от плоти его. Она захотела разлучиться с ним. Он жил еще в невинности, когда она покинула его и ушла в те края, где много лет спустя поселились персы, а в те времена их населяли преадамиты, более светлые разумом и более прекрасные, чем люди.

Таким образом, она не была причастна к поступку нашего праотца и не была запятнана первородным грехом. Поэтому ее не коснулось проклятье, поразившее Еву и ее потомство. Она свободна от скорби и смерти. Лишенная души, которая нуждалась бы в спасении, она неспособна ни к добродетели, ни к пороку. Что бы она ни делала, она не творит ни добра, ни зла.

Ее дочери, происшедшие от таинственного союза, бессмертны, как и она, и, подобно ей, свободны в своих поступках и мыслях, ибо они не могут ни возвыситься, ни унизиться перед лицом бога. Да, мой сын, я вижу ясно по некоторым признакам: создание, заставившее тебя пасть, эта Лейла — одна из дочерей Лилит. Молись, завтра я приму твою исповедь.

Он с минуту подумал, затем, достав из кармана какой-то листок бумаги, снова заговорил:

— Поздно вечером, после того как я пожелал тебе спокойной ночи, почтальон, которого задержал глубокий снег, доставил прискорбное для меня письмо. Наш первый викарий мне пишет, что книга моя опечалила монсеньора и омрачила ему радость предстоящей поездки в Кармел. Это сочинение, добавляет он, полно легкомысленных утверждений и взглядов, давно уже осужденных учеными-богословами. Его высокопреосвященство не может выразить своего одобрения столь зловредным измышлениям. Вот что мне написали. Но я расскажу о случае с тобой монсеньору. Это докажет его высокопреосвященству, что Лилит существует и что это не мои пустые фантазии.