Георгий Чиж - К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ.

• Название: К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ.
• Автор: Георгий Чиж
• Жанр: Путешествия и география

---

– Лучше уйти, может быть, другому поверят! – говорил он близким людям, отправляясь в Петербург.

Он приехал в конце марта, а уже 11 апреля добился по­веления занять остров Сахалин. Однако тотчас и тут руку приложил канцлер Нессельроде. Он предложил поправку: отдать Сахалин для заселения и заведования им Российско-Американской компании – и таким образом осложнил ее взаимоотношения с экспедицией Невельского.

И вдруг следующее совещание состоялось у императора с участием наследника, великого князя Константина, гене­рал-адмирала и военного министра Чернышева... Нессельроде приглашен не был, чем ясно было выражено неудовольст­вие царя.

Блестящий по форме и убедительный по существу доклад Муравьева о решительных действиях на Амуре произвел впе­чатление. Слова Муравьева о границах с Китаем подтверждались теперь уже не только изысканиями экспедиции Невельского, но и самостоятельными исследованиями экспеди­ции полковника Ахте.

Явное волнение охватило участников, когда Муравьев потребовал все материалы об отношениях с соседями обяза­тельно пропускать через генерал-губернатора Восточной Си­бири, ответственного за состояние своих границ... Это уже было явное покушение на суверенитет царства Нессельроде.

Царь поднялся, направился к развешанным картам Сиби­ри и Амура и знаком пригласил Муравьева следовать за собой.

– Итак, это наше! – очертил он указательным пальцем Приамурье и, положив правую руку на плечо маленького Муравьева, левой указал на Амур, а затем на Кронштадт. – Но ведь я должен посылать защищать это отсюда?

– Кажется, нет надобности, ваше величество, так изда­лека, – ответил Муравьев, – можно подкрепить и ближе, – и, в свою очередь, указал на Забайкалье.

– Муравьев, ты, право, когда-нибудь сойдешь с ума от Амура, – сказал царь одобрительно.

– Государь! Сами обстоятельства указывают на этот путь!

– Ну так пусть же обстоятельства к этому сами и при­ведут: подождем, – и хлопнул Муравьева по плечу.

Казалось, дело разрешилось блистательно и можно было продолжать закрепляться в Кизи, Де-Кастри, на Сахалине: экспедиция стала особой самостоятельной государственной единицей, а начальник ее получал права губернатора.

Убаюканный счастливым окончанием дела, окрыленный пожалованием высокого ордена и вполне успокоенный, Му­равьев уехал за границу лечиться. Предательский удар, в котором менее всего принимались во внимание интересы Рос­сии, нанесен был тотчас же после его отъезда...

Ничего не зная обо всех этих событиях, Невельской про­должал выполнять намеченный им план. Успешно двигалось определение естественной границы с Китаем, обследование южной части Татарского пролива, закрепление намеченных в разных местах пунктов и строительство помещений для команд, но безнадежно плохо шли исследования амурского лимана. Стало совершенно ясно, что одолеть это дело воз­можно только, имея людей, пароходы и много транспортных судов. Попытки что-нибудь сделать своими средствами бесплодно растрачивали силы и энергию. Приходилось подумать и о близкой встрече американской эскадры... Хорошо бы ее встретить в проливе, где-нибудь еще южнее Де-Кастри, или на Сахалине – в заливе Анива.

Бошняк на гиляцкой лодке пошел от Де-Кастри на юг, добрался до громадной, с разветвлениями бухты Хаджи и назвал ее заливом императора Николая I, а разветвления – именами великих князей и княжон. Он собирался было про­никнуть еще дальше на юг, но вовремя спохватился: вышли все продовольственные запасы. Пришлось вернуться.

Петербургские апрельские новости об успехах Муравьева на этот раз докатились до Петровского необычайно быстро. В начале июля транспорт «Байкал» доставил из Аяна немного людей и еще меньше продовольствия, но зато большую почту.

– Ура! – кричал Невельской, прочитывая ее и делясь вслух впечатлениями. – Разрешено занимать давно занятые и Кизи и Де-Кастри, а дальше на юг не сметь, ни-ни! Разре­шено занимать Сахалин! Давно пора, я во сне вижу Аниву... Еще новое лицо... Майор Буссе... гвардеец... По-видимому, из разряда «чего изволите», пишет, что сидит в Аяне и ждет у моря оказии в Камчатку, откуда имеет поручение доста­вить десант для Сахалина... Имеет, каналья, у себя под но­сом «Иртыш», но, видишь ли, не хочет нарушить инструк­цию – доставить его непременно на компанейском судне... Дурак!

Ну-с, Екатерина Ивановна! Итак, план: идем на «Бай­кале» к Сахалину осмотреть для начала южную часть острова, по пути займем военным постом Императорскую га­вань, откуда и распространимся до корейской границы... Поставим пост на западном берегу Сахалина и, таким обра­зом, займем пролив с обеих сторон, подкрепим Де-Кастри и Кизи... Там подготовим и оставим для прочтения горькую «писку»: «Пожалуйте вон!» – соглядатаям всех наций – пусть чувствуют... Довольно!

– Ты неисправим, Геня, – мягко заметила Екатерина Ивановна, – только что чудом избавился от грозившей опа­сности за Де-Кастри, еще не миновала опасность от ваших ла­заний по Хинганскому хребту, а ты принимаешься за Хаджи, тут же, при самом получении высочайшего запрещения. Пожалел бы хоть Катюшу, повременил бы немного, – и она поднесла бывшую у нее на руках Катюшу.

Катюша потянулась к отцу и, гладя его по шершавой, небритой щеке, вскидывала на него большие, красивые и гру­стные глаза. Глаза материнские, но какие-то нездешние, потусторонние, тоскующие. Бледные щечки еще больше подчер­кивали их величину и глубину.

Невельской вздрогнул, поднялся и, передавая девочку ма­тери, сказал:

– Все еще худеет? – и тяжело вздохнул. – Буренка совсем перестала давать молоко. Когда-то еще доставят другую!

Надо было, однако, торопиться; надо показать любезным американским гостям, что все побережье уже в руках одно­го бдительного хозяина, – и тут же решил после плавания оставить «Байкал» для постоянного крейсирования.

Долго стояла на берегу Екатерина Ивановна с малюткой и Орловой, смотря вслед удаляющемуся «Байкалу», с кото­рым было связано столько воспоминаний. Ветер неистово теребил полы легких пальто и вздымал пузырями широкие юбки. Стояли, не замечая, что корабль давно скрылся и перед ними пенится только пустынный залив и открытые ворота бухты...

– Вернутся ли?

– Пойдем, Катюшу сильно обдувает сырым ветром, – сказал запыхавшийся от ходьбы по песку доктор Орлов. Он был оставлен начальником Петровского. Не спрашивая, он взял себе на руки безмолвную, задумчивую девочку и заша­гал домой.

Пытливо вглядываясь в угрюмые восточные берега Са­халина, Невельской обошел его с севера во всю длину, обо­гнул Лаперузовым проливом залив Анива, вошел в Татарский пролив и, поднявшись до сахалинской реки Нусиной, выса­дил на гиляцкой лодке шесть человек команды. Здесь был намечен пост Ильинский. В Де-Кастри, во внутренней гавани, появился пост Константиновский, а немного севернее, на бе­регу, – Александровский. На мысе, при выходе из озера Кизи, основан пост Мариинский. Так неожиданно Татарский пролив украсился русскими флагами.

После этого Геннадий Иванович оставил «Байкал» и на старой гиляцкой душегубке стал пробираться к Амуру. «Бай­калу» отдано было распоряжение идти к Ильинскому посту, высадить там еще восемь человек под командою Орлова и помочь им строиться, а потом до сентября крейсировать в Татарском проливе.

До Петровского Невельской добрался только в конце августа и здесь застал новых членов своего многочисленного семейства: хорошо знакомого ему капитан-лейтенанта Бачманова и отца Гавриила, обоих с женами. Стало людно и еще теснее, но зато и веселее. Матушка отца Гавриила, жизнера­достная хохотушка, креолка из островных, с первого же дня принялась изучать под руководством Невельской и Бачмановой французский язык, и раскатистый смех способной уче­ницы, не смущавшейся неудачи первых шагов, то и дело раздавался в маленькой квартирке Невельских. Приступили к постройке дома для жилья и церковки.

Среди этой возни, в которой принимал деятельное уча­стие, а иногда являлся даже и зачинщиком Невельской, ни­кто и не заметил, как вошедший матрос тихонько сообщил командиру, что в бухту вошел корабль. Невельской отошел в сторону, поманил к себе матушку и вышел с нею по на­правлению к якорной стоянке кораблей. К берегу причалила шлюпка, из нее вышел высокий статный офицер в полной парадной форме Семеновского полка, с густыми эполетами штаб-офицера. Увидев, что эта блестящая фигура направ­ляется к ним, матушка вскрикнула, освободила свою руку и изо всех сил побежала обратно к дому. Там она забилась в свободную комнату и притаилась.

Майор гвардии Буссе приветствовал Невельского. Он был разочарован: в этом маленьком сухощавом замухрышке, на котором потрепанный морской длинный сюртук, с давно потемневшими эполетами и почти черными пуговицами, трудно было признать могущественного «джангина», царившего над десятком туземных племен и заставлявшего их повиноваться одним своим именем.