Михаил Кураев - Записки беглого кинематографиста

• Название: Записки беглого кинематографиста
• Автор: Михаил Кураев
• Жанр: Русская классическая проза

---

Это нынче в чести люди, умеющие здорово решать свои проблемы, а Хейли была человеком старых правил, и пользуюсь случаем отдать ей должное.

Однажды прямо на работе у меня ужасно заболели глаза. Мы сидели с Хейли в одном кабинете. Она тут же сказала: "Едем!" - "Куда?" - "Тебя будет смотреть главный окулист Военно-медицинской академии!" Я обрадовался, даже боль вроде поутихла.

Днем на стоянке напротив студии такси можно было взять без труда, и мы помчались на Пироговскую набережную, на кафедру глазных болезней Военно-медицинской академии. Через пятнадцать минут я уже был в кабинете высокого седовласого генерала в белом халате.

Генерал занимался мною не менее получаса. Мы уже говорили не только о глазах и болезнях. Перед тем как проститься, я спросил генерала, давно ли он знает Хейли Арнольдовну. "Кого?" - переспросил генерал, пригнув ко мне голову. Я повторил. "Я вижу ее первый раз", - генерал виновато улыбнулся, как бы признавая свою непростительную неосведомленность.

Когда я спросил Хейли, как же я все-таки попал в кабинет заведующего кафедрой в академии, она ответила, никак не преувеличивая свой подвиг: "Я подумала, что уж он-то должен знать, почему у тебя разболелись глаза", сказала почти небрежно, как о само собой разумеющемся.

Итак, прошло три дня, ровно три дня, история с Хикметом еще расползалась по студии, достигая дальних уголков цеха осветительной техники, пошивочного и ЦДТС, когда в полдень у секретаря сценарного отдела, Сотниковой Ксении Николаевны, зазвонил телефон.

Дело обычное.

Она сняла трубку.

- Добрый день, - раздалось в трубке, - с вами говорит Назым Хикмет...

- Ха-ха-ха! - сказала Ксения Николаевна и повесила трубку.

Здесь надо сказать, что Ксения Николаевна не случайно знала французский, была человеком, когда нужно, абсолютно светским, знала дипломатический этикет и могла с достоинством представлять и Петербург, и Ленинград в любом обществе. Природная горошинка в горле делала ее французский совершенно натуральным.

Телефон зазвенел снова.

- Простите, - раздалось в трубке, - это киностудия "Ленфильм"? Сценарный отдел?

- Да, да, да! - с вызовом, узнав прежний голос, почти выкрикнула Ксения Николаевна. - А ты - Назым Хикмет?!

- Да, я Назым Хикмет, - подтвердил изумленный собеседник.

- Ха! Ха! Ха! - для понятливости раздельно произнесла Ксения Николаевна, начиная злиться на надоедливого шутника. Ей стенограмму худсовета надо расшифровывать, а тут...

Семнадцать лет, проведенных в турецкой тюрьме, и десять лет непрерывной борьбы за мир в первых рядах Всемирного Совета Мира воспитывают упорство и твердость в достижении цели.

Телефон зазвонил в третий раз.

- Извините, - раздалось в трубке, - почему вы бросаете трубку?

- Если ты и дальше будешь себя называть Назымом Хикметом, я снова бр'ошу тр'убку! - Питерские дамы, прошедшие блокаду и эвакуацию, умели за себя постоять и перед маршалами, и перед шпаной.

- Я действительно Назым Хикмет, - сказал человек в трубке.

- Хватит вгать! Если ты действительно Хикмет, ты должен знать по-фр'анцузски!

- Я знаю по-французски, - сказал совершенно растерявшийся человек. В Советском Союзе с ним еще никто так не разговаривал. Вот уже десять лет он пользовался нашим искренним гостеприимством и неподдельной любовью, сочувствием. Книги его стихов в многочисленных прекрасных переводах издавались огромными тиражами, его пьесы "Легенда о любви", "Чудак", "А был ли Иван Иваныч?", а в особенности "Дамоклов меч" были украшением репертуара русских театров как в столице, так и в провинции. (В "Дамокловом мече" Театра сатиры блеснул и навсегда запомнился неподражаемый Папанов!) И вот на тебе, может быть, впервые после турецкой тюрьмы с поэтом разговаривали на "ты" и так непримиримо.

- Хогошо, - отступила на полшага Ксения Николаевна, не лыком шитая и решившая вывести на чистую воду настырного обманщика. - Я хочу послушать, как ты знаешь по-фр'анцузски. Давай! Я слушаю.

- Un, deux, trois, quatre... - В трубке звучал неуверенный голос человека, не представлявшего себе, до какой цифры надо считать, чтобы убедить непреклонную даму.

- Cing! Six! Sept!.. - перебила Ксения Николаевна. - Знаешь, что я тебе скажу, дор'огой Хикмет, у нас до четыгех любой дур'ак по-фр'анцузски считать умеет. А ты по-английски знаешь?

- Знаю, - сказал знаменитый писатель.

- Гуд бай! Понял? - И трубка полетела на аппарат.

Мы застали Ксению Николаевну в возбужденном, приподнятом и отчасти боевом настроении.

- Звонит какой-то дур'ак, - поспешила поделиться с нами своей победой взволнованная женщина, - называет себя Назымом Хикметом, считая, что я дур'очка...

- Ксюша, а вообще-то Хикмет в Ленинграде, - сказала все знающая про писательский мир Ирина Николаевна, - он вчера прилетел из Дюшамбе, там у него была премьера.

- Пр'ивет! - У Ксении Николаевны округлились глаза. - Он что, мог сам позвонить на студию?

- Мог.

- Какого чегта его к нам пгинесло?! Что ему, дома не сидится? Агрессивный тон, увы, совершенно не соответствовал опрокинутому выражению лица.

- Дома он, Ксюша, как раз и насиделся, - усмехнулся Дима Иванеев, - целых семнадцать лет.

- Если это был он, меня завтр'а пгосто выгонят... Откуда я знала, что это он? Я думала, это Хейли...

- А что ты ему сказала?

- Много сказала! Как р'аз на увольнение по статье, без выходного пособия. Дугаком назвала. Доигр'ались!

Через два дня после личных телефонных переговоров с директором студии Назым Хикмет Ран появился на "Ленфильме".

Легендарный человек был интересен всем, кроме Ксении Николаевны, разумеется.

По ходу беседы с директором элегантный гость как бы между прочим поинтересовался, кто снимет трубку, если позвонить в сценарный отдел.

- Вы будете иметь дело с главным редактором, - не понял вопроса директор.

- Да, но у него есть секретарь?

- Разумеется, старый опытный работник.

- Я хотел бы познакомиться...

Можно ли отказать такому гостю в таком пустяке?

Как только в кабинет директора вошла приглашенная Ксения Николаевна, Назым Хикмет встал, чем вынудил подняться и Илью Николаевича.

Ни Ксюша, ни Хикмет и виду не подали, что имели случай познакомиться.

- Я надеюсь сотрудничать с вашей студией, - сказал турецкий писатель.

- Мы будем очень р'ады, - сказала Ксения Николаевна.

Наверное, именно это и хотел услышать гость, он поблагодарил даму кивком красивой седой головы и улыбнулся одними усами.

Мы с нетерпением и страхом ждали возвращения Ксюши из директорского кабинета.

Мы даже боялись что-нибудь предполагать, и так все было ясно.

- Какой он тугок?! Никакой он не тугок! Ногмальный евр'опеец, - поделилась своим первым впечатлением вернувшаяся в сценарный отдел Ксения Николаевна, пошатнув укоренившийся предрассудок о том, что турки - люди, склонные к крайностям.

"РАДОСТЬ ПОБЕДЫ", ИЛИ ПРИВЕТ СТУКАЧУ!

Почему "Радость победы" в кавычках, победы-то не было, что ли?

Все было, и победа была, а кавычки потому, что это название старинного марша, которому предстоит прозвучать на этих страницах.

А стукач почему без кавычек?

Что есть, то есть. Вернее, что было, то было. А бывшее даже богам не дано, насколько известно, сделать не бывшим.

...Приезжим людям, томившимся в Госкино в Малом Гнездниковском часами в ожидании обсуждений, разрешений, заключений, просмотров привезенных для сдачи картин, поправок, согласований, утверждений и т. д., конечно, запомнились стройные, с приветливыми свеженькими, сосредоточенными лицами первых учеников младшие лейтенанты в фуражках с голубым околышем, постоянно курсировавшие между Комитетом по кинематографии и Комитетом, распространявшим свое благодетельное внимание на все на свете.

Мало ли ходит по Москве новеньких молоденьких младшеньких лейтенантов, но эти запомнились не своими одинаковыми лицами, а своими одинаковыми портфелями. Портфельчики не из дорогих, почти школьные, но сплюснутые, новенькие, как и сами лейтенанты, словно только что вынутые из кипы на складе канцелярских принадлежностей. В таком сплюснутом портфельчике больше одного, двух, ну, самое большее трех листков бумаги, надо думать, никогда не носили - ноша, посильная и городскому голубю, но голубям эту почту не доверяли, не доверяли ее и обыкновенным почтальонам.

В коридорах и переходах хитроумного и многоколенного здания, построенного для своих прихотей нефтедобытчиком Лианозовым и приспособленного для нужд управления советской кинематографией, я не встречал этих ровненьких, как свежеотточенные карандаши, воинов государственной безопасности, они растворялись сразу за проходной в каких-то кабинетах, о существовании которых знали лишь посвященные. Так что наблюдать этих благовидных молодых людей, будто сошедших с витрины Военторга на улице Калинина, можно было лишь как скворцов на подлете к скворечнику и на вылете.

Что они могли носить в своих портфельчиках?