Юлиан Семенов - Неизвестный Юлиан Семенов. Умру я ненадолго...

• Название: Неизвестный Юлиан Семенов. Умру я ненадолго...
• Автор: Юлиан Семенов
• Жанр: Публицистика
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9533-3302-3

В книгу вошли письма, дневники и путевые заметки Юлиана Семенова, а также воспоминания друзей и близких писателя. Бережно собранные его младшей дочерью, они не только ценные источники осмысления фактов и событий, но и познания внутреннего мира художника, его творческих исканий, жизненных сомнений.

Трудная юность, опасные командировки, конфронтация с бюрократической системой, семейные неурядицы — все это позволит читателю лучше представить творческую и личную жизнь известного писателя, родоначальника детективного жанра в нашей стране, Юлиана Семенова.

Несомненно, книга будет с интересом встречена читателями.

---

Таперя о вас. Что с маленькой зоологиней? Как новеллы? Что с уроками труда? Олечка, ты пишешь прекрасные вещи, я горжусь тобой. Давай издадим твои новеллы в Бонне? (Это я шучу, конечно, важнее издаться дома.) Что с КЮБЗОМ? Ты уже действительный член или все готовишься, раздувая ноздряшки от напряжения?

Пожалуйста, пришли мне, во-первых, все твои новые произведения и, во-вторых, напиши большое подробное письмо про свои дела, про Кайфа[71], про хомяка, про псов. Жду.

Дунечка, красавец мой. Первое: как дела в мастерской? Только без мазохизма — правду. Отстраненную, как обратная сторона зеркала. Второе: что с личной жизнью? Отпиши — посоветую ведь. Как твои культуртрегерские дела? Отведи своих охломонов к Спесивцеву. Дай ему мой адрес и пусть напишет, чертенок.

Было бы славно, если бы ты могла приехать вместе с Ольгой — пораньше, а? Я очень боюсь брать сюда Багалю — действительно, давление страшное, не погубить бы старушку.

Позвони, Кузя, к Боре Григорьеву. Клебанову в этом верить трудно, старик субъективен — спроси Борьку, как дела с актерами на Петровке и Огарева. Позвони к Игорю Влад. Шатрову, дай мой адрес, спроси про актеров. Пожалуйста. Пусть напишет. Боря Григорьев тоже.

Теперь по поводу дачи. По размышлении здравом, я думаю застопорить Татьяну Васильевну. Пожалуйста, вызови женщину, которая понравилась Олечке, — она живет у Белаш, нашей дачницы. Тат. Васильевна — я вспоминаю прошлое лето — будет заниматься собаками, а не мною и дачей. Потом ее постоянные страхи — не надо, право. Или уж погодите меня, во всяком случае. Осенью она снова уйдет к Роммам, а мне снова ищи женщину, — сие — невозможно.

Все время вспоминаю Лилипута[72] — чем дальше, тем больше вспоминаю, как он кричал врачам: «Сделайте же что-нибудь! Мне надо закончить картину!»

Думаю, наберу множество материалов к новому циклу — «Пресс-центр» и «Террорист». Влезаю винтом в проблематику.

Это ставит под сомнение окончание — на этом этапе — цикла о ФЭДе.

Ладно, это я снова о своем.

Дунчик, прошу тебя всячески поддерживать окочкины литературно-зоологические начинания, я очень в н и х в е р ю. Очень. Олечка должна понять, что уверенность в успехе — не есть самоуверенность вовсе. Передержка временем, желание довести до ультрасовершенства — хороша лишь отчасти, в вашем нынешнем положении, в любом ином — она, эта передержка, — может быть трагичной. В творчестве категория риска так же необходима, как и кровавое исхождение над темой. Но не автору решать, не автору!

Это относится и к тебе, старший кузовок, а от тебя это должно идти к Окочке. Когда Стейнбек приехал в Москву, он в «Юности» обратился к тогда еще молодым писателям: «Ну-ка, покажите ваши зубы, волчата!»

Художник о б я з а н состояться в 16–20 лет! Это — точно. Потом — двадцать лет с ы т н о г о, о б ж о р н о г о творчества, а потом, коли Бог даст, — новое переосмысление себя, всего тобою сделанного, и, если силы остались, — новый этап творчества. Бога ради только не вздумайте позволить кому бы то ни было трактовать с ы т н о с т ь творчества пошло, не по-моему. Сытность эта кровавая — и когда творишь, и когда заставляешь себя бесстрашно показывать свою работу другим. Вот к этому бесстрашию я и призываю Окочку. А ты, Дуняша, должна чувствовать ее локоть. Мама права: пусть Олечка утвердится в школе как первая литераторша-сочинительница, это верно, но только, пожалуйста, постоянная работа дома — для себя. Вернее — и для себя.

Ладно, записался я. Уже полночь, а завтра будет звонить «Литературка», а потом, после того как отдиктуюсь, надо ехать по поводу янтаря, а потом в библиотеку Бундестага.

Да, кстати, сегодня первый день пришла ко мне секретарь: девочка Эрика, 16 лет, ученица 9-го класса, нашел ее мне один славный немец.

Приехала как три года с родителями из Риги. Мечтает учиться на секретаря. Все-таки немцы — особая нация. Я объяснил девочке (очень, кстати, похожа на молодую Багалю), как и что надобно делать с газетами. Она приехала за полтора часа, просидела у меня с 9 до 13.30 и сделала вырезки из 70 газет, разложив все по «мапам» — слова уже путает, «папка» у нее «мапа». Смешно говорит: «немцы масла не едят, нур мандарины, берегут фигуру алле цайт». А сама — немка. Славная девочка. Умение организованно работать — врожденное у них. Порядок навела за день, какое там, за полдня — невероятный.

Это, видно, не наработаешь в себе, это — черта национального характера. Хотя Чернышевский утверждал: «Будет говорить об особенностях национального характера, уберите причину болезни сначала, а потом уж рассуждайте!» Хотя, кто знает, — я, вспоминая себя молодым, все же должен констатировать полнейшее разгильдяйство. Но — с другой стороны, я себя отдрессировал творчеством, ответственностью — за вас. А как объяснить эту н а б р а с ы в а е м о с т ь на работу у этой девочки?

Потом напишу еще об очень интересном — как немцы объясняют тебе дорогу в городе, когда ищешь улицу, это — фантастика, в этом — тоже нация.

Целую вас, мои золотые доченьки, кланяйтесь низко маме, позвоните Багале и всем моим режиссерам. Да, пусть Клебанов позвонит в Ригу, Кубланову, главному редактору Студии и даст мой телефон, а тот немедленно пущай отзвонит, как дела с «Испанским вариантом».

Старый Лыс[73] — Юлиан Семенов.

* * *

1979 год,

ФРГ

Письмо теще Н. П. Кончаловской

Дорогая Татуля!

Начал я поиски — по твоей просьбе — и натолкнулся на факт смешной: один из здешних министров носит фамилию Вишневский. Даже без «фон». Ничего, а? Глядишь, покопавшись в родословных, ты установишь, что А.А.[74] имел немецкие корни. Или какие еще. Спаси Господь, об этом узнает Глазунов — осквернит память.

Наверняка знает и помнит А.А. здешний наш посол Владимир Семенович Семенов. Коли б ты черканула ему письмецо и подарила книгу, я б ему это передал и пораспрашивал его о А.А. подробно. Это может быть интересно, как-никак, первый политический комиссар Германии в 45 году. И человек колоритный, собирает русскую живопись начала века.

То же самое я сделаю с нашим военным атташе, генерал-фронтовик, он наверняка скажет добрые слова о Вишневском.

По поводу трансплантаций — начал работу, но нет сейчас тут советника по медицине. Дождемся. Немецкий мой пока еще худосочен и в терминологии я хром, как конь в шахте.

Теперь у меня к тебе просьба: я тут начал поиск Янтарной комнаты и — что реальнее — картинных галерей Киева и Харькова, украденных нацистами. Дело это сложное, чуть рисковое, но — необходимое. Я на днях перешлю Сырокомскому один материал — на немецком, правда, но он будет переведен — пожалуйста, попробуй быть моим экспертом, я б твои экспертизы включил в свою книгу, коли смогу ее написать. Надо бы позвонить П. Н. Демичеву, рассказать ему об этом, он включится, я убежден, и попросит украинцев подобрать мне русский (или украинский) каталог похищенных картин — их там более 300! Вот бы вернуть-то хоть часть, а?! Вроде бы много ушло в Швейцарию — я туда собираюсь, но пока еще рано, курсирую между Мюнхеном, Висбаденом, Шварцвальдом и своей деревней.

Пожалуйста, позови к себе Дуняшу и прочти ей это письмо и включи ее в это дело: времени у меня в обрез, оказия неожиданна, поэтому я не успеваю написать письмо девочкам.

Очень прошу тебя в с я ч е с к и поддерживать в Ольге т я г у к сочинительству. Поверь, я ее чувствую точно, и себя в ней вижу, и вижу часть Катюши; там борение идет, просто-таки по Пастернаку: «С кем протекли его боренья? С самим собой, с самим собой!» Помоги ей п о в е р и т ь в н е и з б е ж н о с т ь творчества, не бойся хвалить ее, поверь мне, пожалуйста.

Все, человек уезжает, заключаю письмецо поцелуем. Позвони сразу же девочкам.

Твой Юлиан Семенов.

* * *

1979 год,

ФРГ

Дочерям

Дорогие Кузьмины!

Вернулся замученный от СС обергруппенфюрера Вольфа (привет Лановому!), просидел за рулем полтысячи верст, сдыхаю от усталости, но еду провожать Александра Борисовича Чаковского.

Подробно писать ничего не стану — право, сил нет.

Рассказ Олечки — прекрасен, я его получил только что, с Чаковским. Право, в ней живет святое, чувствования ее невероятны, и — что важно — юмор у нее присутствует не только в строке, в каждом слове. Жми, маленькая моя Кузьма!

Конечно, старшая могла бы написать поболее, твои отписки, а вернее — о т р и с к и, свидетельствуют о небрежении к Старому Лысу, который, подобно любому ссыльному, жадно ловит каждое слово из дома.

Пробуду до 23 марта в Бонне. Потом уеду в Хайдельберг к рейх-министру Шпееру, а оттуда — в Швейцарию и Австрию. А потом — в Берлин и на 5 дней домой, на Пасху, полагаю.

Затею с собакой Нелькой полагаю авантюрной, но, тем не менее, ничего не попишешь. Только не подумали вы, что у Тигры тоже должны быть щенки. Правда, дома такого щеночка не удержишь, но глядите, чтобы Нельку не пожрали ревнивые псы. Могут.