Антон Чехов - Том 23. Письма 1892-1894

• Название: Том 23. Письма 1892-1894
• Автор: Антон Чехов
• Издательство: Наука
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1977

Двенадцать томов серии — это своеобразное документальное повествование Чехова о своей жизни и о своем творчестве. Вместе с тем, познавательное значение чеховских писем шире, чем их биографическая ценность: в них бьется пульс всей культурной и общественной жизни России конца XIX — первых лет XX века.

В пятом томе печатаются письма Чехова с 1 марта 1892 по 31 декабря 1894 года.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Я Рахмана Захара (в гимназии звали его Зельманом?) очень хорошо помню. Передайте ему поклон и пожелание успехов.

За приглашение приехать к Вам благодарю. Когда буду на Кавказе, воспользуюсь им. А пока позвольте поблагодарить Вас за память обо мне, за добрые чувства, и пожелать всего хорошего. В случае, если Вам опять вздумается дать мне какое-нибудь поручение, то я весь к Вашим услугам.

Ваш А. Чехов.

Суворину А. С., 13 февраля 1893*

1282. А. С. СУВОРИНУ

13 февраля 1893 г. Мелихово.

13 февр.

Вас пугают материалистические идеи Вагнера*? Тоже, нашли материалиста! Это баба, кисель, и уж если говорить об его направлении, то скорее всего он ярый спиритуалист и толстовец даже. Я в миллион раз больше материалист, чем он. Впрочем, дело не в этом. Если журнал не по душе, то издавать его не следует. Я вполне сочувствую Вам, хотя не знаю, как Вы отделаетесь от В<агнера>. Нельзя же сказать в самом деле: «Пошли вон, дураки!»* Надо придумать какую-нибудь причину, хотя бы такую. Свалите всё на меня. «Чехов, мол, обещал быть вице-редактором (или секретарем) журнала, а теперь отказался, без него же я издавать журнал не согласен, ибо сам я по горло занят, чтобы вести внешнюю часть дела… и проч.». Отдайте меня естествоиспытателям на растерзание, и это будет справедливо, так как знакомство с Ваг<нером> началось у меня.

У меня нет никаких новостей. Вы про бразильского атташе написали мне*, а у нас нет ни атташе, ни даже любовниц. За всё время, пока я тут, был только один скандал: баран избил рогами телку. Вот и всё, что я могу послать Вам в обмен…

Вам понравилось «Двенадцать»*? Ага, сударь! Но позвольте Вас огорчить и лишить 75 тыс. в год дохода. Журнал сей я нахожу преждевременным, т. е. не журнал сей, а свое редакторство. От редакторства я безусловно отказываюсь. Работать 3 зимних месяца буду в нем, буде пожелаете, но редакторствовать не могу. Жилки нет, да и лень, вероятно.

У нас была оттепель и пахло весной, а теперь опять трескучие морозы и пахнет чёрт знает чем. Птица и скоты страдают.

Написал в управу медицинский отчет за прошлый год* и кроме цифр подпустил несколько великих мыслей. Отчет не полный, так как в прошлом году у меня было больше тысячи больных, а я успел зарегистровать только 600.

В среду, когда я принимал на пункте, привезли 3-хлетнего мальчика, который сел в котел с кипящей водой. Ужасное зрелище. Больше всего досталось заднице и половым органам. Спина обварилась всплошь.

Сестра повеселела, но у ней все-таки 38°. Стало быть, не инфлуэнца, а брюшной тиф.

Наши читают Писемского, взятого у Вас, и находят, что его тяжело читать, что он устарел. Я читаю Тургенева*. Прелесть, но куда жиже Толстого! Толстой, я думаю, никогда не постареет. Язык устареет, но он всё будет молод. Впрочем, предоставим судить о сем Венгерову, а сами перейдем к более насущным вопросам. Как Ваше ухо? Квартира в Царском? Когда уезжаете за границу?

Лейкин пишет, что у него был посланец от Петровского и взял за наличные 1600 книг*. Чертков пишет, что хочет издать мой «Страх» (рожд<ественский> рассказ) и еще штук восемь рассказов*. Кн. Урусов телеграфирует*, что скоро будет литературн<ый> вечер, и просит меня участвовать, и я плачу за доставку телеграммы 1 рубль. Становой требует недоимки 4 руб. 16 к. И т. д. И т. д. Корреспонденция громадная.

Отец постничает, как схимник. Всю неделю ничего не ел, а только чай пил по утрам.

Ах, я не писал Вам еще насчет сигар! Они совершенно уже овладели мной, и я не понимаю ддя себя другого курева. Но выкуриваю не 3 сигары в день, а 4, так как утро здесь необыкновенно длинное.

Пишу-с повесть-с*. Послал в переселенческий сборник рассказ*. Вот и всё. Пишите, пожалуйста, и простите, что я стал так скверно писать письма. У меня такое чувство в голове, как будто прачка взяла и выполоскала мой мозг в щелоке.

Да хранит Вас бог. Будьте счастливы.

Ваш А. Чехов.

Есть два журнала теперь, которые весело читать: «Историч<еский> вестник» и «Книжки Недели». В первом интересны Дуров, Полторацкий, Жудра, статья про Сабинину, Ясинский и проч.* Во втором даже Вам, занятому человеку, не мешает прочесть очерк «На холере» и рассказ «В надежде славы и добра»*, написанный, по-види<мо>му, московск<им> адвокатом, большим насмешником. Примечание: «На холере» написано доктором, живущим за границей*. Там много шпилек по адресу наших докторов. Манассеин полемизировал.

Скажите в телефон в магазин, чтобы распорядились напечатать объявление о «Палате № 6» в «Русск<их> ведомостях»*. Обещали ведь.

Лейкину Н. А., 14 февраля 1893*

1283. Н. А. ЛЕЙКИНУ

14 февраля 1893 г. Мелихово.

Воскресенье.

Дорогой Николай Александрович! Василий* приедет к Вам за щенками, а насчет дальнейшей их отправки распорядится А. П. Коломнин, которому я буду писать.

Еще раз благодарю Вас за гостеприимство* и крепко жму руку. Вашим низко кланяюсь.

Ваш А. Чехов.

Суворину А. С., 24 февраля 1893*

1284. А. С. СУВОРИНУ

24 февраля 1893 г. Мелихово.

Я «Русской мысли» еще не видел*, но предвкушаю. Протопопова я не люблю: это рассуждающий, тянущий жилы из своего мозга, иногда справедливый, но сухой и бессердечный человек. Лично я с ним не знаком и никогда его не видел; он писал обо мне часто, но я ни разу не читал*. Я не журналист: у меня физическое отвращение к брани, направленной к кому бы то ни было; говорю — физическое, потому что после чтения Протопопова, Жителя, Буренина и прочих судей человечества у меня всегда остается во рту вкус ржавчины, и день мой бывает испорчен. Мне просто больно. Стасов обозвал Жителя клопом; но за что, за что Ж<итель> обругал Антокольского*? Ведь это не критика, не мировоззрение, а ненависть, животная, ненасытная злоба. Зачем Скабичевский ругается*? Зачем этот тон, точно судят они не о художниках и писателях, а об арестантах? Я не могу и не могу.

Не отвечайте, пожалуйста, Протопопову; во-первых, не стоит, во-вторых, Лавров и Гольцев в писаниях Пр<отопопов>а столько же виноваты, как Вы в писаниях Буренина, и в-третьих, Вы с самого же начала становитесь на неверную точку зрения. Вы пишете мне и негодуете, что бранят Вашего сына, но ведь бранят не сына, а А. А. Суворина, журналиста, к<ото>рый написал «Палестину»*, пишет в «Нов<ом> вр<емени>», сам когда-то бранил Мартенса, говорил в Париже от имени русской печати и напечатал за своею подписью фельетон о своей поездке*. Он самостоятельная величина и может сам за себя постоять. Из Вашего письма выходит так, как будто А<лексей> А<лексеевич> особняком стоит от «Нов<ого> врем<ени>» и несет кару за грехи, не будучи причастен к газетному делу. Нет, не отвечайте, а то ответы, потом вопросы и опять ответы заведут Вас в такой лес, что пока из него выберетесь, у Вас раз десять будет болеть голова. Клеветническая или, говоря мягче, неразборчивая статья Пр<отопоп>ова ничего не прибавит и не убавит; количество друзей и врагов останется у Вас всё то же. А я понимаю Ваше настроение, сильно понимаю… Ну да бог с ними!

Кстати об Алексее Алексеевиче. Передайте ему, что рукопись, к<ото>рую он прислал мне, всё еще у меня*, и я не знаю, что сделать из нее; но что-то, кажется, сделаю. Пусть не сердится за промедление. Да хранит его небо! Пусть только не учится курить. У меня и от сигар бронхит.

Моя повесть будет кончена в мартовск<ой> книжке*. «Продолжение» вместо «окончание» — моя ошибка, ибо я читал последнюю корректуру и вместо одного подмахнул другое. Окончание Вам не пондравится, ибо я его скомкал. Надо бы подлиннее. Но длинно писать было бы тоже опасно, ибо героев мало, а когда на протяжении 2–3 листов мелькают всё те же два лица, то становится скучно и сии два лица расплываются. Впрочем, что о нас стариках говорить. Вот Вы-то когда пришлете мне Ваш роман*? Алчу, чтобы написать Вам длинную критику.

Боже мой! Что за роскошь «Отцы и дети»! Просто хоть караул кричи. Болезнь Базарова сделана так сильно, что я ослабел и было такое чувство, как будто я заразился от него. А конец Базарова? А старички? А Кукшина? Это чёрт знает как сделано. Просто гениально. «Накануне» мне не нравится всё, кроме отца Елены и финала. Финал этот полон трагизма. Очень хороша «Собака»: тут язык удивительный. Прочтите, пожалуйста, если забыли. «Ася» мила, «Затишье» скомкано и не удовлетворяет. «Дым» мне не нравится совсем. «Дворянское гнездо» слабее «Отцов и детей», но финал тоже похож на чудо. Кроме старушки в Базарове, т. е. матери Евгения и вообще матерей, особенно светских барынь, к<ото>рые все, впрочем, похожи одна на другую (мать Лизы, мать Елены), да матери Лаврецкого, бывшей крепостной, да еще простых баб, все женщины и девицы Тургенева невыносимы своей деланностью и, простите, фальшью. Лиза, Елена — это не русские девицы, а какие-то Пифии, вещающие, изобилующие претензиями не по чину. Ирина в «Дыме», Одинцова в «От<цах> и детях», вообще львицы, жгучие, аппетитные, ненасытные, чего-то ищущие — все они чепуха. Как вспомнишь толстовскую Анну Каренину, то все эти тургеневские барыни со своими соблазнительными плечами летят к чёрту. Женские отрицательные типы, где Тургенев слегка карикатурит (Кукшина) или шутит (описание балов), нарисованы замечательно и удались ему до такой степени, что, как говорится, комар носа не подточит. Описания природы хороши, но… чувствую, что мы уже отвыкаем от описаний такого рода и что нужно что-то другое.