Антон Чехов - Том 9. Рассказы, повести 1894-1897

• Название: Том 9. Рассказы, повести 1894-1897
• Автор: Антон Чехов
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1977

Полное собрание сочинений и писем Антона Павловича Чехова в тридцати томах — первое научное издание литературного наследия великого русского писателя. Оно ставит перед собой задачу дать с исчерпывающей полнотой всё, созданное Чеховым.

Рассказы и повести, вошедшие в девятый том, написаны в 1894 («Три года») и 1895–1897 годах.

В данной электронной редакции опущен раздел «Варианты».

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Об интересе иностранных читателей к творчеству Чехова этих лет ему писали в разное время — из Чехии Болеслав Прусик, Елизавета Била и Эльза Голлер (она печатала в Праге свои переводы на немецкий язык), из Германии — Луиза Флакс, из Франции — Дени Рош и Клэр Дюкрё (с Дюкрё Чехов познакомился в Ницце в октябре 1897 г.). Книгу своих переводов, вышедшую в Париже, в которой был напечатан рассказ «Враги», прислала Чехову переводчица Ю. М. Загуляева (Les conteurs russes modernes. Recueil de nouvelles. Trad. de M-lle Julie Zagouliaieff. Paris, 1895). В 1897 г. Чехов получил два перевода «Дуэли» — на чешский язык (от Б. Прусика из Праги) и на немецкий язык (от К. Хольма из Мюнхена) — см. Чехов и его среда, стр. 308 и 310. Французский славист Жюль Легра в книге «Au pays russe» («В русской стране»), вышедшей в Париже в 1895 г., рассказал о своем впечатлении от встречи с Чеховьм в Мелихове в 1892 г. и дал первую во Франции характеристику Чехова-новеллиста. Редакция берлинской газеты «Neue Deutsche Rundschau» писала о своем желании дать в газете очерк литературной деятельности Чехова (1895). В чешском журнале «Květy» в 1897 г. была напечатана статья о Чехове переводчика Б. Прусика (см. ЛН, стр. 212). В Германии вышла новая книга рассказов Чехова: «Russische Liebelei». München und Leipzig, 1897 (рассказы «Ариадна», «Попрыгунья», «Припадок». «Володя большой и Володя маленький» в переводе Луизы Флакс). Пристально следили за творчеством Чехова шведские переводчики: они выпустили книгу рассказов и повестей «Musjikerna med flera berättelser» (Sthlm, 1897, — «„Мужики“ и другие рассказы») и вели интенсивные переговоры с Чеховым относительно перевода «Моей жизни» (см. ЛН, стр. 213–215 и стр. 507 наст. тома). За разрешением сделать несколько переводов на польский язык для варшавских и краковских журналов обратился к Чехову Л. Забавский (1896 г.), на немецкий язык — А. К. Грефе (1895 г.) и Г. Вольфгейм (1897 г.) (ГБЛ). Болгарское общество «Славянская беседа» просило Чехова прислать несколько строк для издания книги автографов наиболее известных славянских писателей (1895 г.). Мировая слава Чехова росла.

Цикл критических высказываний о Чехове в 1895–1897 гг. открыла статья П. Н. Краснова «Осенние беллетристы. II. Ан. П. Чехов» («Труд», 1895, № 1). Она охватывает весь творческий путь Чехова до 1894 г. включительно (без повести «Три года», начавшей печататься лишь в январе 1895 г.) и делит его на три периода: начало 1880-х гг. (юмористический), вторая половина 1880-х гг. (отражение настроений «вялости, нервности и тоски» в сборниках «В сумерках», «Хмурые люди», «Рассказы» и пьесе «Иванов») и первая половина 1890-х гг. (отражение «смутных настроений» эпохи и «чуть начинающихся» общественных движений — особенно в «Жене», «Палате № 6» и др.). В целом Краснов считал, что произведения Чехова дают ключ к пониманию общественных настроений, преимущественно — «недугов» современного общества. Защищая пристрастие Чехова к малым формам, Краснов писал о том, что в рассказах Чехова жизнь понимается как сцепление случайных событий: «…характерно для жизни нашего времени, что все эти отдельные случаи не имеют общей связи и существуют каждый как бы сами по себе. И все такие элементарные впечатления, произведенные на нас общею жизнью, нашим участием в ней, мы найдем весьма полно и всесторонне изображенными в рассказах Чехова» (стр. 204). В статье была замечена главная особенность чеховского психологизма — понимание внутреннего движения души и даже самой сущности характеров по внешним чертам — жестам, выражению лица, глаз (стр. 202). Высоко оценив Чехова-новеллиста, Краснов ставил рядом с ним только Мопассана, причем считал, что «в смысле идеи, понимания жизни г. Чехов неизмеримо выше Мопассана» (стр. 204–205).

В статьях о Чехове давно уже не было споров о том, насколько он талантлив: художественный талант его был бесспорен для всех. К этому вопросу критики обращались теперь как правило лишь для того, чтобы противопоставить выдающееся мастерство Чехова его идейной «ущербности». Нападки на «унылое» миросозерцание Чехова, начавшиеся еще во второй половине 1880-х гг., продолжались. На одинаковой оценке «индифферентизма», якобы проповедуемого Чеховым в «Доме с мезонином», сходились критики-народники («Новое слово») и либералы («Русские ведомости»). К ним примыкали и легальные марксисты, упрекавшие Чехова в неуменье создать «цельную картину» жизни (А. И. Богданович о «Моей жизни»). Реакционные критики (например, К. П. Медведский в статье «Жертва безвременья» — «Русский вестник», 1896, №№ 7, 8), наоборот, были недовольны тем, что Чехов не пристал к «большому», «независимому» искусству.

Дебаты по поводу идейного содержания произведений Чехова развернулись после выхода «Дома с мезонином» и «Моей жизни» и — с особой силой — после «Мужиков».

Все рецензенты «Дома с мезонином» почувствовали актуальность вопросов, поднятых героями этого рассказа: в середине 1890-х гг. (десятилетия, начавшегося грозными бедствиями — голодом и холерой) еще устойчиво держалась теория «малых дел». В «Моей жизни» социальная проблематика была уже не предметом рассуждений и споров между героями, а частью самого сюжета: повесть была посвящена судьбе дворянина, не выдержавшего лицемерия и несправедливости общества, в котором он жил, и, после тщетных усилий исправить дело личной помощью крестьянам, превратившегося в отщепенца.

В печати обсуждался характер «отщепенства» Полознева, которое большею частью отождествлялось с «доктриной» Л. Толстого. Сложность отношения Чехова к толстовской философии осталась непонятой, и повесть была расценена как «толстовская». Изображение крестьянства в главах, где описывалась жизнь героев в деревне, было вскоре заслонено в глазах критиков картиной русской деревни, развернутой широко в «Мужиках».

Острая полемика между народниками и легальными марксистами по поводу мрачной картины деревенской жизни в «Мужиках» принадлежит к самым напряженным эпизодам литературно-общественной борьбы в дореволюционной России. Отрицательное отношение либеральных народников к повести не ограничилось критическими высказываниями о ней. Союз взаимопомощи русских писателей, в котором они играли большую роль, затормозил избрание Чехова: заявление о приеме в Союз Чехов подал 2 мая 1897 г., а принят был только 31 октября. Узнав, что из-за «вредной тенденции» «Мужиков» его чуть было не забаллотировали, Чехов не вступил в Союз взаимопомощи (подробнее об этом см. в томе VI Писем). Разрыв Чехова с либерально-народническим направлением в критике все более углублялся.

Остальные произведения, в которых социальная проблематика не выражалась столь явно, оценивались критикой узко, лишь на основании чисто фабульных отношений между героями. Так, из оценок «Ариадны» выпал вопрос о положении женщины в современном обществе, широко обсуждавшийся и в публицистических, и в художественных произведениях конца века. Никто из критиков не заметил в этом рассказе отклика на антифеминистические взгляды известных писателей и философов. Критика прошла мимо нового для Чехова интереса — к общественным причинам психологических явлений (внимание к родословной героев — «Три года», «Убийство»).

Вне внимания критиков остались источники социально-философских споров — о роли нравственности в социальном прогрессе, о перспективах уничтожения неравенства и т. д. («Три года», «Моя жизнь», отчасти «Дом с мезонином»). «Ариадна» и «Дом с мезонином» вызвали даже упрек в отсутствии серьезного содержания. «Не видно, чтобы жизнь тревожила и волновала его…», — писал по поводу этих рассказов о Чехове П. Скриба (Е. А. Соловьев) в «Новостях и биржевой газете» (1896, № 127, 9 мая).

Большое место в критике заняло обсуждение вопроса о том, насколько Чехов справлялся с большой повествовательной формой. О недостатках крупных произведений Чехова бегло писал Краснов, возводя их к особенностям эпохи, в которой отсутствуют героические натуры, а «большинство людей на одно лицо» (стр. 203). После выхода повестей — «Три года» и «Моя жизнь» — неспособность Чехова объединить отдельные эпизоды в общую картину жизни пытались доказать рецензенты самых различных направлений — «Русского вестника» (1896, № 2, — П. А. Ачкасов), «Мира божьего» (1897, № 12, — А. Б. ‹А. И. Богданович›) и др.

Критики, преимущественно либеральные, сетовали на «безоценочность» изображения жизни в произведениях Чехова. Повод к этому дала фабульная незавершенность повести «Три года» (отзывы А. М. Скабичевского, М. Полтавского (М. И. Дубинского), W — рецензента «Русского обозрения»). Неприятие именно той особенности поэтики чеховской повести, которая составляла ее новизну, свидетельствовало о том, что рецензенты исходили из традиционных представлений о большой художественной форме, которым противоречила повесть. Высказывания этого характера были подытожены в книге К. Ф. Головина (Орловского) «Русский роман и русское общество» (СПб., 1897, глава «Современное затишье»). По его мнению, «отрывочность» концепций, характерная для Чехова-новеллиста, сохранилась и в его крупных вещах. Параграф о Чехове Головин завершил словами: «Перед г. Чеховым много еще времени впереди. Может быть, он когда-нибудь еще и напишет настоящее крупное произведение — не по объему только. Но пока он этого не сделал. И критика вправе к нему относиться строже, чем к другим, потому что кому дано много, с того много и спросится» (стр. 462).