Франц Меринг - История войн и военного искусства

• Название: История войн и военного искусства
• Автор: Франц Меринг
• Издательство: Издательство Полигон
• Жанр: История
• Год: 1999
• ISBN: 5-89173-056-1

В книгу вошли очерки и отдельные главы из трудов Ф. Меринга, в которых освещается эволюция военного искусства, начиная с греко-персидских войн до наполеоновских. Для российского читателя будет необычным то, что историю ряда войн автор рассматривает с позиции Пруссии и ее национальных интересов. Но эта позиция Ф. Меринга делает книгу еще более увлекательной, захватывающей. Она рассчитана на широкий круг читателей и, несомненно, не оставит их равнодушными, пробудит еще больший интерес к военной истории.

---

Если Дельбрюк пользуется манускриптом реформатора Биллингера о бургундской войне, чтобы путем исторической аналогии проверить рассказ Геродота о персидских войнах, то он должен бы был воспользоваться манускриптом реформатора Меланхтона о Томасе Мюнцере, чтобы представить в истинном освещении фукидидовский рассказ о битве при Амфиполе. Это как раз то же самое: Томас Мюнцер в битве при Франкенгаузене представлялся таким же безголовым болваном и так же трусливо бежал, как и Клеон под Амфиполем. Разница лишь та, что меланхтоновскую ложь о Мюнцере под Франкенгаузеном мы, по крайней мере, частично, обнаружили из других источников, тогда как рассказ Фукидида изобличает себя своей внутренней противоречивой невероятностью, как образчик того славного метода, которым исторически отсталые партии вынуждены бороться с исторически передовыми направлениями.

Алкивиад

После смерти Клеона и Бразида партии мира в Афинах и Спарте получили перевес, и в 421 г. состоялся мир между Афинами и Спартой, так называемый Никиев мир, наименованный так по имени истинного своего творца и покоившийся на том положении вещей, которое существовало перед войной. По мнению Дельбрюка, перикловский военный план был бы выполнен и все было бы благополучно, если бы Афины не были вовлечены в «неслыханную глупость» сицилийской экспедиции. Почему была предпринята эта «неслыханная глупость» — это остается у Дельбрюка совершенно неясным. Судьбы народов так же мало определяются неслыханной глупостью, как и неслыханной мудростью.

На самом деле мир Никия был так же гнил, как и человек, имя которого он носил. Афинская олигархия заключила его через голову афинской демократии, которая была подавлена падением Клеона и поражением под Амфиполем. Спарта же, чтобы получить обратно пленников со Сфактерии, заключила его через головы своих союзников, из которых Беотия, Коринф и Мегара — непосредственные враги Афин — и слышать ничего не хотели о мире. Спартанцы ни в коем случае не хотели и не могли отдать афинянам Амфиполь. Из открытой войны получилась скрытая, вылившаяся в афинскую экспедицию в Сицилию, которая тем не менее была «неслыханной глупостью», в смысле Дельбрюка, что она имела своей целью достигнуть одним ударом того, чего Перикл хотел достигнуть своей стратегией на истощение и что было вопросом жизни для афинской демократии, именно — расширения морского господства Афин на все Средиземное море.

В катастрофе сицилийской экспедиции афинская олигархия снова несла на себе часть вины, особенно же злополучный Никий, «преступные дурачества» которого, как справедливо говорит Грот, сыграли большую роль в неудачном окончании экспедиции. После своего позорного поражения он был, несмотря на все старания своих спартанских друзей, казнен победоносными сиракузцами, проклят афинским народом, но остался почитаем своим единомышленником Фукидидом, доверявшим ему как человеку, «который из всех греков моего времени менее всего заслуживал такой ужасной участи, так как поведение его было всегда строго закономерно и он всегда стремился выполнять свои обязанности перед богами».

Если сравнить эту ханжескую тираду с тем гнусным злорадством, с которым Фукидид сообщает о смерти Клеона, то становится понятным, что, после решительного примера Грота, оппозиция среди беспристрастных историков стала гораздо значительней, так что даже немецкие историки писали: «Олигархические тенденции, и только они, вызвали падение Афин». Однако, хотя это мнение гораздо более правильно, чем высказываемые из боязни перед правителями речи о том, что Афины погибли от афинской демократии, все же проблема этим не разрешается вполне. Остается неразрешенным один вопрос: почему демократия не подчинила себе олигархию? Исследования Грота оставили также и здесь существенный пробел.

Экономические условия жизни афинской демократии, как мы их здесь бегло набросали, делали ее, с одной стороны, все более и более воинствующей и увеличивали, с другой стороны, ее моральное разложение. Этот двойной процесс мы можем изучить на ее вождях, сначала по еще небольшому антагонизму между Периклом и Клеоном, а затем по зияющей пропасти между Клеоном и Алкивиадом — истинным виновником сицилийской экспедиции. Он был любимым учеником Сократа и наиболее беспринципным человеком своего времени, несмотря на то, что в этом отношении он имел достойного себе соперника в другом любимом ученике Сократа — Критии[13].

Вожди афинской демократии, конечно, не ответственны за ее судьбу; наоборот, народы ответственны за своих руководителей, и поэтому можно сказать про каждую партию: покажи мне твоих вождей, и я скажу тебе, кто ты.

4. Ганнибал и Цезарь

В противоположность Афинам, Рим был с самого начала сухопутной державой, возникшей не из таких блестящих войн, как персидские, но в упорной борьбе, из скудных источников, в непрерывных битвах с мелкими соседними государствами, а потому с самого начала создававшей свою военную дисциплину совсем иначе, чем это было возможно в Афинах и даже в Спарте.

Дельбрюк делает очень ценные выводы, связывая корни римской военной организации с корнями римского государственного устройства, но при недостаточности исторических источников он должен был в существенном ограничиваться заключениями от позднейшего развития к раннему. Полный исторический свет начинает пробиваться лишь со Второй Пунической войны, историком которой является Полибий в такой же мере, в какой Фукидид является историком Пелопоннесской войны. Однако Дельбрюк не позволяет ему завладеть собой так безапелляционно, как последнему.

Вторая Пуническая война создала эпоху в истории римского военного дела. Она была таким же испытанием огнем для Рима, как Пелопоннесская война для Афин. Дело шло здесь о гегемонии Рима в Италии, но только Рим это испытание выдержал. В тяжелой борьбе приобрел Рим также права и на мировое господство. Его войска, бывшие до тех пор, несмотря на существовавшую строгую дисциплину, гражданским ополчением, превратились в профессиональную армию. Республиканское устройство Рима, победоносно устоявшее под ужасными ударами Ганнибала, вследствие своей победы стало превращаться в военную монархию. Сципион — окончательный победитель гениального карфагенянина — был предшественником Цезаря.

Пока римское военное государство имело лишь граждан-солдат, граждан-офицеров, граждан-полководцев, оно не могло и думать о том, чтобы послать войско в Африку и сразить своего опасного соперника — Карфаген. С другой стороны, богатый торговый город Карфаген обладал прекрасно организованным профессиональным войском, с великолепными полководцами и главнокомандующим, являвшимся беспримерным в истории военным гением. Если Ганнибала часто сравнивают с Наполеоном, то не следует забывать, что Ганнибал не смог, в конце концов, добиться успеха, вследствие узкого и завистливого торгашеского расчета правителей своего отечества, тогда как Наполеон был вынесен на поверхность волной Великой революции.

Если гениальность карфагенского полководца хотят поставить в известные рамки, то мы должны сказать, что величие Ганнибала проявилось как раз в том, что, несмотря на военно-техническое превосходство карфагенского войска над римским, он не увлекся утопическими целями. Особенность его войска позволяла ему вторгнуться в Италию и атаковать противника на его собственной земле, чего не позволял римлянам характер их войска, но Ганнибал никогда не думал, даже после своей победы при Каннах, уничтожившей полностью римское войско, повести наступление на Рим и занять город. Упреки, которые ему делают за то, что, победив, он не сумел воспользоваться плодами своей победы, основаны на полном непонимании положения вещей. Его войско не было достаточно сильным, чтобы осадить и взять такой большой, хорошо укрепленный и богато снабженный всевозможными продуктами город, как Рим. Неудачный штурм города отнял бы у Ганнибала плоды всех его побед и помешал бы как раз тому, на что Ганнибал рассчитывал, — отложению итальянских союзников от римской гегемонии.

Это отложение началось в широких размерах после битвы при Каннах. К Ганнибалу перешло большое количество областей и мелких общин, а также и такие большие города, как Тарент, Сиракузы и Капуя — величайший город Италии после Рима. Если бы это движение продолжалось, Рим бы неминуемо пал. Медленное истечение кровью было бы его верной смертью. Это знали и римляне. Они избегали поэтому решительной битвы, в которой они могли бы погибнуть, и делали неслыханные усилия для того, чтобы снова подчинить себе отложившиеся города и общины. В течение более чем целого десятилетия почти все боеспособные мужчины Рима носили оружие, что, по вычислению Дельбрюка, составляло 10 процентов населения, цифру, величину которой можно понять, лишь учитывая, что Пруссия в 1870 г. имела под ружьем 31/2% и даже в 1813 г. только 51/2% населения, но и это продолжалось не дольше одного года с четвертью. Благодаря такому беспримерному напряжению сил Ганнибал был окончательно разбит. Несмотря на свое превосходство в открытом поле, он не мог помешать римским легионам в осаде и покорении отложившихся городов. Эти осады, после битвы при Каннах, стали центром военных событий. Военных средств, имевшихся в распоряжении карфагенского войска, было недостаточно, чтобы атаковать римские лагери, которые воздвигали консулы при осадах. Атака карфагенской кавалерии и тактические сочетания различных частей и родов оружия, это крупное превосходство карфагенян, здесь не могло проявиться, и поэтому упорная храбрость римских легионов одержала верх. «Этот единственный факт, встречающийся в истории, где одна сторона умела производить большие и продолжительные осады, в то время как другая обладала несомненным превосходством в открытом поле, может быть объяснен лишь исключительно различной конструкцией военных сил — тем, что войска не были однородны и каждая сторона имела свою особую организацию».