Антон Чехов - Том 21. Письма 1888-1889

• Название: Том 21. Письма 1888-1889
• Автор: Антон Чехов
• Издательство: Наука
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1976

Двенадцать томов серии — это своеобразное документальное повествование Чехова о своей жизни и о своем творчестве. Вместе с тем, познавательное значение чеховских писем шире, чем их биографическая ценность: в них бьется пульс всей культурной и общественной жизни России конца XIX — первых лет XX века.

В третьем томе печатаются письма Чехова с октября 1888 по декабрь 1889 года.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Если Вам подают кофе, то не старайтесь искать в нем пива. Если я преподношу Вам профессорские мысли*, то верьте мне и не ищите в них чеховских мыслей. Покорно Вас благодарю. Во всей повести есть только одна мысль, которую я разделяю и которая сидит в голове профессорского зятя, мошенника Гнеккера, это — «спятил старик!» Всё же остальное придумано и сделано… Где Вы нашли публицистику? Неужели Вы так цените вообще какие бы то ни было мнения, что только в них видите центр тяжести, а не в манере высказывания их, не в их происхождении и проч.? Значит, и «Disciple» Бурже* публицистика? Для меня, как автора, все эти мнения по своей сущности не имеют никакой цены. Дело не в сущности их; она переменчива и не нова. Вся суть в природе этих мнений, в их зависимости от внешних влияний и проч. Их нужно рассматривать как вещи, как симптомы, совершенно объективно, не стараясь ни соглашаться с ними, ни оспаривать их. Если я опишу пляску св. Витта, то ведь Вы не взглянете на нее с точки зрения хореографа? Нет? То же нужно и с мнениями. Я вовсе не имел претензии ошеломить Вас своими удивительными взглядами на театр, литературу в проч.; мне только хотелось воспользоваться своими знаниями и изобразить тот заколдованный круг, попав в который добрый и умный человек, при всем своем желании принимать от бога жизнь такою, какая она есть, и мыслить о всех по-христиански, волей-неволей ропщет, брюзжит, как раб, и бранит людей даже в те минуты, когда принуждает себя отзываться о них хорошо. Хочет вступиться за студентов, но, кроме лицемерия и жителевской ругани*, ничего не выходит… Впрочем, всё это длинная история.

Ваши сынки подают большие надежды. Цену за «Стоглав» повысили*, а объем его убавили. Обещали мне за рассказы бочонок вина и надули*, а чтоб я не сердился, поместили мой портрет vis-à-vis с шахом персидским*. Кстати о шахе. Читал я недавно стихи «Политический концерт»*, где про шаха говорится приблизительно так: и шах персидский, чудак всегдашний, поехал в Париж, чтобы сравнить <…> с Эйфелевой башней. Приезжайте в Москву. Пойдем вместе в театр.

Ваш Чехов.

Леонтьеву (Щеглову) И. Л., 21 октября 1889*

703. И. Л. ЛЕОНТЬЕВУ (ЩЕГЛОВУ)

21 октября 1889 г. Москва.

21 ок.

Милая, трагическая Жанушка! За браконьерство, за охоту по дачным мужьям в Вашем лесу* я уже достаточно наказан роком: мой «Леший» хлопнулся и лопнул*. Успокойте Ваши щеглиные нервы, и да хранит Вас небо!

Нового ничего нет. Читал я Вашего «Кожаного актера»* и очень рад, что могу салютовать Вам. Рассказ превосходный. Особенно пластично то место, где мелькает малый в дубленом полушубке. Молодец Вы, Жанушка. Только на кой чёрт в этом теплом, ласковом рассказе сдались Вам такие жителевские перлы, как «облыжный», «бутербродный» и т. п.? К такой нежной и нервной натуре, каковою я привык считать Вас, совсем не идут эти ёрнические слова. Бросьте Вы их к анафеме, будь они трижды прокляты, <…>!!

Очень хорошо «нажми педаль», хороша рожа у гастролера. Заглавие тоже хорошее.

Напишите с десяток таких рассказов из театральной жизни, соберите в один томик*…Успех будет полный.

Очень, очень рад, что цензура запретила переделку «Гордиева узла»*. Так Вам и нужно! Это урок: в другой раз не будете покушаться на свои романы и повести.

В Москве был Тихонов*.

Щеглова в Москве еще не было. Но его нетерпеливо ждут. Когда он приедет?

Ну, будьте счастливы. Родите поскорее еще кожаного актера.

Кланяйтесь Вашей жене и позвольте дружески пожать Вам щеглиную лапку.

Ваш А. Чехов.

Серьезно, когда приедете?

Мои благодарят за память и кланяются.

Плещееву А. Н., 21 октября 1889*

704. А. Н. ПЛЕЩЕЕВУ

21 октября 1889 г. Москва.

21 октябрь.

Привет Вам, дорогой Алексей Николаевич! Большое спасибо за письмо. Что же касается моего здоровья и настроения, о которых Вы спрашиваете, то нельзя сказать, чтобы они были плохи. Живется сносно, изредка выпадают хорошие минуты, а в общем, выражаясь языком биржевиков, настроение вялое.

Один доктор*, очень милый человек (иль завистью его лукавый мучил, или медицинский стол ему наскучил*), поручил мне во что бы то ни стало послать в «Сев<ерный> вестн<ик>» два стихотворения, которые и прилагаю. Хочет он, чтобы стихи эти были напечатаны непременно и не позже декабря. Но так как Вы из свойственного всем поэтам духа конкуренции не пожелаете их напечатать, то потрудитесь написать мне, что стихи хороши, но что по случаю накопления срочного и очередного материала они могут быть напечатаны не раньше августа, а я прочту ему.

Свободин нисколько не виноват*. Если пьеса в самом деле не годится и если не велит начальство, то что поделаешь? Виноват он только в нерасчетливости: дорога ко мне* обошлась ему не меньше ста рублей.

О моей пьесе ни слуху ни духу. Съели ли ее мыши, пожертвовала ли ее дирекция в Публичную библиотеку, сгорела ли она со стыда за ложь Григоровича, который любит меня, как родного сына*, — всё может быть, но мне ничего не известно. Никаких извещений и мотивировок ни от кого я не получал, ничего не знаю, а запросов никаких не делаю из осторожности, чтобы запрос мой не был истолкован как просьба или непременное желание венчать себя александринскими лаврами. Я самолюбив ведь, как свинья.

Упорное молчание гг. членов того военно-полевого суда, который судил моего «Лешего», я могу объяснить не чем иным, как только горячим сочувствием к моему таланту и желанием продлить то райски-сладострастное наслаждение, какое доставляет мне приятное неведение. Кто знает? Быть может, моя пьеса признана гениальной… Разве не сладко гадать?

«Петерб<ургская> газета» извещает*, что моя пьеса признана «прекрасной драматизированной повестью». Очень приятно. Значит, что-нибудь из двух: или я плохой драматург, в чем охотно расписываюсь, или же лицемеры все те господа*, которые любят меня, как родного сына, и умоляют меня бога ради быть в пьесах самим собою, избегать шаблона и давать сложную концепцию.

Южаков ушел?* Ничего, вернется. Если Михайловский, Южаков и Кo в конце концов не поступят в болгарские министры, то рано или поздно они все вернутся в «Северный вестник». Держу пари. Уход Южакова — это громадная, незаменимая потеря для тех читателей, которых летом одолевают мухи. Статьи Южакова, как сонно-одуряющее средство, действительнее мухомора.

Не выпускайте Стасова. Он хорошо читается и возбуждает разговоры. А статья его о парижской выставке* совсем-таки хорошая статья.

При той наклонности, какая существует даже у очень хороших людей, к сплетне, ничто не гарантировано от нечистых подозрений. Таков мой ответ на Ваш вопрос относительно неверно понимаемых отношений Кати к профессору*. Уж коли отвыкли от веры в дружбу, в уважение, в безграничную любовь, какая существует у людей вне половой сферы, то хоть бы мне не приписывали дурных вкусов. Ведь если б Катя была влюблена в полуживого старика, то, согласитесь, это было бы половым извращением, курьезом, который мог бы интересовать только психиатра, да и то только как неважный и доверия не заслуживающий анекдот. Будь только одно это половое извращение, стоило бы тогда писать повесть?

Погода в Москве скверная, хуже полового извращения. Буду скоро печатать новую книжку*. Собираю рассказы и погубил несколько дней на переделку заново некоторых вещей.

Поклон всем Вашим. Будьте счастливы и небом хранимы.

Ваш душой

А. Чехов.

Суворину А. С., 23 октября 1889*

705. А. С. СУВОРИНУ

23 октября 1889 г. Москва.

23 окт.

Я опять о делах.

Был Островский, брат министра. Он послал Вам тюк рассказов* и пачку рисунков. Рисунки плохи*, но сносны. Несколько, по моему совету, забраковано; забракуйте и Вы несколько — дешевле обойдется книга. Когда я спросил его об условиях, он сказал: «Условия обыкновенные, вот как у Вас… Как все, так и мы, т. е. 30%». Выкурил затем плохую сигару, продушил ею всю мебель, испортил воздух и ушел… Человек он очень хороший.

У нас в Москве издается новый журнал «Артист», печатающий пьесы текущего репертуара, весьма приличный снаружи и скучный внутри. Он уж 20 раз просил у меня водевили, напечатанные в «Новом времени». Я всякий раз рекомендовал обратиться с этой просьбой к Вам. «Артист» к Вам обращаться не хочет, поручая сделать это мне самому. Что Вы скажете? Если Вы не согласитесь, то я не пострадаю от этого ни на один сантим, так как водевили пойдут бесплатно; если же согласитесь, то соглашайтесь не иначе, чтобы водевили были напечатаны с примечанием: «Сей водевиль перепечатывается из такого-то № „Нового времени“». Иначе выйдет нехорошо — таково мое мнение. Ответьте мне, а Ваш ответ я пошлю «Артисту». «Артист» не согласен печатать с примечанием*. Это его дело. Пусть не хочет, но только пусть прекратит свои запросы, которыми я завален вообще.