Джулиан Барнс - Восточный ветер

• Название: Восточный ветер
• Автор: Джулиан Барнс
• Издательство: The New Yorker, 12.05.2008
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008

---

Вернон засмеялся в темноте.

— Ты надо мной смеешься? Тебе не было хорошо?

— Андреа, — сказал он, — всем было хорошо. Никто над тобой не смеется. Я никому не позволю над тобой смеяться.

Пока она спала, он думал: «Мы начинаем заново, и она, и я. Не знаю, что ей выпало в прошлом, но, возможно, мы оба начинаем подъем с низшей точки, и это хорошо. Все хорошо».

В следующую ночь она была раскованней и крепко стиснула его ногами. Он не понял, успела ли она кончить.

— Ну, ты и сильная, — сказал он потом.

— Сильная — это плохо?

— Нет-нет. Совсем нет. Сильная — это прекрасно.

Но в следующий раз он обратил внимание, что она уже так крепко не стискивает. Еще ей не очень нравились ласки груди. Нет, не то. Скорее, она была к ним равнодушна. Ну, вроде: ласкай в свое удовольствие, я подожду. Так он, во всяком случае, понял. А кто сказал, что все нужно тотчас же обговаривать?

Теперь он был рад, что они оба не умеют заигрывать. Заигрывание — разновидность обмана. А она никогда его не обманывала. Была немногословна, зато если уж говорила, то правду. Приходила, куда и во сколько просил, и стояла там, высматривая его, откидывая со лба прядь волос, придерживая рукой сумочку (будто в этом городе кто-то и впрямь мог на нее позариться).

— Ты как польский строитель: никогда не подводишь, — сказал он однажды.

— Это хорошо?

— Очень хорошо.

— Это устойчивое выражение?

— Теперь — да.

Она просила поправлять ее ошибки в английском. Он регулярно поправлял «я не мыслю» на «я не думаю», но в остальном ошибки ему не мешали. Смысл всегда был ясен, а небольшие неправильности лишь подчеркивали ее отличие от других. Возможно, он не хотел, чтобы она звучала, как англичанка, боясь, что она и вести себя станет, как англичанка, — особенно как одна, вполне конкретная. Да и быть ментором его не прельщало.

В постели было то же. «Принимай как есть», — сказал он себе. Мало ли почему не снимает ночнушку? Может, у католиков так принято (хотя о вере она ни словом не обмолвилась). Если он просил что-нибудь ему сделать — делала, и даже как будто с удовольствием, но сама ни о чем подобном не просила, не любила, когда лез туда пятерней. Он не придавал этому значения — пусть будет какая есть.

К себе она не приглашала. Когда Вернон ее подвозил, бросалась опрометью по асфальтовой дорожке (он едва успевал поставить автомобиль на ручник); когда подбирал — выходила загодя и ждала на улице. Сначала его это не смущало, потом стало интриговать, и он попросился зайти хотя бы на минуту, чтобы представлять, где она, когда не с ним. Они вернулись в дом (сдвоенный особнячок середины тридцатых, два отдельных входа, общая стена, штукатурка с каменной крошкой, сдается по комнатам, металлические оконные рамы съедены ржавчиной), и она открыла свою дверь. Глазом профессионала он мгновенно вобрал в себя метраж, обстановку и вероятную сумму арендной платы; глазом любовника — небольшое трюмо с фотографиями в пластмассовых рамках и портрет Девы Марии. Узкая кровать, крошечная раковина, паршивая микроволновка, маленький телевизор и одежда на вешалках, зацепленных за рейку для подвешивания картин и державшихся на одном честном слове. Что-то ёкнуло в душе при виде вот такой ее жизни, выставленной как напоказ, пусть и всего на пару минут (они почти сразу вышли). Скрывая внезапное волнение, Вернон сказал:

— Фунтов пятьдесят пять, вряд ли больше. Плюс коммунальные услуги. За эти деньги я найду тебе что-нибудь попросторнее.

— Так хорошо.

С приходом весны они стали выезжать на прогулки. Отправились в графство Саффолк, осмотрели все типично английское: фахверковые дома без гидроизоляции, крытые соломой (страховка обходится в целое состояние). Прошлись по общественной лужайке, где он присел на скамейку у пруда, но она не присоединилась, потащила его в костел. Он надеялся, что не придется объяснять разницу между англиканцами и католиками, вспоминать историю раскола. Что-то там про Генриха VIII, пожелавшего в очередной раз жениться. Пиписка короля. Как присмотришься, все в этой жизни сводится к сексу. В любом случае, она не спросила.

Она начала брать его под руку и улыбаться чаще. Он дал ей ключ от своей квартиры; в порядке эксперимента она стала оставлять там кое-что из вещей. Как-то в воскресенье впотьмах он выдвинул ящик ночного столика и обнаружил, что в упаковке не осталось презервативов. Выругавшись, начал оправдываться.

— Так хорошо.

— Нет, Андреа, так совсем не хорошо. Не хватает еще, чтобы ты залетела.

— Я не думаю. Не залечу. Так хорошо.

Он поверил. Позже, пока она спала, размышлял, что стоит за ее словами. Что она не может иметь детей? Или что сама тоже предохраняется (по принципу береженого Бог бережет)? Если второе, то как на это смотрит Дева Мария? «Надеюсь, она не пользуется календарным методом, — внезапно подумал он. — С ним гарантированно залетают — на радость Римскому Папе».

Шло время. Он познакомил ее с Гари и Мелани; дети к ней привязались. Не она им говорила, что делать, а они — ей, и она слушалась. Еще они задавали вопросы — иные он сам никогда не посмел бы задать.

— Андреа, ты замужем?

— Можно мы будем смотреть телевизор, пока не надоест?

— Ты была замужем?

— Если я съем три, меня стошнит?

— Почему ты не замужем?

— Сколько тебе лет?

— Ты за какую команду болеешь?

— У тебя есть дети?

— Отведешь меня в туалет?

— Вы с папой поженитесь?

На некоторые из этих вопросов он теперь знал ответы. Как всякая разумная женщина, Андреа скрывала свой возраст. Как-то ночью впотьмах (он отправил детей домой и, как всегда после этого, не мог переключиться на секс, был слишком расстроен) Вернон спросил:

— Как тебе кажется, ты могла бы меня любить?

— Да, думаю, могла.

— Могла или могла бы?

— Какая разница?

Он не сразу ответил.

— Никакой. Я на все согласен. Что дашь, то и возьму.

Вернон не знал, с чего оно началось, все дальнейшее. Потому ли, что был влюблен, или потому, что не хотел никакой любви? Или хотел, но боялся? Или в глубине души и впрямь стремился все изгадить? Его жена (бывшая) так и сказала ему однажды за завтраком: «Слушай, Вернон, ты мне не противен, честно. Просто не могу с тобой жить, потому что тебе обязательно все нужно изгадить». Весьма неожиданная постановка вопроса. Да, храпел и шмотки разбрасывал по всей квартире, и спорт по телику смотрел (не так уж, кстати, и много). Зато домой приходил вовремя, детей любил, на других женщин не засматривался. Оказывается, для некоторых это означало «изгадить».

— Могу я тебя о чем-то спросить?

— Естественно.

— Оставим «естественно» американцам. Мы говорим просто «да».

Она взглянула на него, точно спрашивая: «С какой стати ты вдруг меня поправляешь?».

— Да, — повторила она.

— Когда я был без презерватива и ты сказала, что не залетишь, — это в смысле тогда или в смысле вообще?

— В смысле вообще.

— Во дела! Ты знаешь, сколько стоит упаковка?

Это зря сорвалось, он и сам понял. Мало ли что там с ней могло быть: неудачный аборт, изнасилование…

— То есть детей ты иметь не можешь?

— Нет. Ты меня презираешь?

— Андреа, бога ради, — он взял ее руку. — У меня и так уже двое. Главное, чтобы тебе было спокойно.

Она опустила глаза.

— Нет. Мне неспокойно. Это мое большое несчастье.

— Ну, мы могли бы… Не знаю, пойти к врачу. Показаться экспертам.

Он почему-то считал, что в Англии эксперты более сведущие.

— Нет, только не экспертам. Не экспертам.

— Хорошо, про экспертов забыли.

Он подумал: «Усыновление? Но на какие шиши при моих расходах?».

Он перестал покупать презервативы. Начал задавать вопросы, изо всех сил стараясь быть тактичным. Но такт, как умение заигрывать, — либо это есть, либо нет. Или не в том дело? Просто тактичным быть легко, когда ответ на вопрос не важен, а когда важен — трудно.

— Почему вдруг этот допрос?

— Допрос?

— Да, так мне кажется.

— Извини.

Но извинялся он лишь за то, что она заметила. За то, что мог бы остановиться — но не мог. Когда отношения только возникли, ему нравилось, что он ничего о ней не знает; это было необычно, свежо. Постепенно он ей открылся, а она ему — нет. Почему не пустить все на самотек? «Потому что тебе обязательно все нужно изгадить», — шепнула на ухо жена (бывшая). Нет, глупости. Если любишь, хочешь знать все. Хорошее, плохое, никакое. Он же не компромат собирает. «Это и есть любовь, — сказал себе Вернон. — Или то, что мы считаем любовью». Андреа — порядочная женщина, сомнений тут быть не может. Ну, выяснит он что-нибудь про порядочную женщину за ее спиной — кому это повредит?

Они все его знали в «Окуньке»: миссис Риджвел (управляющая), Джил (другая официантка) и старый Херберт (который рестораном владел, но появлялся там, только когда хотел бесплатно перекусить). Вернон дождался начала обеденной суеты и прошел мимо барной стойки к туалетам. Комнатка (в сущности, чулан), где служащие оставляли пальто и сумки, находилась прямо напротив двери в мужскую уборную. Вернон вошел, отыскал сумочку Андреа, взял ее ключи и вышел, стряхивая воображаемую воду с кистей, точно восклицая: «Ну, видите, никакого проку от этой электросушки!».