Николай Наволочкин - Амурские версты

• Название: Амурские версты
• Автор: Николай Наволочкин
• Издательство: Хабаровское книжное издательство
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1983

В книге рассказывается о заселении и освоении Приамурья, о тяжком, порой самоотверженном труде солдат-линейцев, закладывавших по Амуру первые селения. Книга написана на документальной основе, она убедительно подтверждает территориальный приоритет России на амурской земле.

---

Поэтому и смотрел капитан одобрительно на дружбу солдата с соседями рыбаками, на его отлучки в стойбище. Пусть перенимает у них уменье рыбу добывать, готовить ее впрок.

А Михайло уже научился «маячить», объясняться с гольдами десятком схваченных у них слов да несколькими русскими словами, которые они запомнили. А чаще жестами и ужимками.

Как только приезжали соседи — гольды, солдаты звали Лешего:

— Эй, Михайло, иди помаячь! Мы тут никак не сговоримся.

Михайло приходил, хлопал дружески приезжих медвежьей своей пятерней, и начинался разговор. Кузьма и гольды размахивали руками, приседали, строили всякие фигуры из пальцев, потом Леший, доставая кисет, говорил своим:

— Дурни, что тут не понять! Вот Чокчой табаку просит, свой промочил. А этому — гвозди понадобились. Он потом за гвозди рыбой отдаст.

— На, друг Чокчой, подыми!

Михайло отсыпал гостю табаку, вырубал кресалом огонь и сам закуривал трубку.

С Чокчоем, из рода Данкан, уже немолодым простодушно-хитроватым гольдом, носившим большую медную серьгу в ухе, Леший сдружился. Бывал в его летнем шалаше, переполненном ребятишками и собаками, ездил с ним на ночь на левый берег рыбачить, утром привозил своим мешок рыбы. Чуть вздремнув на рыбалке в лодке, а то и вовсе не поспав, солдат потом вместе со всеми выходил на работу.

— Мне лишь бы не бегом, а так все сделаю, — говорил он.

Чокчой быстрее своих сородичей усваивал русские слова и оказался человеком бывалым. Несколько лет назад он ходил с русским офицером проводником по Амуру и получил от него в подарок фитильное ружье. Ружье это, единственное во всем роду Данканов, принесло Чокчою уважение и почет на всей территории от Горина до Хабаровки. Плавал Чокчой и по Уссури, ездил даже торговать с маньчжурами на Сунгари. Был он отменным рыбаком и охотником. Две жены Чокчоя боготворили своего повелителя.

Последнее время из-за левобережного кривуна почти каждый день проплывали гольды с верховьев. Плыли они целыми семьями с ребятишками, женщинами и собаками. Миновав лагерь, лодки обычно приставали к берегу возле стойбища.

Яков Васильевич давно обратил внимание на это передвижение. Разглядывая в подзорную трубу лодки, он видел, что гольды везут с собой весь свой немудрящий скарб, даже перевернутые вверх полозьями собачьи нарты. Раньше, в июне, на Амуре у Хабаровки плавали только лодки гольдов из соседнего стойбища. Чем вызваны теперешние поездки, да еще все в одну сторону? Откочевывать к зимним стойбищам еще рано, лето в разгаре. И однажды, когда проплыли еще две лодки, капитан послал в стойбище Лешего.

— Навести соседей, помаячь. Узнай, куда эти лодки плывут? Может быть, ярмарка у них будет?

Михайло отмыл с рук глину, оттолкнул лодку и уплыл, довольный поручением.

Вернулся он часа через два вместе с Чокчоем и незнакомым старым седеньким гольдом. У того была жиденькая бородка, короткая косичка, морщинистое добродушное лицо.

Сняв войлочную шляпу, гольд начал кланяться, а потом, что-то сказав, вынул из-за пазухи халата связку пушистых шкурок и протянул капитану.

— Что это он, а, Леший? — спросил Дьяченко, беря шкурки.

— Тут, ваше высокоблагородие, такое дело, — начал объяснять Михайло. — Он, старик этот, аж с реки Сунгари приплыл. Из Китая, значит. Просит, чтобы вы ему разрешение дали поселиться на нашем берегу. Они, гольды, что по Сунгари живут, прослышали про договор с Россией и теперь бегут к нам. На русском, мол, берегу жить легче. Не бьют, мол, их, не обирают. Маньчжурская стража их сюда не пускает, так они ночью. И те, что до этого приплыли, Чокчой говорит, тоже с китайского берега. Больше все с Сунгари. Старик этот маньчжур боится беда как. Запуган, видать. Все выспрашивал у меня, не приплывут ли маньчжуры сюда, не вернут ли их назад.

— Что же ты ответил?

— Я говорю: не бойтесь, не приплывут. Земля здесь наша.

— Правильно объяснил, молодец, — похвалил капитан. — А старику скажи: пусть селятся, где захотят. Притеснять их у нас никто не будет. А шкурки эти отдай ему, пригодятся.

Старик внимательно слушал разговор, пытаясь понять, какое решение примет русский начальник. Он, не надевая своей шляпы, кивал головой, поддакивая Лешему, и улыбался, видя, что улыбается офицер. Но когда Дьяченко протянул ему пушнину, старик по-своему понял намерение капитана, упал на колени и быстро-быстро заговорил. Видно, он уговаривал начальника принять подарок и разрешить им остаться на русском берегу.

— Объясни ты ему, Леший, — сказал капитан, — что селиться я разрешаю. И другие пусть приезжают без опаски. А платить за это не надо.

Пришлось Михайле изрядно помаячить, пустить в ход всю свою изобретательность и весь запас гольдских слов, пока старик понял наконец, что возвращаться на Сунгари ему не придется. Чокчой тоже что-то растолковывал старику по-своему. В конце концов старик успокоился. Чокчой же отозвал в сторону Лешего и на ломаном русском языке спросил: неужели пушнина совсем не понравилась капитану?

— Чудак ты, — сказал Леший. — Капитан говорит, пусть даром живет, а пушнина ничего. Хорошая пушнина.

Чокчой сразу же все перевел старику.

Довольного гостя и Чокчоя Михайло на своей лодке отвез обратно. Там старик достал деревянного божка и щедро обмазал его рот рыбьим жиром. Своим родичам он сказал всего несколько слов, и те обрадованно засуетились у кипящего котла, приглашая и Михайлу поесть с ними.

— Ты мне, Чокчой, лучше талы подай, — попросил Леший, пристрастившийся к гольдскому блюду из сырой рыбы.

Чокчой что-то крикнул женам, и те моментально очистили живого еще сазана и принялись рубить его на мелкие полоски. Через пять минут тала была готова. Приезжие гольды пришли в восторг, когда увидели, с каким удовольствием русский солдат уплетает их еду. Они ахали и заглядывали Михайле в рот.

Гольдские семьи продолжали переселяться с реки Сунгари до середины августа, потом цепочка лодок враз оборвалась.

— Что-то не едут больше ваши люди? — спросил Михайло у своего приятеля Чокчоя. — Видать, все перебрались.

Чокчой замахал руками, затряс головой.

— Не все, не все!

Он рассказал, что маньчжуры, встревоженные бегством охотников и рыбаков, которых они с большой выгодой для себя обирали, выставили на Сунгари посты и на Амур никого больше не пропускают. Последней лодке удалось проскочить ненастной ночью, когда караульные попрятались от дождя.

Линейцы из роты Козловского, наведываясь в Хабаровку, рассказывали, что вскоре после приезда русских солдат уссурийские гольды тоже стали переселяться с левого берега на правый.

— Грабят их китайцы, ваше высокоблагородие, — говорили солдаты капитану Дьяченко, — так, что и сказать нельзя. Всех соболей берут подчистую. Отдаст охотник соболей, а его все равно лупят палками, думают, что он еще чего-нибудь припрятал. Так гольды теперь приспособились. Отдадут сперва часть соболей, а как их бить начнут, тащат остальных.

— Когда мы начали станицу рубить, — добавлял другой солдат, — так китайцы запретили гольдам к нам приезжать, рыбу нам возить. Те поначалу опасались нас, а теперь, вишь, насовсем сюда переезжают.

В конце августа в Хабаровку заехал Михаил Иванович Венюков.

Почти три месяца пробыл он со своей командой на берегах таежной Уссури, занимаясь съемкою и описанием долины этой реки.

— Ну, что там, как моя четвертая рота? — прежде всего спросил Дьяченко. — Много ли успели сделать?

— Еще мало, Яков Васильевич. Только Хабаровка представляет утешительный вид, — сказал Венюков. — Несколько свежих, незаконченных построек есть в станице Невельской, то же я видел в станице номер четыре и в Корсаковой. Казакевичева, правда, растет, имеет вполне приличный вид. Я очень боюсь за станицу номер четыре, как бы ее потом не пришлось переносить на другое место. Очень уж низменный участок для нее выбрали. В большую воду будет топить.

— Таков приказ, ничего не поделаешь. Козловский не мог отойти от плана.

— Говорил он мне, — сказал Венюков. — Но Хабаровка, откровенно скажу, меня обрадовала. После того что я видел тут в первый приезд, сделано много. Работы у вас идут успешно. И знаете, Яков Васильевич, быть здесь городу!

— Доживем ли мы до этого, Михаил Иванович?

— Должны дожить. Вон купцы своим коммерческим чутьем сразу поняли это.

— Да, одна лавка уже есть. А на днях проезжал в Николаевск купец Ланин, тоже обещался открыть у нас свою лавку. Был тут и приказчик Амурской компании, просил выделить ему место для складов. Я ему сказал: селитесь на левом фланге, на склоне под орлиным гнездом.

— Вот видите: быть городу, быть.

Офицеры сидели на палубе, у каюты батальонного командира. Отсюда виден был и Амур, и постройки военного поста.

— Вот вы изволили заметить, — продолжал Дьяченко, — что сделано пока мало. Сделали бы больше, если бы батальон не был так распылен. Одна рота у меня на Уссури, две — здесь, а еще одна устанавливает почтовые станки и строит город Софийск.