Антон Чехов - Том 8. Рассказы, повести 1892-1894

• Название: Том 8. Рассказы, повести 1892-1894
• Автор: Антон Чехов
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1977

Полное собрание сочинений и писем Антона Павловича Чехова в тридцати томах — первое научное издание литературного наследия великого русского писателя. Оно ставит перед собой задачу дать с исчерпывающей полнотой всё, созданное Чеховым.

В восьмой том входят рассказы и повести Чехова 1892–1894 годов.

В данной электронной редакции опущен раздел «Варианты».

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Все это, несомненно, было вызвано узостью теоретической платформы народников, представлявших на себя «группу интеллигентов, а на деле сколько-нибудь широкого, действительно массового революционного движения не было» (В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 12, стр. 365).

Такова была та общественная атмосфера, которая сложилась в России к 90-м годам и которую глубоко переживал и Чехов, постоянно говоривший в своих произведениях о необходимости пересмотра тех идеалов и программ прошлого, которые оказались несостоятельными.

4

«Рассказ неизвестного человека» при своем появлении вызвал большой интерес читателей.

Г. М. Чехов писал Чехову 23 марта из Таганрога: «Читают его нарасхват и „Русс<кую> мысль“ берут с бою…» (ГБЛ).

Однако идейное содержание повести было понято далеко не всеми. Свидетельство этому — письмо, полученное Чеховым в 1893 г. от «читающего кружка» со станции Ярцево, Московско-Брянской железной дороги, и подписанное Н. Ф. Забелло. «На днях только нам удалось прочесть Вашу повесть „Рассказ неизвестного человека“, — говорилось в письме, — и несмотря на все удовольствие, которое мы получили от прочтении ее, как и всего того, что выходит из-под талантливого пера Вашего, тем не менее мы остались под неприятным чувством полной неудовлетворенности того рассказа, как чего-то недосказанного и невыясненного». Автор письма находит, что поведение «неизвестного человека», его планы и намерения не объяснены Чеховым и поэтому вызывают недоумение. Письмо оканчивалось просьбой к Чехову — «внести побольше света в эту темную историю» (ГБЛ). Как видно из письма Н. М. Ежова Чехову от 16 апреля 1893 г., «сильно не одобрил» повесть А. В. Амфитеатров (ГБЛ).

Высоко оценил «Рассказ неизвестного человека» И. И. Горбунов-Посадов. В марте 1893 г. он писал Чехову: «… в общем впечатление очень сильное. Когда мы покончили, — кроме слез, стоявших на глазах при конце, у меня поднялось в душе радостное чувство — чувство радости за нашу литературу, потому что она вовсе уж не так сиротлива, как все казалось, когда в ней живут и растут такие силы, как Ваша. Чувствуешь, что Вам уж один только шаг до создания такого, что взволновало бы и осветило бы сильным дыханьем вялую общественную суету» (ГБЛ). «С большим удовольствием прочитал „Записки неиз<вестного> чел<овека>“», — писал Чехову П. А. Сергеенко 27 марта 1893 г.

Толстой, беседуя с Г. А. Русановым 2 апреля 1894 г., сказал, что «Рассказ неизвестного человека» — «плох» (Н. Н. Гусев. Летопись жизни и творчества Льва Николаевича Толстого. 1891–1910. М., 1960, стр. 130). Впоследствии Толстой изменил свое мнение о повести. По свидетельству Д. П. Маковицкого (дневниковая запись от 30 марта 1907 г.), Толстой заметил, что в том же томе, где напечатана очень понравившаяся ему «Попрыгунья», «еще хороши: „Черный монах“ и „Записки неизвестного человека“» (ГМТ; Н. Н. Гусев. Летопись жизни и творчества…, стр. 582).

Один из первых критических откликов на повесть Чехова не был пропущен цензурой. В Центральном государственном архиве г. Москвы (ф. 31, оп. 3, ед. хр. 2228) имеется материал о статье В. Голоса, видимо, содержавшей обстоятельный анализ «Рассказа неизвестного человека». Текст статьи, не пропущенной цензурой, не сохранился, но о ней можно получить достаточно полное представление из донесения цензора Трескина от 29 октября 1893 г. «В своей повести Чехов, — писал цензор, — нигде не говорил явно: в каких видах намерен был „неизвестный человек“ совершить свое злодеяние. Лишь из намеков чувствуется, что „неизвестный человек“ является орудием какой-то партии». Цитируя отдельные высказывания героя повести, Трескин заключал: «…роль главного героя повести Чехова и ясна и в то же время затемнена недомолвками». Цензор выражал недовольство автором статьи, который стремится раскрыть смысл того, что затушевано Чеховым, — и для доказательства цитировал мнение В. Голоса: «его („неизвестного человека“) политическое мировоззрение, его взгляды на средства политической борьбы по всей вероятности вытекли и даже вымучились в тяжелой внутренней борьбе, с болью и страданием, из глубоких чувств человека — Чехова, его любви и сострадания к обездоленным, ненависти к неправде и многочисленным злоупотреблениям — вот что составило почву для его политического сознания и поисков террористических средств борьбы». Особенно опасным представлялся цензуре тот вывод, который напрашивался при таком подходе к повести: «сознание необходимости уничтожения социальной неурядицы» и неизбежность поисков средств борьбы для социального переустройства.

Автором этой статьи, вероятно, был критик В. Голосов. В только что начинавшем свою деятельность журнале «Новое слово» (1894, № 1) была напечатана статья Голосова «Незыблемые основы (по поводу последних произведений А. П. Чехова)». Ее пафос — в утверждении публицистичности русской литературы и критики. Голосов утверждал, что «Рассказ неизвестного человека» так же богат внутренним содержанием, как и «Палата № 6», и что в нем «есть блестящие художественные страницы» (стр. 358). Заключал свою статью Голосов пожеланием — «чтобы с „Палаты № 6“ и „Рассказа неизвестного человека“ у автора начался бы новый, удачный период творчества с сильно общественно-прогрессивным направлением» (стр. 378).

Критические отзывы о «Рассказе неизвестного человека», появившиеся в печати в 90-е и в начале 900-х годов, многочисленны. Сразу после публикации первой половины повести были помещены развернутые рецензии, а выход в свет мартовской книжки «Русской мысли» вызвал ряд новых статей и обсуждение проблем, поставленных Чеховым. В последующие годы во многих статьях и рецензиях, посвященных творчеству Чехова в целом, повесть по-прежнему привлекала к себе пристальное внимание. Однако глубина чеховского замысла и сложность характера героя, сама неопределенность этого характера, явившаяся в известной мере отражением реальных условий и обстоятельств определенного исторического периода, не были поняты критикой. В ряде случаев характер «неизвестного человека» воспринимался и истолковывался субъективно, прямолинейно, без учета ситуации 80-х годов — времени действия повести.

С точки зрения реакционной печати, Чехов недостаточно осудил своего героя, не «разделался» с ним за его революционное прошлое и не показал, каким путем ему следует идти, чтобы «исправиться» и обрести в существующих условиях душевное спокойствие и смысл жизни. По мнению публицистов «Московских ведомостей» и «Гражданина», Чехов должен был привести своего героя в лоно православия и самодержавия.

Многие представители либеральной и народнической критики, упрекая Чехова в безыдейности и пессимизме, неправомерно сближали взгляды писателя с убеждениями его персонажей, в частности, со взглядами Орлова, сетовали на то, что физиономия главного героя не ясна и писатель не предоставил ему возможности уверовать в тот или иной правильный, с их точки зрения, род общественной деятельности.

Некоторые критики полагали, что «Рассказ неизвестного человека» выгодно отличается от других произведений Чехова, страдающих, как им казалось, бессюжетностью и отсутствием содержания. К. Ф. Головин (Орловский) в книге «Русский роман и русское общество» (СПб., 1897) писал, что в этом произведении «есть <…> черта, г. Чехову, вообще говоря, не свойственная, — цельность содержания, органическая связь между ходом действия и его развязкой» (стр. 460). «Приятно изумившую вещь» увидел в «Рассказе неизвестного человека» П. Н. Островский. «…Это первая вещь, в которой он <Чехов> показал способность к „литературной выдумке“» (из письма Леонтьеву (Щеглову) 13 марта 1893 г. — Островский. Новые материалы. Письма. Труды и дни. Статьи. Л., 1924, стр. 286).

Большинство критиков, писавших о повести, упрекали Чехова в недоговоренности, отрывочности, незавершенности, свойственных, по их мнению, его творчеству вообще и проявившихся также и здесь. М. Южный (М. Г. Зельманов) в статье «Рассказ г. Чехова» («Гражданин», 1893, №№ 89, 95, 2 и 8 апреля) расценивал повесть как неудачу писателя. Чехов, писал М. Южный, «только видит известные внешние факты, которые и описывает со всей добросовестностью и со всем умением, но смысл этих фактов для него закрыт» (№ 89).

Представители либерально-народнической критики упрекали Чехова в неполноте картины. Так, например, И. И. Иванов писал в «Заметках читателя» («Русские ведомости», 1893, №№ 58, 82, 1 и 25 марта): «Какая жалость, что автор оставил столько недоговоренного, неясного, совсем неизвестного! Мы узнаем человека только в период агонии и по ней должны судить, что именно он представитель „нашего поколения“ и оно должно погибнуть» (№ 82).

А. Волынский (А. Л. Флексер) утверждал, что «детали, аксессуары, все второстепенные части рассказа отмечены умом и дарованием, но его главный замысел, идея, художественная концепция — бледны, фальшивы, поражают своею вымученностью» (стр. 139). Вся повесть вызывала у Волынского ряд недоуменных вопросов, на которые, как он полагал, читатель не найдет ответа у Чехова: «Ничто не объяснено, не мотивировано»; «от всего рассказа веет ограниченностью знаний, неподготовленностью, а, быть может, и неспособностью к широкому и вдумчивому анализу русской жизни» («Литературные заметки». — «Северный вестник», 1893, № 5, стр. 139, 141). Умозаключения профессионального критика в данном случае напоминали письмо «читательского кружка», цитируемое выше. То и другое наглядно свидетельствовали, что часть критиков и читателей не была подготовлена к восприятию особенностей творческой манеры Чехова, его идейного и стилевого новаторства.