Георгий Чиж - К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ.

• Название: К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ.
• Автор: Георгий Чиж
• Жанр: Путешествия и география

---

– Это что еще за случай? – спросил Резанов.

– Да все это от незнания местных нравов, – вмешался в разговор Давыдов. – Послал тут один из управляющих десяток девок алеуток в лес за ягодами, да сдуру и при­грозив выпороть их за леность. А те возьми да и утопись в море все до единой. Здешние туземцы, – пояснил он, – порку считают для себя позором, смываемым только смертью обидчика или своей собственной.

– Вот тебе и язычники, дикари! – удивился Резанов. – Да уж дикари ли эти люди с таким чувством человеческого достоинства?

Ужинали в столовой отведенного офицерам дома: пробовали китовое жирное мясо, брезгливо и недовольно фыр­кали. Строгий и подтянутый Хвостов, особенно интересовавшийся состоянием здешнего флота, рассказывал:

– Суда до сих пор строились в Охотске людьми, не имеющими ни малейшего о сем представления, самими промышленными или какими-нибудь корабельными учениками. Они же становились и к штурвалу, прозываясь старовояжными в отличие от новичков, именуемых казарами. Старовояжный идет по затверженному им в прежних вояжах курсу, по приметным местам. Это называется перехватить берег: из Охотска – берегом Камчатки до первого куриль­ского пролива, дальше перехватывают какой-нибудь из пер­вых Алеутских островов и идут вдоль гряды, или, как они говорят, «пробираются по-за огороду». Идут до начала сентября, а потом отыскивают песчаный отлогий берег, вытас­кивают на него судно и зимуют... до самого июля. До Кадьяка, как правило, в один год не добираются, а бывали примеры, что еле доходили на четвертый. Лавировать не умеют, идут только с попутными ветрами или ложатся в дрейф.

На Кадьяке Резанову сообщили о благополучном прибытии «Невы» после отвоевания Ситхи и о том, что Лисянский после зимовки, двадцать дней назад, ушел в Ситху, чтобы оттуда направиться в Кантон, на встречу с «На­деждой».

Резанов заторопился, хотел застать «Неву» еще в Ситхе и потому решил ограничиться здесь лишь самыми необхо­димыми мероприятиями. Больше всего беспокоило духовен­ство. О его жизни на островах Резанов был осведомлен еще в Петербурге, так как прочитал не только все документы, имевшиеся в правлении, но и доносы и письма, посланные в разное время в синод. Привезенного же «Невой» отца Ге­деона он знал по совместному путешествию как робкого, безобидного и недалекого человека.

Выслушав доклад Гедеона, Резанов позвал остальных монахов, Германа и Нектария, и, не подавая руки, строго сказал:

– Вами очень недоволен святейший синод. Господину прокурору его досконально известны все здешние дела: вме­шательство ваше в распоряжения главного правителя, пло­хие, отнюдь не христианские, отношения друг с другом, из рук вон скверная работа по приведению в христианство язычников, по просвещению их и смягчению нравов в духе православной веры, наконец, леность и праздность, коей вы предаетесь. Считаю своим долгом предупредить, что в силу предоставленной мне власти я церемониться с вами не бу­ду, и ежели вы когда-нибудь осмелитесь что-либо сделать без разрешения правителя или вмешиваться в гражданские дела, то пощады не ждите. От меня будет дано повеление немедленно высылать такого преступника в Санкт-Петер­бург, где за нарушение общего спокойствия будет он лишен духовного сана и примерно наказан, яко изменник отечеству.

Дружный грохот неожиданно упавших к ногам Резанова трех тел заставил его невольно вздрогнуть.

– Простите, ваше превосходительство, будьте милости­вы! – взмолились монахи.

– Встаньте... прошу вас, встаньте, – несколько раз повто­рил ледяным тоном Резанов, брезгливо глядя на унижаю­щихся, забывших про свой духовный сан священнослужи­телей.

– Встаньте! – топнул он, наконец, ногой.

– Не встанем, пока не простишь, милостивец, ваше пре­восходительство, – упорствовали монахи.

– Ну, так и лежите себе! – сердито проговорил Резанов и вышел в соседнюю комнату.

– Миновало, – сказал, еще лежа на полу, отец Нек­тарий.

– Кажись, миновало, – с некоторым сомнением в голо­се подтвердил отец Герман и стал подыматься.

– Я вам покажу, стервецам! – зловещим шепотом про­шипел поднявшийся раньше всех Гедеон, грозя двум осталь­ным кулаком. – Будете у меня ходить по струнке!

– Отче, прости! – опустились оба перед Гедеоном на колени, молитвенно складывая ладони.

– Глядеть противно на вас обоих... Подымитесь! – ска­зал он и тоже, брезгливо морщась, подражая Резанову, вы­шел вслед за ним.

– Вот гадюка! – в один голос обменялись впечатлениями Герман и Нектарий, встали и в сердцах сплюнули на пол, и затем на цыпочках подошли к двери и прислушались.

– И вы тоже хороши, отец Гедеон, – говорил повышенным голосом Резанов. – Столько времени не можете справиться и навести у себя порядок!

– Трудно, ваше превосходительство, – еле доносился из-за двери елейный тенорок Гедеона. – Увещевание не помогает, ваше превосходительство. Огрубели здесь, оскотинели, тут надо бы либо заточение, либо железы.

– Злая ехидна, – прошипел Нектарий, а затем от волнения и негодования оба не выдержали и, толкнув дверь, медленно вошли. Придерживая наперсные кресты, оба исто­во перекрестились на икону и отвесили поясной поклон Резанову, после чего по его приглашению, нервно перебирая на коленях складки ряс, уселись на краешек табуретов.

– Крестили вы здесь несколько тысяч и этим хвастае­тесь, – опять заговорил Резанов. – А не видите, что идо­лопоклонник как был, так им и остался: в одном углу у него Спаситель на кресте, в другом – идол. На обоих крестится, обоих тухлой китовиной кормит и обоих бьет, ежели не по­трафили. Думаете, кивнул-мигнул – и православный христианин готов?

Монахи потупились и исподлобья многозначительно уста­вились на Гедеона, который действительно просто сгонял крестящихся американцев в море и там крестил их тол­пами.

– Про Ювеналия слышали?.. Только завели хороший торг на Аляске, обещавший большие прибытки, тотчас по­скакал непрошеный туда, да и давай работать: насильно крестил и венчал на родных сестрах, девок отнимал у одних и отдавал другим. Пускал в ход и кулаки. Долго терпели, а стало невтерпеж – убили. Дальше – хуже, заодно и всю русскую артель перебили: ни одного живым не выпустили... Как вы думаете, сколько времени носа туда нельзя показать? Сочтите, сколько убытку произошло от одного сего неистового безумца. Почему не посоветовался с главным правителем? Ведь он хозяин, он отвечает за все. Вольничанья, повторяю, не потерплю!..

Монахи смиренно молчали.

11. РЕЗАНОВ И БАРАНОВ

Жутью повеяло на Баранова ледяное «благодарю вас», небрежно брошенное Резановым, когда Баранов ввел его в отведенное на высокой горе помещение.

Баранову очень не понравился этот вылощенный петер­буржец, высокий и худой, с холеными, бледными и набух­шими в суставах подагрическими пальцами. Привычка Ре­занова картавить, медленно, как-то по-особенному процежи­вать слова сквозь зубы и затем старательно нанизывать их; его снисходительный взгляд сверху вниз на малень­кого Баранова, его короткое «подумаю» или расслабленный и брезгливый взмах костлявой руки, обозначающий не то «отстаньте», не то «не говорите вздора», действо­вали угнетающе. В разговоре с ним Баранов терялся и умолкал.

Его ближайший помощник и заместитель Кусков недо­умевал, куда вдруг делась кипучая энергия, непреклонность, звучавшая во всех распоряжениях этого волевого, решитель­ного человека. Баранов как бы застыл, потерял веру в себя. Он сбился с тона и на распоряжения Резанова безразлично отвечал: «Делайте, как знаете, пусть будет по-вашему».

Казалось, что эти люди, выходцы из двух разных ми­ров – камергер, выдающийся прожектер высоких канцеля­рий и купец, прошедший суровую школу жизни, привыкший полагаться только на самого себя, – не могли понять друг друга.

Резанов творил планы для выполнения их другими. Ба­ранов неутомимо действовал сам, легко применяясь ко вся­кому положению и находя наилучшее практическое разре­шение всех трудностей, встречающихся на его пути. Эту энергию Баранова не могла сломить самая суровая действи­тельность, но она замерзала от холодного дыхания таин­ственного, туманного Петербурга в лице приехавшей «осо­бы». Баранов упрямо стал твердить одно и то же: «Освобо­дите, я ухожу». За ним то же самое повторял Кусков.

Это не на шутку встревожило Резанова. Мысленно перебирая всех знакомых ему людей, он не находил ни од­ного мало-мальски пригодного для работы в тяжелых и своеобразных условиях Америки. Впрочем, самого Баранова он понял и оценил довольно быстро, но не сразу сумел при­мениться к нему.

«Баранов есть весьма оригинальное и притом счастливое произведение природы, – писал он в свое правление, – имя его громко по всему западному берегу, до самой Калифор­нии. Бостонцы почитают его и уважают, а американские народы из самых дальних мест предлагают ему свою друж­бу. Признаюсь вам, что с особливым вниманием штудирую я сего человека. Важные от приобретений его последствия скоро дадут ему и в России лучшую цену...»